Вольный Флот - Старшина Тарасов против сил зла

— Ну из-за фамилии… И потому что у него выправка… И белобрысый… Нет?

— Нет. Это его «чехи» так прозвали.

— Серьезно?

— Да. После новогодней ночи в Грозном, он так озверел, что боевики сами себе глотки резали, лишь бы ему в руки не попасть. Он такое им устраивал, что им там до сих пор детей пугают. У него там такое личное кладбище, что пешком хер обойдешь. А ты не чечен, так что не надо.

Понял… — Ротный покладисто кивнул, — А че он тут делает?

— Так потому и тут. В «Зоопарке». Выгнать не за что — он свидетелей не оставил, а все, кто под его началом служил, лучше сдохнут чем расколятся. А девать куда-то надо. С глаз подальше. Особенно после той истории с наблюдателями. Вот его сюда и задвинули.

— Ясно… Ладно… Ну так ты прикроешь?

— А ты куда намылился?

— К Маринке…

— К той самой?

— Ага… Борщом заманивает — не могу устоять.

— Понимаю… — Старшина вздохнул, — Если что, скажу что ты… Что ты стрельбище проверяешь, после зимы. Наша рота за него ответственная. Запомнил?

— Ага… Спасибо — должен буду.

Кивнув, Тарасов вернулся к прерванному занятию — зарисовке в блокнот конструкций из веточек, которые он видел вокруг ведьминой поляны. Потом построил роту, и, произведя проверку наличия личного состава, отправил её на обед. Начштаба, оставшийся, в отсутствии Комбата, за старшего, был человеком семейным и обедал дома, но все равно заглянул в столовую чтобы убедится, что все в порядке.

— А где старший лейтенант Катюхин?

— На стрельбище пошел… — не моргнув глазом выдал заготовленную версию Старшина.

— Виталий Сергеевич приказал?

— Ну вроде того…

— Что значит «вроде того»? Он либо приказал, либо нет.

— Ну Комбат же на разводе сказал: «Всем командирам рот привести в порядок вверенную территорию». Наша рота за стрельбище отвечает. Вот он и пошел посмотреть, как там после зимы дела. А меня попросил, если он до обеда не вернется, его подменить.

— Давно ушел?

— Два часа назад, примерно…

— И до сих пор не вернулся? — Начштаба посмотрел на часы, — Странно… Что там так долго смотреть можно?

— Так стрельбище большое. И идти туда, если не бегом, полчаса. Полчаса туда… Там пока все обойдешь. Пока прикинешь объем работ, пока назад вернешься.

— Ясно… Ладно. Как вернется, скажите ему, чтобы выделил людей на оформление расположения роты к 9 мая. Стенгазета, наглядная агитация, в учебной комнате тоже что-то надо повесить.

— Слушаюсь…

Начштаба сделал еще один круг по столовой, сочувственно покачал головой глядя на суп с пшенкой и ушел есть домашние щи. Тарасов тоже с тоской посмотрел в тарелку, и, беззлобно матеря Ротного, который сейчас трескает домашнюю еду, взялся за ложку. Есть меткая поговорка про праздники в армии: «Как коню — свадьба. Башка в цветах, а жопа в мыле.»

Вот и сейчас к обычным обязанностям прибавились еще предпраздничные. И если наглядная агитация в виде плакатов хранилась в каптерке еще с советских времен, то стенгазета — это проблема. Причем создал её именно Начштаба, забрав единственного, на обе роты, толкового художника в «вечный наряд» к себе в штаб.

Личного состава в части категорически не хватало, так что в места, не требующие большого напряжения сил, специально отобранный боец назначался бессрочно и сменялся только перед дембелем. Ну или в случае серьезного залета, так как, с определенной точки зрения, такое «вечное дневальство» считалось поощрением. Например, дневальные по штабу, которые большую часть времени сидели в тепле в помещении дежурного, отвечая за порядок в коридоре длиной три метра и на площадке перед штабом размером пять на шесть, на фоне дневальных по автопарку, которым надо было мести и разгребать от снега полтора футбольных поля, выглядели неплохо устроившимися. Правда людей на такую синекуру Начштаба отбирал не абы как и не за красивые глаза, и попадали туда, в основном, прилежные мальчики с красивым почерком, которые, в обмен на избавление от тяжелого физического труда и компании менее интеллигентных сослуживцев, помогали с заполнением всяческих документов. Ну или художники, благо работ по оформлению всякого тоже хватало.

Вздохнув, Старшина отодвинут тарелку, за неимением салфеток промакнул усы недоеденным куском сухого хлеба, и, взявшись за компот, оглядел поверх стакана своих бойцов, которые уже поели и теперь маялись в ожидании команды: «Закончить прием пищи».

Талант на таланте, мать их за ногу, еще бы кто чего полезное умел, а то, все больше, на безобразия разные заточены. Рявкнув: «Вторая рота — закончить прием пищи! Встать! Построение перед входом! Считаю до трех два уже было!», Тарасов решительно опрокинул в себя остатки компота и вышел из столовой следом за выбегающими на плац бойцами.

— Итак, мои верные дуболомы… реноме Урфина надо было поддерживать, — «К нам на утренний рассол, прибыл аглицкий посол, а у нас в дому закуски — полгорбушки да мосол.» Кто знает, откуда это? Ясно… Интеллигентов нет. Может добровольцы есть?

Старшина прошелся вдоль строя, внимательно вглядываясь в лица.

— Тоже нет. А если нет — значит назначим… «Пошлет на медведя — пойдешь на медведя, а куда деваться — надо, Федя!» Сержант Коростылев… Почему ремень на яйцах? Что? Предыдущий призыв на дембель пошел и все? Расслабились?

— Никак нет!

— Как «никак нет» когда: «Так точно!»? — Тарасов подкинул пальцем болтающуюся бляху, — А ну как клубеньки себе отобьешь? Как я твоей невесте в глаза смотреть буду? Заправься как положено. Рисовать умеешь?

— Никак нет!

— Я тоже не умею. Но задача поставлена. А когда тебе ставят задачу, то, как говорится: «Государственное дело, — расшибись, а будь добер!». Ты у нас задембелел, один хрен ничего не делаешь, а так хоть младший призыв от тебя отдохнет. В общем — назначаю тебя добровольцем. Будешь рисовать стенгазету.

— Я не умею, товарищ прапорщик!

— Рисуй как умеешь. Только ватман у меня один. Запорешь — будешь рожать. И плохо нарисуешь — до дембеля из нарядов не вылезешь. Я достаточно в тебе огонь джихада разжег или еще чего придумать?

— Никак нет! Готов приступить к выполнению поставленной задачи!

— Молодец. Сразу бы так. Заводи личный состав в роту и ко мне. Я тебе карандаши дам. Цветные. Синий и красный. Будешь хорошо себя вести — еще и зеленым пожалую.

***

Ротный завалился к Старшине в каптерку когда уже стемнело. Тарасов, благодаривший всех богов, что Начштаба, заявившийся вечером с проверкой, увидев Коростылева, который, высунув от усердия язык, пытался перерисовать из книжки солдат, не стал спрашивать еще раз про местонахождение Ротного, приготовился ворчать, но, увидев лицо Катюхина, осекся.

— Че с тобой?

— Да даже не знаю, как объяснить… Я через просеку возвращался, чтобы, значит, часть обойти и со стороны стрельбища выйти. Ну как условились. Смотрю — идет за мной кто-то.

— Как выглядел?

— Невысокий, коренастый. В спортивках. С лампасами… Как у Селиверстова. И олимпийка белая.

— И?

— Ну вот я иду и он за мной идет. А потом вдруг, впереди, фары вспыхнули. И этот мужик с дороги как в заросли сиганет! И я тоже сиганул.

— Ты-то чего?

— Мне, сперва, показалось, что это Комбата машина. Только у него «ноль вторая» «Волга». И серая. А эта — «двадцать четвертая». Фары круглые. И черная…

— «Двадцать четвертая»?

— Ага. Ты ведь её, тогда, на складах видел?

— Возможно. А чего ты напуганный такой.?

— Да Маришка очень переживала, что я у неё дотемна засиделся. Говорила, что нельзя по лесу одному ночью бродить.

— Почему не сказала?

— Нет. Но волновалась сильно. Я, тогда значения не придал, посмеялся… А как эту «Волгу» увидал — сразу вспомнил. И страшилки всякие про черную машину… Ну помнишь — в детстве которые рассказывали? — Ротный, выдохнув, опустился на стул, — Блин — сейчас рассказываю — вроде фигня. А там, на просеке этой, прям сердце в пятки ушло. Я бегом до забора припустил.

— Ясно… Ладно, теперь к нашим делам. Я тебя перед Начштаба отмазал. Он выдал указания к девятому мая готовится. Стенгазету рисовать. Я вон Коростылева озадачил.

— Он рисовать умеет?

— Нет, но старается. У тебя в канцелярии есть газеты ненужные? А то он уже все, что у меня было, на черновики извел.

— У меня там, где-то подшивка «Курьера» валялась.

Ротный пошел в канцелярию, достал из под стола толстую кипу газет, после чего, хлопнув себя по лбу, порылся в сумке, и достал литровую банку.

— Хорошо что не разбил, пока по лесу бегал. Это тебе. За помощь. Я долги помню. Картоха. С котлетами!

— А вот за это благодарствую… Вот это вовремя…

— И это… Можешь вечернюю проверку провести? У меня сил нет. А я, завтра, на подъем приду — зарядку проведу.

— Ты тово… На шею-то не садись!

— Ну пожалуйста… А то у меня, чего-то, перебор впечатлений на сегодня.

— Хер с тобой, золотая рыбка. Свободен. Только ключ от канцелярии мне оставь. И это — увидишь страшную-престрашную «Черную Волгу» — кричи.

— Да иди ты…

Кинув ключи на стол, Ротный удалился. Старшина проводил его взглядом, встряхнул содержимое банки, потом поставил её на стол и подошел к окну. Ротного он, конечно, подкалывал, но… Снова эта «Волга»… И почему тот мужик её испугался? И что это вообще за мужик? Достав записную книжку, Тарасов скурпулезно занес в неё новые сведения, потом вынул из тайника электроплитку, отмыл миску и начал разогревать уже успевшую остыть еду.

***

Стенгазета у Коростылева получилась своеобразная. Сержант компенсировал недостаток навыков и материалов недюжинной выдумкой. Например, ему никак не удавалось, при помощи единственного зеленого карандаша передать разницу в цвете между советской полевой формой и немецкой. Так что позиции «наших», засевших за синей речкой, атаковали отборные эсэсовские орды в черной форме с красными повязками со свастикой. Крупные планы лиц и фигур Коростылеву тоже не давались, хотя он извел на это все черновики, так что большая часть сражающихся были представлены маленькими схематичными фигурками, а там, где без крупных планов было не обойтись, он просто вклеил вырезанные из газет и раскрашенные фото. И если политрука, поднимающего солдат в атаку, нашли относительно легко, то толстомордого немецкого Оберштурмбанфюрера, сделали пририсовав погоны и мундир на предвыборное фото. Особую пикантность ситуации придавал тот факт, что это было фото кандидата от «Партии Любителей Пива».

Приглашенный полюбоваться на эту наскальную живопись Начштаба долго протирал очки, а потом, так же долго, изучал этот шедевр милитаристского примитивизма. Потом, зачем-то, отошел, и посмотрел, как это смотрится издалека. Старшина и Ротный молча стояли рядом. За их спинами, из располаги, выглядывал волнующийся автор.

— Ну как вам, товарищ подполковник?

— А вы знаете… Нормально. Такая, знаете-ли работа… Искренняя. У нес же тут, все таки, не художественное училище? Вот план сражения изображен хорошо. Это нам надо. Это мы должны уметь. А все эти пропорции, композиции… Это все оставим профессионалам. Нам же главное что? Чтобы было, правильно? По теме и в срок. Да и ватмана у меня больше нет.