Триллион долларов. В погоне за мечтой

3

Несколько дней Марвин Коупленд ничего не слышал о Джоне. А затем пришла открытка. Открытка из Нью-Йорка.

Я действительно получил наследство и причем немалое. Но обо всем этом я расскажу тебе в другой раз. Сейчас мне нужно уехать на некоторое время – по делам. Я появлюсь, обещаю, вот только не знаю когда.

На открытке были изображены статуя Свободы, Всемирный торговый центр, Бруклинский мост и Музей современного искусства. Чуть мельче, другой ручкой было приписано с краю: «На днях зайдут люди из транспортного агентства. Пожалуйста, покажи им мою комнату, пусть они все упакуют; так нужно».

– А квартплата? – проворчал Марвин, несколько раз повертев в руках открытку, но больше ничего не обнаружил. – Как насчет квартплаты?

Мог бы и не беспокоиться, потому что три здоровяка, появившиеся несколько дней спустя, вручили ему конверт, в котором лежала квартплата за добрых три месяца крупными купюрами и небольшая записка, нацарапанная почерком Джона: «Я появлюсь, как только разберусь, что происходит. Пусть моя комната пока останется за мной, окей? Джон».

– Милости просим. – Марвин проводил мускулистых ребят в комнату Джона. Похоже, они немного расстроились, увидев, что не нужно перевозить пианино, даже мебель, а всего лишь пару ящиков со шмотками, книгами и принадлежностями для рисования. – И куда направляемся?

– За океан, – сказал главный здоровяк, вручая ему клеммник. На бумагах было написано «Флоренция, Италия».

Джон с восхищением смотрел в узкий иллюминатор замедляющего движение самолета на аэропорт, который весь сверкал на солнце. «Петерола Аэропорто» – было написано на одном из зданий. Во Флоренции было раннее утро.

Летели они ночью, десять или одиннадцать часов, он запутался в разных часовых поясах и летнем времени. Само собой, первым классом. В двух рядах впереди он заметил лицо, показавшееся ему знакомым. И у него случился легкий шок, когда он вспомнил почему: то был актер, настоящая звезда Голливуда, обладатель «Оскара», который путешествовал в сопровождении жены и менеджера. Он негромко спросил у Эдуардо, может ли он рискнуть – пойти вперед и попросить у актера автограф.

– Почему бы нет? – ответил Эдуардо и сухо добавил: – А можете подождать пару недель, и тогда он попросит автограф у вас.

После этого Джон отказался от своей затеи.

Несмотря на широкие кресла и большие расстояния между рядами, Джон спал мало и чувствовал себя не очень хорошо. От яркого света болели глаза. Он заморгал, глядя на мягкие холмы с росшими на них пиниями, от вида которых у него неожиданно возникло чувство, что он возвращается на родину. А ведь он никогда не был в Италии, только слышал рассказы родителей о ней.

Они здорово удивились, когда он приехал к ним на черном «линкольне». Воспоминание о том, какие у них были лица, все еще вызывало улыбку.

Рассказал он им немного. Историю с наследством они не совсем поняли («Как ты можешь унаследовать что-либо, когда мы еще живы, мальчик?» – добрых пять раз поинтересовался отец), но то, что он теперь богат, сумели понять. Насколько богат, он решил пока им не говорить, поскольку визит был запланирован короткий, а триллион долларов они все равно не смогли бы себе представить. В конце концов, он и сам пока что не мог этого сделать.

На обратном пути из Бриджуотера они остановились на Пятой авеню, прямо перед самыми изысканными и утонченными магазинами. Эдуардо, все время сопровождавший его, словно гид по чудесному миру богатства, передал ему золотую кредитную карточку, на которой было написано его имя, со словами «Пойдет на один из ваших счетов», – а затем они вошли в этот храм портновского искусства.

Их окружили тишина и запах тканей, тонкой кожи и дорогих духов. Витрины, упаковочные столы и вешалки, казалось, появились здесь вместе с заселением Америки. Джон ни капли не удивился бы, если бы кто-то сказал, что темное дерево, из которого была сделана вся мебель, взято с самого «Мейфлауэра». Седоволосый, слегка прихрамывающий человек подошел к ним, словно хранитель Грааля, окинул быстрым профессиональным взглядом с ног до головы безупречно, даже слишком модно одетого Эдуардо, а затем Джона, на котором все еще были джинсы, изношенная рубашка и потрепанный пиджак, и тут же, не поведя бровью, осознал, что его помощь нужна именно Джону.

– Сколько вы планируете потратить на одежду для молодого человека? – спросил он.

– Сколько будет нужно, – произнес Эдуардо.

И началось. Джон примерял, Эдуардо принимал решения, предлагал, комментировал, командовал сотрудниками магазина.

Поначалу Джон категорически воспротивился идее обзавестись подобающими костюмами, рубашками, галстуками и тому подобным. Он заявил, что они неудобны, быстро пачкаются и он сам себе кажется в них самозванцем.

– Вы можете позволить себе все самое лучшее, – сказал Эдуардо, – и это совершенно точно не будет неудобно, иначе богатые люди этого не носили бы.

– Вне всякого сомнения, вы сможете позволить себе надевать все, что вам захочется, – обстоятельно пояснил его отец, Грегорио. – Однако рекомендуется иметь соответствующий гардероб хотя бы для некоторых случаев.

– Вы – богатый человек, – заявил Альберто, добродушно подмигнув ему. – Вам наверняка захочется чувствовать себя богатым.

И действительно, когда Джон встал перед зеркалом в первом костюме, то весьма удивился. Боже мой, какая разница! Войдя в магазин, он казался себе жалким оборванцем, заблудившимся бродягой, рожденным проигрывать, и едва не победивший внутренний голос торопил его бежать, прятаться, потому что ему здесь просто нечего делать, не рожден он для такого богатства и роскоши. А теперь, в классическом двубортном костюме, белоснежной рубашке и неярком полосатом галстуке, в блестящих черных туфлях, таких твердых и тяжелых, что каждый шаг звучал величественно, он не только выглядел так, как будто принадлежал к этому кругу всегда, более того, от его отражения в зеркале, казалось, исходило какое-то сияние. Внезапно он оказался победителем, без сомнения, важной персоной. Джон смотрел на жалкую кучку своих старых тряпок и понимал, что больше их не наденет. В том, чтобы носить эти костюмы, было даже что-то магическое. Он чувствовал себя в них полубогом, и это пьянило его. Это само по себе было похоже на страсть.

И они покупали и покупали, и под конец счет вырос до двадцати шести тысяч долларов.

– Боже мой, мистер Вакки, – прошептал Джон на ухо Эдуардо, и ему показалось, что тот побледнел. – Двадцать шесть тысяч долларов!

Эдуардо только поднял брови.

– Да, и что?

– Так много денег за пару костюмов? – прошипел Джон, чувствуя, что ему становится дурно.

– Нам потребовалось почти два часа, чтобы подобрать эти костюмы. Если это вас успокоит – за это время ваше состояние выросло примерно на девять миллионов долларов.

У Джона захватило дух.

– Девять миллионов? За два часа?

– Хотите, я подсчитаю точно?

– Да ведь мы могли купить весь магазин.

– Могли.

Джон снова посмотрел на счет, и внезапно сумма показалась ему смешной. Он пошел к кассе и отдал его вместе со своей новой кредиткой, седовласый человек исчез вместе с ней за занавеской, а когда появился снова, показалось, что у него вырос горб, – настолько подобострастным он вдруг стал. Джон спросил себя, что он мог узнать, сделав контрольный звонок.

Он решил сразу надеть один из костюмов. Его старую одежду, конечно же, с удовольствием утилизируют, пояснил седой. Он действительно сказал «утилизировать», словно то, что было на Джоне, когда он вошел в магазин, было каким-то особого рода мусором. Джон прямо представлял себе, как тот после их ухода поднимает старые джинсы с пола стальными щипцами, кривясь от отвращения, и уносит в подвал, чтобы сжечь в печи. Эдуардо уладил доставку остального гардероба в транспортную компанию, которая перевезет во Флоренцию и прочие вещи Джона, и они ушли.

Позже, на контроле в аэропорту имени Джона Ф. Кеннеди, Джон заметил, насколько иначе он чувствует себя, насколько иначе к нему относятся, – только потому, что на нем дорогой костюм. Охранники разговаривали с ним вежливо, почти подобострастно. Таможенники поверили, что ему нечего декларировать. Остальные пассажиры бросали уважительные взгляды и, похоже, спрашивали себя, кто он такой.

– По одежке встречают, – произнес Эдуардо, когда Джон поделился с ним своими наблюдениями.

– Все так просто? – удивился Джон.

– Да.

– Но ведь каждый может купить себе по-настоящему хороший костюм. Ладно, тысяча долларов – это куча денег, но если подумать, сколько люди тратят на машины…

Эдуардо только улыбнулся.

На парковке перед аэропортом, прямо у выхода, их ждал серебристый «роллс-ройс», длинный, безупречно поблескивающий, и каждый выходивший из автоматически открывающихся дверей как загипнотизированный смотрел на него.

Перед автомобилем, слегка склонившись, стоял и смотрел на них беловолосый шофер с аристократически неподвижным лицом. Его униформа заставляла вспомнить старые фильмы, и он носил ее с очевидной гордостью. Когда из здания вышли четыре адвоката вместе с Джоном, толкая перед собой тележки со своим багажом, он снял шляпу, зажал ее под левой рукой и правой открыл дверцу автомобиля.

Джон уже перестал удивляться. «Роллс-ройс». Ну, ясно. А что же еще? И то, что он перестал удивляться, удивило его.

– Что ж, – легко заметил Эдуардо, – а теперь люди весьма удивятся.

– Почему? – поинтересовался озадаченный Джон.

– Потому что нам придется самим сложить чемоданы в багажник. У Бенито проблемы со спиной – межпозвоночные хрящи и прочие латинские штуки, которые могут ломаться в спине; ему нельзя поднимать ничего тяжелее автомобильных ключей.

Итак, Джон и трое младших Вакки стали складывать плотные чемоданы в поразительно вместительный багажник «роллс-ройса», в то время как padrone стоял рядом с шофером, настолько быстро разговаривая с ним на каком-то диалекте итальянского, что Джон почти ничего не понимал. И действительно, люди вокруг удивлялись, некоторые делали соответствующие замечания.

Бенито, шофер, и правда был немолод. Рядом с ним дед Эдуардо казался почти юношей. О чем бы ни шел у них разговор, похоже, понимали они друг друга отлично.

– Вообще-то Бенито должен был уйти на пенсию еще десять лет назад, и, в принципе, так оно и случилось, – пояснил Альберто, заметивший взгляды Джона и истолковавший их соответственно. – Но он всю жизнь работал на нас шофером. Он погибнет, если больше не сможет водить «роллс-ройс», и поэтому водит его, пока хочет.

Разместив чемоданы, они сели в автомобиль и тронулись с места, чтобы тут же оказаться в пробке среди других машин.

– Мы поедем в нашу загородную резиденцию, – пояснил Кристофоро, обращаясь к Джону. – Конечно же, вы – наш гость, пока не будут улажены все формальности и вы не выберете, где хотите жить.

Джона сбивали с толку грубый стиль вождения других автомобилистов, постоянные гудки и жестикуляция.

– О каких именно формальностях мы говорим?

– Состояние должно официально перейти в ваше распоряжение. Что мы должны предотвратить – и мы сделаем это, не беспокойтесь, – это выплату налога на наследство.