Записки русского крестьянина

« В эту ночь и в тот день всем пришлось многое пережить. Я думаю, что и на станового пристава произвела впечатление преданность прихожан, которые были готовы на крайние жертвы. Церковный сторож, у которого находились материалы по крестьянскому движению, схватил их и побежал бросить в прорубь. Таким способом он хотел, чтобы они не попали в руки полиции. Он хотел и сам броситься в прорубь. Больших усилий потребовалось, чтобы удержать его от самоубийства, объяснив ему неблагоразумие такого поступка. »

« В таком душевном состоянии остались мои прихожане, когда я уехал », — заключил о. Иван Мерецкий.

Я кипел от негодования. Все мое существо прониклось ненавистью к царскому режиму и к классу, который поддерживал его. Однако два чувства боролись в моем сознании : боевое, унаследованное от матери, стремление любой ценой бороться против несправедливости и в то же время отцовское непротивление злу. Я терзался с одной стороны потребностью умерить мое бунтарство, с другой - желанием усилить мою деятельность. Поэтому я должен был быть чрезвычайно бдительным, чтобы мое поведение отражало равновесие между этими противоположными чувствами. Я должен был также с большим вниманием присматриваться к людям и к их окружению, чтобы понять как можно лучше поведение и мотивы, двигавшие каждым из них.

В особенности я старался познать самого себя, чтобы владеть собой. Рано я приучил себя сохранять хладнокровие при всех обстоятельствах.

На мое поведение оказали влияние два фактора. С одной стороны мне посчастливилось встретиться с людьми, принадлежавшими по рождению к правящему классу, но не имевшему ничего общего с ним ; с другой — мое образование позволило мне взглянуть иначе на окружавший меня мир. Встречи с аристократами примиряли меня с ними, охлаждали мой бунтарский пыл. Я познал, насколько слаб человек вообще, насколько он незначителен во вселенной, насколько его гордость велика и неуместна, когда он верит, что он способен перестроить мир и изменить человеческую природу посредством изменения экономических взаимоотношений.

Когда я в решительную минуту одерживал победу на сходе или на собрании, меня не покидала мысль о ничтожестве человека, и это охлаждало мой пыл. У меня оставалось впечатление, что я уходил с поля битвы не победителем, а скорее побежденным.

В эти минуты настоящим победителем был не тот, о котором все думали. Я был вдохновлен чувством непротивленчества, и у меня оставалось впечатление, что бороться и бить врага было бесполезно и малоценно. Борьба — только одна из мирских сует и быстро исчезает.

Всероссийский Крестьянский Союз, появившийся поздно на общественной арене, представлял собой новую форму профессиональной и социальной организации. Первый съезд Союза состоялся в июле 1905 г. Либеральные круги отнеслись к нему с симпатией, тогда как консерваторы и фракция социал-демократической партии во главе с Лениным с самого начала отнеслись к нему враждебно. Только Юлия Петровна Махновец, принадлежавшая к фракции « Рабочее дело » социал-демократической партии, выступила на Съезде, но лично от себя, приветствуя это движение*.

Ленинцы считали крестьянское движение реакционным : оно задерживало пролетаризацию и пауперизм, мешало крестьянским массам перевариться в « капиталистическом котле ». Оно служило препятствием для проникновения социалистических идей в крестьянство. В особенности, ленинисты опасались проекта возвратить крестьянам часть « отрезок » их земель, отнятую в пользу помещиков во время отмены крепостного права в 1861 году, боялись, что это может соблазнить крестьян, и они не захотят идти дальше в своих требованиях. Таким образом, они станут обезврежены и даже будут поддерживать реакционное правительство Николая II-го против рабочих-революционеров.

Что касается социалистов-революционеров, они хотели взять в свои руки крестьянское движение и привить ему свои идеи. Видя, что это им не удается, они присоединились к Ленину в его ожесточенной борьбе, чтобы взорвать Крестьянский Союз изнутри.

Промышленная либеральная среда, наоборот, не видела в крестьянском движении никакой политической конкуренции для себя и одобряла его.

Таким образом, впервые в истории России крестьяне появились на политической сцене и образовали организованную группу для защиты своих интересов.

Вскоре правительственные власти поняли, какую угрозу может представлять потенциально настолько сильное движение. Социалисты-революционеры организовали даже Съезд крестьянских депутатов, с одной стороны, чтобы уравновесить Союз, с другой - из-за подражания социал-демократам с их Советом рабочих депутатов. Таким образом, они создали параллельную организацию.

Крестьянский Союз не оправдал надежд, возлагаемых на него и не сыграл решающей роли в Революции по следующим причинам.

При своем возникновении он создавался лицами разных слоев общества и принадлежавших к очень различным партиям. Сами крестьяне не стояли во главе движения.

Единственный председатель Союза С. П. Мазуренко был членом партии социал-демократов. Большинство руководителей принадлежали либо к партии социалистов-революционеров, либо к партии на родных-социалистов. Эта партия зародилась в 1906 году, когда некоторые члены партии социалистов-революционеров решили основать другую партию с явно правым уклоном.

Основная же часть Крестьянского Союза, наоборот, состояла из беспартийных или же людей, не придерживавшихся никакой определенной доктрины. Центральное Правление состояло из членов, принадлежавших к разным партиям, что ослабляло его чувствительно, как только заходила речь о выработке программы или тактики. Споры возникали не только в центральной организации, но также и в местных комитетах.

Роковым для Крестьянского Союза оказалось то, что он дал возможность для некоторых возглавителей удовлетворить их собственные интересы. Они использовали Союз, чтобы крестьянская масса восприняла идеи их партии, а совсем не для того, чтобы развить и укрепить Союз. Они сознательно не приложили никакого усилия для того, чтобы найти общую тактику для разрешения проблем, присущих крестьянской массе.

Правительство тоже способствовало нанесению удара Союзу. После Московского восстания оно приложило все усилия, чтобы в корне разрушить крестьянское движение. Оно прибегало ко всем средствам для его уничтожения. Цель его была достигнута на свою собственную беду и на беду всего русского народа. Будь Крестьянский Союз сильной и крепкой организацией во время Революции, ход последней был бы возможно иной.

Крестьянин действительно — загадка. Нигде не приходилось мне встречать людей, жаждущих знать, с мятущейся душой, людей склонных к созерцательности, как среди крестьян. Может быть поэтому столько талантливых людей, обладающих большим разнообразием способностей, вышло из народа. Среди них выделились и ученые, и художники, и архитекторы, и поэты, и артисты. Но все же трудно найти среди них крупного организатора, человека способного объединить эту силу и быть их вожаком.

О мужике спорили много. Много написано и сказано о нем хороших слов, но еще более против него. Мужика ругали за все, обвиняли во всех грехах, даже и таких, в которых он был неповинен. Хвалили же мужика его защитники и друзья, главным образом, за его долготерпение, за его выносливость, за его живучесть, за то, что он не поддается ни мору, ни голоду, ни холоду, выносит все с философской покорностью. И в этом находили оправдание и, следовательно, достойное прощение всех грехов им содеянных и не-содеянных.

Еще и теперь из-за мужика и за мужика идет великий спор между лолитиками и моралистами, между всеми теми, кто в мужике нуждается. А кто в нем не нуждается ? Ведь еще не изобрели такую бездушную машину, которая выполняла бы все работы мужицкие, кормила бы и праведных и грешных, воров и разбойников, и также и честных людей, мыслителей, поэтов, ученых, артистов и весь род людской.

Почему о мужике судят чаще всего по персонажам Чехова и Горького, а не по самим мужикам ? Чехову простят его рассказ Мужики потому, что он описал не мужиков вообще, а тех, которые были испорчены отрицательной стороной городской жизни. Деревню Жуково стали называть Холуевкой (от « холуй », бранное или презрительное слово, вместо « лакей, половой, прислужник »), потому что многие из ее жителей уходили в город, служить в трактирах и ресторанах, что считалось унизительным и даже позорным. Само название « Холу-евка » осуждает и презирает тех, кто оторвался от своей среды и не пристал ни к какой другой.

Что касается Горького, то он мужика не знал и его не понимал. Он проявил такую сильную нелюбовь, граничившую с ненавистью, к крестьянству, как к классу, что оказался подобным известному реакционеру Родионову. Да и любил ли Горький кого-либо другого ?

Что касается меня я не отошел от своего народа, не изменил ему. Но царский режим сделал все, чтобы воздвигнуть между моим народом и мною непроходимую, непроницаемую стену.

Где классовый враг? Почему Плеханов*, Ленин, вышедшие из среды враждебно настроенной к рабочему люду, считаются лучшими, самыми настоящими представителями рабочего класса, способными удовлетворить чаяния угнетенных ? Почему князь Кропоткин* и члены « Народной Воли »*, вышедшие почти все из класса угнетателей народа, также по марксистскому учению считаются « душой народа », хотя и в меньшей степени ? Почему Лев Толстой зачислен также в друзья народа, тогда как представители либерального течения : Петрункевич, Родичев*, Милюков* и другие считались классовыми врагами ? Почему А.И. Шингарев*, вышедший из народной гущи, также причислен к классовым врагам народа ? Нет, марксизм не всегда определяет верно, где находится классовый враг и каков он.

С момента моего бесповоротного решения уйти из села, счастье не покидало меня. Я был принят и зачислен стипендиатом в низшую сельско-хозяйственную школу без протекций, без знакомств. В таких же условиях представился я и на конкурс в среднее земледельческое училище, куда поехал, как говорится, « на авось », попытать счастья. И в этот раз я был принят и зачислен на стипендию Министерства Земледелия.

Эти успехи вскружили мне голову, породили во мне уверенность, которой до сих пор у меня не было, и веру в свою счастливую звезду. Я не сомневался в том, что будущее сулит мне те же успехи. Я буду продолжать идти успешно по избранному мною пути без помощи других, не прибегая к покровительству влиятельных лиц, не унижаясь ни перед кем. Сама мысль прибегнуть к чужой помощи причиняла мне душевную боль.

Как раз в этот момент возник передо мной вопрос : не обратиться ли мне за помощью к С. В. Паниной? После всего пережитого, после перенесенной болезни, потеряв окончательно веру в людей, которые представлялись мне святыми, жертвующими не только своей карьерой, своим богатством, своими знаниями и даже жизнью для народного блага, я еще как то не сознавал того, что я сам пользовался помощью других, когда я был освобожден из тюрьмы крестьянами.

С. В. Панина пришла мне на помощь без моей просьбы. Как только я приехал в Воронеж, меня приютил в своей квартире Александр Ильич Бакунин. Не выходя из дома, я прожил у него около двух недель, до тех пор, пока не убедились, что людей, посланных специально для того, чтобы арестовать меня, в Воронеже больше нет, и полицейское наблюдение за вокзалом ослаблено. За это время А. И. Бакунин списался с С. В. Паниной, объяснил ей мое положение и получил от нее ответ, в котором она просила отправить меня в Петербург, где она сама и встретит меня на вокзале.