Записки русского крестьянина

Впрочем, в этот период я редко был дома в обеденное время : я находился все время в разъездах, уезжал очень рано и возвращался домой иногда поздно вечером. Я старался уезжать и возвращаться в разные часы. Таким образом я « заметал » следы своих отъездов и приездов.

По моему требованию подавалась моя запряжка. В ноябре-декабре это были двухместные дрожки или легкие санки. Лошадь бывала запряжена в десять минут. Через четверть часа я отправлялся в село, в котором назначено было в этот день собрание. И никто не знал, куда и по каким делам я уехал. Выезжая из экономии, я ехал не по той дороге, по которой мне нужно было ехать, а по другой, ведущей иногда в противоположную сторону. На настоящую дорогу я возвращался, когда я отъезжал на несколько верст от экономии, убедившись, что за мной никакой слежки не было, ни конной, ни пешей.

На этих сходах иногда много бывало и смешного и наивного, но случались и моменты драматические. Не раз моей жизни угрожала опасность.

Однажды ко мне приехали гонцы из села Саловки. В этом селе велась двумя молодыми учителями земской начальной школы « революционная » пропаганда. С появлением Всероссийского Крестьянского Союза учителя начали вести пропаганду за вступление крестьян в этот Союз. Уже был назначен день, в который должен был собраться сход для обсуждения этого вопроса. За день до схода учителя узнают, что вейделевский волостной писарь собирается прислать своих « молодчиков », выдрессированных им специально для взрывания сходов, организуемых «революционерами». Учителя усомнились в своих силах, боялись, что победят на сходе их противники, и поэтому они просят меня приехать к ним на помощь. В первую минуту я заколебался. Риск был большой. Я встречусь впервые с моими противниками. Мне было известно, что их главарь ждал лишь удобного случая, чтобы убить меня, и, несомненно, приведет это намерение в исполнение, если сможет. Я задавал себе вопросы : не кроется ли в этом приглашении ловушка ? Смогу ли я спастись и выйти живым со схода в случае победы противников, повлиявших на крестьян ? В то же время, оставить без помощи учителей — значило увеличить шансы противников на победу, дать им возможность расширить поле их деятельности. Взвесив доводы за и против, я решил поехать туда.

Село Саловки, затерявшееся, как и все села в степи, находится в 10 верстах от экономии С. В. Паниной.

Я подъехал к школе пораньше с намерением повидаться с учителями до схода. К моему большому удивлению я увидел, что школа была уже набита до отказа, и много народу толпилось вокруг нее. Скоро все объяснилось : сход был назначен не в сборной* (о чем я не знал), а при школе. Многие пришли посмотреть на « экономического » землемера С. В. Паниной, о котором они давно уже слышали, но не доводилось им видеть его. Другие пришли послушать, как этот землемер будет спорить с вейделевскими посланными волостного писаря. Среди присутствующих были также и посланные из других сел.

Сход получился необычайный. Вынесенные на нем постановления могли быть решающими как для Крестьянского Союза, так и для черносотенного движения.

Мой доклад о Крестьянском Союзе прошел почти до конца благополучно. Собравшиеся с напряженным вниманием выслушали его при гробовом молчании. В своем докладе я ни одним словом не коснулся ни политической стороны, ни отношения Крестьянского Союза к государственному строю, каким бы он ни был. Я чувствовал и знал, что этих вопросов нельзя затрагивать при первой встрече с чужими мне крестьянами. Кроме того, на этот раз мне приходилось быть сугубо осторожным даже в своих выражениях и в выборе слов, чтобы не дать повода противникам обвинить меня, что я против царя.

Перед присутствующими я обрисовал лишь экономическое положение и права крестьян. Я сравнивал их « земельный голод » с избытком земельной площади, которой владели правящие классы, но сами их не обрабатывали. Я обратил внимание, что крестьяне не могли даже принимать участие в решениях вопросов, касающихся их собственных местных интересов. Я подчеркнул неправильность того, что эти решения принимаются помещиками.

Всероссийский Крестьянский Союз — организация чисто крестьянская, в которой нет ни господь, ни богачей. Он добивается получения одинаковых прав для всех на землю и на участие в государственных делах. Землею же должны пользоваться все те, кто желает обрабатывать ее своими собственными руками. На этой-то заключительной фразе мои противники, посланные волостного писаря и открыли бой.

« Как ! — закричали они. Ты говоришь, что землей должны пользоваться все, кто желает работать на ней, у тех же, кто владеет ею, но не обрабатывает ее сам, нужно ее отнять. Но царь имеет также много земли, что же и у него, по-твоему, нужно отнять землю ? Не верьте, братцы ему ! Вы слышите, он говорит хорошо, но он ведет нас, как и другие, к тому, чтобы вы поднимались против царя. А потом всю отнятую землю у помещиков отдадут жидам ? »

Опять наступило гробовое молчание. Казалось, что кто-то стукнул по темени всех присутствующих громадным молотком, и отнялся у всех язык.' В этом зловещем молчании чувствовалось приближение грозы. Люди сидят или стоят как истуканы, и только тяжелое дыхание, отдельные вздохи указывают, что они — живые. Я догадываюсь, что они думают в эту минуту обо мне. « Вот какой он гад ! Этот землемер хотел нас заставить подписаться против царя, изменить нашему любимому Царю-Батюшке. Раздавить эту гадину ! »

Мое нервное напряжение достигает предельной точки, я чувствую, как колотится с перебоями мое сердце. Но внешне я остаюсь спокоен и боюсь только одного : как бы не пропустить момента, чтобы мои противники или кто-либо из толпы не заговорил раньше меня и не превратил собрание в кипящий котел. Если я упущу этот момент, я потеряю доверие крестьян и, может быть, мою жизнь. Но в то же время я сознавал, что необходимо дать им время, чтобы они пришли в себя от нанесенного удара и освободились бы от неожиданной для них идеи, что я хотел их обмануть. Если они успокоятся, они смогут, выслушать внимательно то, что я им скажу. В нужную минуту я заговорил первым и был выслушан. Я почувствовал, что собрание, как взбудораженное море от налетевшего на него шквала, вдруг успокоилось, так же и мирное общение с толпой понемногу восстановилось.

Вскоре беседа возобновилась. Крестьяне начали делиться со мной своими размышлениями и сомнениями. Они сами заговорили о царе. Что же на них подействовало так успокаивающе ? Во-первых, мое спокойствие и владение собой. Во-вторых, даваемые мною простые объяснения.

« Меня обвинили », — заговорил я, прерывая молчание, в том, что я хотел вас обмануть и обманным путем заставить вас подписаться против царя. Обвинили меня в этом потому, что я сказал, что землей должны пользоваться только те, кто сам работает на ней. Мои обвинители говорят, что у царя много земли и что он ее также не обрабатывает сам. Поэтому они думают, что я за то, чтобы и у царя отнять землю. Ну, а если царь своей земли не захочет отдать, тогда, значит, нужно идти против царя ? Так они заключают, что я против царя. Что я могу сказать в свое оправдание ? Прежде всего, что я не говорил о том, что у царя нужно отобрать землю и что он не отдаст ее крестьянам. Наоборот, я думаю, что и свою землю он согласится отдать. Ведь вы сами все говорите, что царь ваш отец родной, а вы его дети. »

« Да, это верно ! слышу я голоса из толпы. Он наш отец, и мы его дети », — подтверждают голоса со всех сторон.

« Так какой же отец, - продолжал я, не подумает о своих детях и не захочет отдать им свою землю ? »

« Это верно ! », — слышу я опять голоса в толпе. « Отец должен отдать землю своим детям », — доносятся до меня голоса уже требовательным тоном.

« Кроме того, », - прибавляю я, его земли дают ему не очень-то большой доход. В руках крестьян они приносили бы больше пользы. К тому же он и не очень-то в ней нуждается. Вы знаете, что, по так называемому цивильному листу, он получает от государства 12-13 миллионов рублей. Это как бы его жалованье ».

В ответ на мою последнюю фразу я слышу чуть не единогласную реплику : « Да, он должен отдать крестьянам свою землю. А насчет жалованья, пусть не беспокоится, мы ’ашо’ (вместо : ’еще’, в местном произношении) прибавим ему миллион. »

Так была выиграна решительная битва, и противникам пришлось удалиться. Решение о вступлении села Саловки в организацию Всероссийского Крестьянского Союза было принято единогласно.

После пережитого в этот день я возвращался домой в приподнятом и радостном настроении. Забыты были и минуты грозившей опасности и все волнения этого дня. Выигранная битва в селе Саловки создала мне популярность в уезде. С этого момента установилось мнение, что я умею успокаивать толпу. Объяснение же было простое : я не боялся толпы. Я держал себя смело, не обращая внимания на провокаторов, не думая о грозившей мне опасности. Я старался своими доводами укрощать, т.е. успокаивать самых строптивых и возбужденных. Когда мне удавалось охладить задорных, присутствующие утихомиривались, и все кончалось спокойной и мирной беседой.

В последовавшую за этой победой субботу, ко мне приехали гонцы от священника села Тарабановка, отца Ивана Мерецкого. Они вручили мне письмо, в котором он писал : « Мне рассказали о Вашем выступлении в селе Саловки, и из того, что я уже слышал о Вас, я заключил, что Вы лучше, чем кто-нибудь другой, объясните моей пастве, что такое Крестьянский Союз и его цели. Я выписываю газету Русское Слово* и слежу за этим движением. Я объясняю крестьянам все, что в ней говорится о Всероссийском Крестьянском движении. Но я многого и сам не совсем понимаю из прочитанного и поэтому не могу дать ответа на многие вопросы, какие задают мне крестьяне. Приезжайте, пожалуйста, и помогите нам разобраться во всем. »

Не колеблясь, я дал свое обещание приехать на созываемый сход и на следующий день к назначенному часу приехал в Тарабановку.

На этот раз я заранее знал, что сход назначен в школе, куда я и направился. Все были уже в сборе и поджидали меня. Отец Иван Мерец-кий встретил меня очень радушно. Это был человек высокого роста и довольно грузный. Его высокий рост скрадывал его непомерную толщину, и потому, на первый взгляд, он казался скорее небольшого роста. Черты лица его были крупные, мясистые, но кроткое выражение его глаз сглаживало невыгодное впечатление при первом взгляде на него.

Я и раньше часто замечал, что среди такого типа людей скрывается золотое сердце. Таковым и был отец Иван Мерецкий.

Познакомившись и обменявшись несколькими словами, мы приступили к обсуждению вопроса, что такое Всероссийский Крестьянский Союз и нужно ли тарабановцам записаться в него членами.

До 1905 г. отец Иван жил мирной жизнью, не мудрствуя лукаво. Он был глубоко верующим, и все его поступки определялись заповедями Божьими, постановлениями отцов Церкви и предписаниями его высших руководителей. Любил он свою церковь, церковные службы и свою паству. И паства его уважала и любила за то, что он « жил в Боге » и учил ее, как нужно жить по-Божьи. Он был, что называется, либеральным пастырем. В выборе своей духовной пищи он не ограничивался только духовной литературой, Церковным Вестником, но интересовался и тем, что делается на свете Божьем. Чтобы знать эту другую жизнь, он и выписывал газету Русское Слово. О прочитанном делился со своей паствой в частных беседах и даже в церкви, с амвона.