Зимняя бухта

8

О, драчливые братья и сладчайшие сестры! Говорят, что всего больше на свете Любовь! Что же тогда сказать о дружбе?

Мы таскали конфеты в «Консуме».

Смурф бродил по залу, старался выглядеть подозрительно — сунул под куртку скатанный свитер. Его сразу заметили, начали приглядывать за ним. Когда охранники сцапали его, я прошел через кассу, и карманы у меня были набиты мармеладными тянучками. Нам было семь лет.

Всего больше на свете любовь, но что же сказать о дружбе?

Револьвер с пятнадцатисантиметровым дулом. Рукоятка из рифленого дерева, а по дулу тянулась надпись: Smith & Wesson cal. 22.

Смурф дал мне его подержать, потом забрал и зарядил барабан.

— Офигеть. Револьвер!

Смурф держал его обеими руками. Расставил ноги, прижался к стене, поднял оружие на уровень лица. Потом бросился в прихожую, и я услышал, как трижды щелкнул боек.

— Офигеть. Револьвер! — повторял Смурф.

Теперь понятно, какого подарка Смурф ждал каждое Рождество с тех пор, как ему исполнилось три года. Я сказал:

— Мы должны оставить его здесь.

— Нет, мы его заберем.

— Не заберем.

— Заберем.

— Если ты не положишь его на место, я пошел.

— Погоди, — сказал Смурф. — В каком смысле?

— Не хочу иметь отношения к краже оружия. Рано или поздно из него в кого-нибудь выстрелят. Револьверы для того и делают, чтобы стрелять по людям. И я к этому не хочу иметь никакого отношения.

Смурф повертел револьвер в руках, посмотрел на меня.

— Ладно, верну на место.

Он ушел в спальню и бросил револьвер на кровать.

— Теперь доволен?

— Теперь доволен.

— А ты что нашел? — спросил Смурф уже из прихожей.

— Ничего особенного.

Смурф подошел и хлопнул меня по плечу:

— Не парься! Будь Спок.

Он зашел в комнату Патриции и устроился на кровать, среди мягких зверей. Взял в руки черного тряпочного кота с белым пятнышком на носу.

— Вот такого я бы никогда не стащил, — сказал он, не выпуская кота из рук. — Никогда бы ничего не стащил у мелкотни.

— Ты само благородство, — отозвался я и вновь зашел к Элисабет.

— Позвонить Курту? — крикнул Смурф.

— Позвони! — крикнул я в ответ.

Я улегся на кровать Элисабет и уставился в потолок. Смурф надрывался в соседней комнате: «Привет, а Курт дома… нет, он мой дядя… нет, у нас нет… позовите Курта… позовите Курта… алло, это Смурф… ага… слушай, Йон-Йона выгнали, ему спать негде… не-а… нет, говорю… а можно он у тебя переночует… где-то через час… ага… ну, пока».

— Все, договорился! — крикнул он.

— Спасибо, — отозвался я.

Я лежал, глазел в потолок и думал: этот потолок Элисабет видит каждый вечер. Лежит в постели и смотрит в потолок. Кладет руку на грудь и засыпает.

Я услышал, как Смурф спускался по лестнице. Встал, подобрал ее трусы с пола. Снова лег, пристроил трусы Элисабет рядом с собой. Вдохнул ее слабый запах.

Я снова оказался в Нью-Йорке.

— Эй! Ты где живешь? — кричу я ей в спину.

Но она не отвечает, а только прибавляет шагу. Бегом догоняю ее. Бегу перед ней задом наперед. Она роняет очки, останавливается, подбирает. Я стою перед ней.

— Скажи, где ты живешь?

— Дай пройти.

— Ну просто скажи, где ты живешь.

Она обходит меня.

— Часто ходишь купаться на Сульвиксбадет?

Она не отвечает, я иду рядом. Она широко, торопливо шагает, задевая меня очками.

— Ты не знаешь, где планетарий? — спрашиваю я.

Она надевает очки и смотрит на меня. Губы изогнулись в улыбке — недовольной, чуть снисходительной и весьма заинтересованной.

— У тебя случайно не карта в руке?

— Карта, — говорю я. — Но я его не нашел.

Она резко останавливается и протягивает руку.

Я даю ей карту. Она разворачивает ее, показывает пальцем:

— Мы вот здесь.

— Ага.

— А вот планетарий.

— Ага.

— Ну вот. И веди себя прилично.

Карта вернулась ко мне, и я сую ее в задний карман.

— Может, выпьем кофе или еще чего-нибудь? Я приглашаю.

— Ладно. — Она вздыхает. — Хотя не знаю, почему соглашаюсь. Так не принято, особенно в этом городе.

Тут меня позвал Смурф, с первого этажа.

— Эй, ты чем там занимаешься?

Я встал и спустился к Смурфу, хотя все еще был в Нью-Йорке. Смурф прихватил с полдесятка бутылок виски и бутылку коньяка.

Он принялся засовывать все это добро в мой хоккейный баул.

— Я не буду тырить выпивку, — запротестовал я.

— Да ну? Ты что, не хочешь бухнуть?

— Я не хочу, чтобы мою сумку набивали краденым. Смурф вздохнул:

— Зачем мы сюда пришли? Можешь мне сказать?

— Чтобы забрать деньги, которые больше не лежат в ящике стола.

— А если денег нет…

— …значит, так тому и быть, — закончил я. — Деньги выследить нельзя. Но если я выйду отсюда с семью бутылками бухла — ничего удивительного, если я попадусь. По моему баулу сразу видно, что он набит краденым добром.

— Ты какой-то нервный, — заметил Смурф. Он исчез на кухне и вернулся с двумя бумажными пакетами, на которых значилось «НК»[4].

Виски он сунул в пакеты, коньяк — к себе в рюкзак. Направился ко входу.

— Ты слишком нервный, вот в чем твоя беда.

— Где мы спрячем бутылки? — спросил я.

— Можешь взять с собой, к Курту, — предложил Смурф, и мы вышли в сад. Никого не было видно. Из окон дома где-то выше нас лилась струнная музыка.

— А вообще нет, — сказал Смурф погодя. — Курт просто захочет стащить бутылку.

— А ты не можешь забрать их к себе? — спросил я. Мы вышли из калитки и спустились по склону.

— Да их тут же найдут. Сестра, мать или Сикстен. И тогда про них можно забыть.

Смурф остановился.

— Подвал, — сказал он.

— Какой еще подвал?

— У твоей бабушки.