Конституционное развитие Сирии: между децентрализацией и авторитаризмом

В частности, отмечалось, что входящие во Фронт политические партии не имеют права на политическую работу в армии и среди молодежи, что, по сути, сводило на нет возможности роста этих организаций, т.к. социальная база их была в целом идентичной. Статья 9 Устава НПФ гласила, что председателем Центрального руководства может быть только Генеральный секретарь ПАСВ, являющийся одновременно и президентом Сирии. Кроме того, небаасистские партии так и не получили возможности своей полной и окончательной легализации: не была в окончательном виде легализована их деятельность в области издания собственной прессы; руководящие органы и низовые партийные организации не получили официального статуса, а Устав Фронта предполагал, что его участники осуществляют «общую политическую деятельность» и обращаются к массам с «общими директивами». Только председатель фронта мог назначать и проводить заседания его руководящего органа, подписывать решения ЦР, толковать их и контролировать их исполнение (статья 13), а решения ЦР рассматривались в качестве обязательных для всех участников НПФ (статья 25).

Кроме того, за рамками Фронта остались группировки коммунистического движения, вышедшие из рядов СКП, сирийские националисты и «Братья-мусульмане»{3}. Ситуация, касающаяся небаасистских партий, осложнялась еще и тем, что ни одна из этих партий не могла выступать в ходе избирательной кампании с собственным списком кандидатов в депутаты. Фронт выступал только с единым списком, в рядах которого лидировала ПАСВ. Ясно, что пропагандируемая таким образом демократизация общественно-политической жизни и допуск к управлению страной других политических сил были в значительной степени лишь декларированы официально, а многопартийность была дирижистской и не отменяла монополию на власть ПАСВ.

Основной задачей Фронта провозглашалось построение «единого арабского социалистического общества», «содействие завершению строительства демократического народного строя, его конституционных институтов и местных советов». Особо отмечалась необходимость дальнейших действий «по завершению строительства демократических общественных и профессиональных организаций, максимального выполнения этими организациями их основной роли в руководстве социалистическими преобразованиями, в организации народного контроля над исполнительной властью, расширения их социальной базы». В Хартии подчеркивалось, что реальное осуществление антиимпериалистических и антикапиталистических целей может быть действенным только при опоре на широкие трудящиеся массы и их активном вовлечении в происходящий революционный процесс»[46].

Государственное управление страной осуществлялось на двух уровнях: административном и партийном. Местные партийные организации избирали каждые четыре года депутатов на съезд ПАСВ, который формировал новый состав руководящих партийных органов: Центральный комитет и Региональное руководство. При этом органы государственного управления находились под полным партийным контролем. ПАСВ осуществляла руководство партиями, входившими в состав парламента и выступавшими с единым списком в рамках НПФ. Парламент выдвигал кандидатуру на пост президента, предварительно утвержденную Региональным руководством ПАСВ. Кроме того, действовали «неформальные» структуры государственного управления, такие как Совет обороны, который занимал важное место в механизме принятия политических решений, и Высший совет алавитских шейхов.

Несмотря на то, что политика Х. Асада получила название «исправительное движение», речь, тем не менее, шла о выработке новых методов реализации основополагающих установок партии, но не их ревизии. Новое сирийское руководство легитимизировало свое выдвижение к вершине государственно-партийной пирамиды указаниями на преемственность своей политики, на необходимость возвращения к «подлинному» идейно-теоретическому наследию баасизма, на восстановление тесной связи между правящей партией и «трудящимися массами».

Между тем позиции алавитов в государственном аппарате правящей партии, армии, общественных организаций заметно усиливались. Так, численность алавитов в руководстве ПАСВ выросла с 14% в начале 1960-х годов до 21% в конце 1970-х. Что касается армии, то к началу 1980-х годов 18 из 25 высших офицеров сирийской армии были алавитами[47].

Как отмечает отечественный исследователь В.М. Ахмедов, «начавший формироваться с 1970-х годов механизм власти в САР предусматривал сильное президентское правление с преимущественной опорой на армию и спецслужбы, при сохранении законодательного режима чрезвычайного положения»[48]. Под Хафеза Асада были приспособлены основные реальные механизмы управления, которые с течением времени приобретали устойчивый характер: наряду с политическими институтами управления (закрепленными в конституции), действовал параллельный механизм власти, представленный высшим руководством спецслужб и армии.

Коррекция прежнего курса проявилась и в политике начавшейся либерализации экономической жизни, что диктовалось сложной внешнеполитической ситуацией, и в соответствии с этой политикой в стране были созданы т.н. «свободные зоны», целью которых было всемерное привлечение в экономику иностранного и частного национального капитала. В результате осуществления политики либерализации экономическая и политическая ситуация к концу 1970-х годов стала основой развернувшейся в стране в 1978—1982 гг. острой политической борьбы. На позиции режима с конца 1970-х годов начали наступление фундаменталисты, что привело к беспрецедентным столкновениям суннитского населения с силами правопорядка в 1982 году в городе Хаме. «Братья-мусульмане»{4} требовали внести существенные поправки в законы о национализации, отменить закон об аграрной реформе, ввести иной порядок внешнеторговых операций и отменить контроль над ценами. Антиправительственные выступления были подавлены властями, движение разгромлено и перешло к подпольной и нелегальной деятельности.

Кроме введения многопартийности, сирийское руководство заявило о необходимости создания Народного совета (парламента), что действительно было важным событием во внутриполитической жизни Сирии, т.к. впервые после прихода к власти ПАСВ страна обретала постоянно действующий орган законодательной власти, что предполагало, в свою очередь, что Сирия движется по пути разделения властей.

Таким образом, вплоть до 1973 г. политический процесс в Сирии характеризовался серией военных переворотов и конституционным оформлением разных типов республиканского строя, что стало следствием той роли, которую играла сирийская армия в жизни страны и борьбой внутри руководства ПАСВ.

Сирийские вооружённые силы комплектовались большим числом выходцев из миноритарных общин, прежде всего алавитской общины на протяжении нескольких десятилетий ещё до прихода к власти баасистов. Это было вызвано как крайней бедностью общины, со времён французского мандата использовавшей армию как единственный социальный лифт на фоне нежелания суннитского большинства быть военными, так и ослаблением блока суннитских офицеров в результате многочисленных переворотов 1950-х гг.[49] В результате ещё к 1955 г., задолго до прихода к власти баасистов, алавиты уже составляли 65% младшего офицерского состава армии страны. В 1960-х гг. в рядах сирийского офицерства складывалось два противостоявших друг другу конфессионально-клановых блока: один был представлен офицерами — выходцами из рядов алавитской общины, второй — друзской. Первые в своей идеологии обращались к Партии арабского социалистического возрождения (ПАСВ), вторые — к идеологии Арабского социалистического союза (АСС)[50]. Однако в годы правления Х. Асада алавиты впервые в истории Сирии заняли большинство руководящих постов в спецслужбах и армии, что проистекало, в том числе, из семейно-земляческого принципа подбора кадров в сирийских государственных институтах, характерного и для других общин[51].

Полномочия и власть силового алавитского блока были обширными, в условиях сохранявшегося в стране режима чрезвычайного положения он являлся главным инструментом контроля как над институтами государственного управления, так и над общественными организациями. На местном уровне в то время, как власть официально концентрировалась в руках партийных отделений и региональной администрации, руководители спецслужб и воинских подразделений зачастую стояли фактически выше их, осуществляя надзор за их деятельностью[52]. Между тем стоит отметить, что власть алавитского генералитета в Сирии в 1970—2010 гг. не была всеобъемлющей: она возрастала в периоды кризисов, угрожающих стабильности, и снижалась в спокойные периоды, а текущими вопросами социально-экономического развития страны, ежедневными делами, связанными с внешней политикой и функционированием власти на местах, занимались выходцы из суннитской общины через институты партии и правительства.

Длительная история внутренней автономии и сложных взаимоотношений миноритарных общин с суннитским большинством препятствовала формированию единой сирийской нации без конфессиональных границ, являвшемуся главной идеологической и культурной целью баасистов. Осознавая необходимость утверждения общесирийской идентичности взамен конфессиональной, правящий режим преследовал цель размывания коммуналистских границ между этими общинами и большинством сирийского населения, укрепления светской идеологии баасизма. На это было направлено и новое законодательство, и созданный Прогрессивный национальный фронт, в рамках которого все группировки, в него вошедшие и еще тесно связанные с отдельными национальными и конфессиональными группами, должны были рассматриваться как активные поборники идей социальной справедливости, антиимпериализма, антисионизма и арабского единства. Маргинальное положение миноритарных групп сирийского социума, с которыми эти политические партии были связаны, требовало как от этих групп, так и от ассоциируемых с ними партий выполнения задачи «вхождения» в качестве равноправных в национальный социум. Присутствие партий ПНФ на политической арене страны легитимизировалось с помощью обращения к идеям «единства, свободы и социализма», которые составляли общую теоретическую базу сирийских политических партий.