Вольный Флот - Старшина Тарасов против сил зла

— Вы верите в колдовство?

— Я верю в то, что люди есть разные. И если кто-то плохое замыслил, то он может колдовством не ограничится.

— Это ведьмовские куклы. У вас там ведьмы завелись.

— Хорошие или плохие?

— Не бывает «хороших» или «плохих» ведьм, — Ольга усмехнулась, причем, почему-то немного грустно, — Как не бывает «плохой» и «хорошей» силы. Есть просто сила. И есть те, кто умеют её использовать. По разному. Кто-то лечит, кто-то порчу наводит, кто-то защищает, а кто-то вредит. И частенько, этот «кто-то» — один и тот же человек.

— Чепуха… — скривился Старшина, — Не будет хороший человек другим гадить, да и в раскаянье мудаков я тоже не верю.

— А во что вы верите?

— В то, что у нас не будет другого рая и другого ада, кроме того, что мы выстроили сами. Своими собственными руками.

— Интересная позиция…

— Какая есть… — вздохнув, Тарасов открыл блокнот, — Если вы — профессионалка, то объясните, что это вот значит?

— С удовольствием. Это — так называемая «Симпатическая магия». Форма колдовства, основывающаяся на идее о том, что предметы, сходные по внешнему виду, либо побывавшие в непосредственном контакте, образуют друг с другом магическую связь.

— Вуду, что ли?

— Вы и о ней слышали? Нет, это не только вуду. Симпатическая магия практиковалась с первобытных времен во всех уголках мира. Это просто, понятно и действенно. Мы изображаем человека, зверя или что-то еще, на что хотим повлиять, для верности добавляем частички его волос, лоскуты его одежды, кровь, слюну, или иные жидкости и производим манипуляции, ожидая, что благодаря установившейся между ними связи, эти действия отразятся на изображенном объекте.

— Интересно. А зачем её положили в дупло? И что это вокруг за знаки?

— Понятия не имею. Знаки — билиберда. Часть — скандинавские руны, часть — зодиакальные, часть — вообще какой-то новодел.

— То есть это все не работает?

— Почему?

— Ну вы же сами сказали — билиберда.

— Для меня — да. Но знаки и ритуалы — это просто инструмент. Кто каким умеет пользоваться, тот таким и пользуется. И самодельный инструмент в этом смысле — ничем не хуже. Надо смотреть, работает ли это и как работает. Возможно это все надо. Возможно — половину можно выбросить. Возможно — это вообще не работает так как задумано. В данном случает главное мерило — результат.

— То есть все эти традиции не важны?

— Традиции — это набор инструментов и приемов. Если они есть — хорошо. Если у тебя их нет, или они перестали работать — приходится делать свои.

— А они могут перестать работать?

— Конечно. Мир меняется, и традиция, в том числе и колдовская, меняется вместе с ним. То, что можно формализовать, становится наукой. Лишнее — отмирает. Это не религия, где важна древность и замшелость догматов. Это — живое знание, которое несут живые люди.

— А то что вы делаете — гадания там всякие, привороты. Хотите сказать, что это наука? Знание?

— Знание — да. Наука — нет. Это то, что формализовать нельзя. Возможно — плацебо. Возможно — работает только в определенных руках. Возможно — вообще иллюзия. Я считаю, что это работает. Мои клиенты так считают. Этого достаточно. Природу молнии поняли сравнительно недавно, хотя то, что не стоит ругать богов стоя на холме в грозу в мокрой кольчуге знали давно. И как тот факт, что дело не в богах, а в грозе, высоте и проводимости, это меняет? Да не сильно — делать так все равно не стоит.

— Благодарю за разъяснения.

— Пожалуйста. И не называйте меня «профессионалкой», если вам не сложно. Под этим, обычно, несколько другое имеют ввиду.

— Виноват, дурак, исправлюсь… Ладно — спасибо за помощь, книга в вашем распоряжении…

Встав из-за стола, Тарасов убрал записную книжку, прогулялся вдоль стеллажей, делая вид, что прикидывает, что бы еще почитать, и, дойдя до секции с периодикой, нашел там подшивку «Курьера». Объявления о розыске и ориентировки удачно находились на последней странице, рядом с гороскопами и подборками анекдотов, которые позволили замаскировать истинную причину пристального интереса именно к последним страницам.

Лениво листая подшивку, и изредка посмеиваясь, он, наконец нашел искомое: с плохой черно-белой фотографии угрюмо смотрел коротко стриженный мужик, точно такой же как на вырезке в блокноте.

«Семнадцатого июля, девяносто восьмого года, ушел из дома и не вернулся Загиттулин Марат Бехтимирович шестьдесят девятого года рождения. На вид — двадцать семь-тридцать лет, темные волосы короткая стрижка, глаза карие. Особые приметы — сломан нос, на запястье — татуировка в виде колючей проволоки, на груди — в виде летящего демона, на пальцах правой руки — буквы «ТИГР». Был одет в черные кроссовки «Адидас», синие спортивные штаны с белыми лампасами, и белую спортивную куртку «Найк». Всех имеющих информацию о его местоположении просим сообщить в ближайшее отделение милиции или по телефону «02».»

Что это ему давало, Тарасов не знал, но скрупулезно занес это в записную книжку и, для вида полистав подшивку до конца, вышел из библиотеки. Почти сразу следом за ним вышла и Ольга. Оглядевшись и не увидев Страшины, она прошла до припаркованного неподалеку красного «БМВ», снова покрутила головой, и, сев на пассажирское место, уехала. Когда машина скрылась, наблюдавший за этим Тарасов вышел из-за живой изгороди.

— То есть не книжка тебя интересовала… Понятно… Жаль, что у тебя не черная «Волга». Многое бы объяснило.

***

Добродушный дед-дачник высадил Старшину возле бетонки. Топая по ней в сторону КПП, он раздумывал над прочитанным, когда сзади окликнули. Обернувшись, Тарасов увидел догонявшего его Ротного.

— Здорова! — Ротный, широко улыбаясь, махнул рукой, — А я то думаю — кто это на ночь глядя тут бродит?

— Да я из города. По делам мотался.

— А я с Ташлы.

— Опять к Маринке ходил?

— Ага!

— Ну я так сразу и понял — рожа больно довольная. И жир от котлет по всей морде.

— Завидуешь — завидуй молча, — Ротный вытерся рукавом, — Путь к сердцу мужика лежит через желудок. А у Маришки ко мне — целая автострада!

— Ты хвастайся поменьше, а то уведут.

— Я вам уведу… Ты чего такой задумчивый?

— Да так… Устал. А ты чего опять припозднился? Того раза мало было?

— Так я ж не по просеке. Яж по дороге… По людски.

— Мужика того не видал больше?

— Да тьфу-тьфу, пока нет, — Ротный, обернулся чтобы сплюнуть, и застыл.

Метрах в ста от них, на дороге, стоял тот самый мужик. Марку одежды и татуировки с такого расстояния не было видно, но выглядел и смотрел он точь-в-точь как тот что из газеты.

— Ты хуль за мной ходишь, а? — крикнул на него Ротный, — Вопросы какие есть? Задавай!

— Ходи, и оглядывайся… — голос у мужика был низки и хриплый, — Ходи, и оглядывайся…

— Чего бля?

Ротный шагнул в его сторону, но преследователь, повернулся и скрылся в зарослях.

— Вот сука! Доебался как пьяный до радио! Чего ему надо?

— Тебе «Загиттулин Марат Бехтимирович» что-то говорит? — поинтересовался Тарасов оглядываясь в поисках «Волги».

— Погоди! Маринка у меня — «Загиттулина». По мужу…

— Она замужем?

— Да не! Вдова она! Муж бандюком был. А, потом, пропал. Так и не нашли. Маринка, правда, о нем вспоминать не любит — это я от соседей узнал.

— Давно пропал?

— Три года назад. Она документы подала, чтобы его признать мертвым, но там пять лет после исчезновения ждать надо.

Молча открыв записную книжку, Тарасов продемонстрировал вырезку и запись. Ротный прочитал, недоверчиво глянул на Старшину, и снова перечитал.

— Погоди — ты хочешь сказать что это…

— Я ничего не хочу сказать… Ты сам все прочитал.

— Это откуда?

— Из газеты. Из той подшивки, что ты мне дал. Правда Коростылев, засранец, испорченную бумагу сжег, так что пришлось в библиотеку ехать.

— И чего теперь делать?

— Ты на эту Маринку всерьез настроен?

— Конечно!

— Почему? Раньше, вроде, ходил, рассказывал, как хорошо холостому да свободному?

— А хрен его знает! Взрослею, наверное? Тридцатник уже скоро. Когда моему бате тридцать стукнуло, мне уже десять было. К тому же ты Маринку сам видал. Огонь баба. И готовить умеет и подержать есть за что.

— Баба огонь, — Старшина согласно кивнул, — Из-за таких войны начинают…

— В смысле?

— Ты «Иллиаду» в школе не читал, что ли?

— Не. Нам что-то такое задавали на лето, но я забил.

— Темнота…

Тарасов сокрушенно покачал головой, хотя сам осилил указанное произведение уже в зрелом возрасте, от скуки перечитывая книги, которые остались в школе, в разоренном войной селе, возле которого стоял их блокпост. Ротный, отмахнулся и вопросительно дернул башкой.

— Не суть. С кем воевать будем?

— Когда мы тебя по селу искали, до нас местная гопота доколупалась.

— И че?

— Они такую-же фразу сказали. Про ходить и оглядываться.

— Думаешь, это он там был!?

— Я не думаю — я точно знаю, что его там не было! — раздраженно отмахнулся Тарасов, — Но откуда-то эти обмудки данную фразу подхватили?

— Думаешь от Маришкиного мужа?

— Почему нет? А это значит, что они общались и могут что-то знать про его дела, и про то, куда и почему он пропал.

— А нам это зачем?

— Ну не просто же так он три года прятался? И, кстати, не просто так он объявился и начал за тобой ходить, когда ты принялся его женушку окучивать. Возможно, кто-то из местной шушеры за вами с Мариной следит и ему докладывает. Завтра у нас воскресенье?

— Ну да.

— Как насчет того, чтобы нанести визит вежливости ташлинским маргиналам?

***

Операцию начинали по всем правилам военного искуства. С утра, засев на пригорке над селом, Старшина понаблюдал за улицами, вычислил «малину», располагавшуюся в доме одного из местных алкашей и определил наиболее безопасные пути подхода и отхода. Потом начали работать над маскировкой, чтобы скрыть свои личности и принадлежность к Вооруженным Силам. Надев спортивный костюм, Тарасов обмотал лицо шарфом и тут же содрал его — смотрелось предельно глупо. Порывшись в вещах, он хотел уже резать вязанную шапку, но тут заглянул Ротный.

— Маску…

— Зачем? Вот! Готовые есть! Зимняя и летняя — хбшная.

— Стесняюсь спросить: откуда и зачем?

— СОБРовцы подогнали… Нас, когда в Ставрополь отправили, мы с ними в одном эшелоне ехали. У меня новая шапка была, я на неё махнул. В Ставрополе же тепло.

Старшина померил маску и кивнул.

— Ладно — годится. Теперь по оружию.

— Думаешь стволы из оружейки взять?

— Ты дурак? Не — надо дубье какое-то. Их там может быть человек десять — с голыми руками мы всех долго урабатывать будем. Спалимся.

— Бита подойдет?

— Маска, бита… Я, может, что-то о тебе не знаю?

— Да не — это подарок.

— Чей?

— Парней каких-то… Они ко мне подошли, достают её. Я спрашиваю: «Вы мне её подарить принесли?». Они кивнули и ушли куда-то.

Ротный весело заржал.

— Ты там, между тем как они её достали и тем как подарили, ничего не пропустил?

— Пару ударов. Но и они тоже выхватили как надо. А ты что возьмешь?

Старшина продемонстрировал резиновую дубинку. Ротный взял её, погнул, потом, почему-то, сделал мушкетерский выпад.