Вольный Флот - Старшина Тарасов против сил зла

Включив фонарик, Тарасов посветил в провал. На сваленной вдоль стен, покрытой лохмотьями ржи и какой-то белесой плесенью железной таре, отчетливо виднелась липкая жижа, заменявшая твари кровь. Ранена, ослаблена, но может быть до сих пор опасна… Проверив, чтобы обе заглушки были притянуты почти до упора, он медленно сполз в дыру и затих, прислушиваясь. Завывание метели, потрескивание гнилых стропил под тяжестью снега… Шорох…

Тварь, выхваченная светом фонаря, прыгнула, но увидев кокарду с крупной красной звездой, которую Старшина прикрепил к тыльной стороне перчатки, панически взвыла, извернувшись, отскочила назад и начала пятится, шипя и закрываясь рукой словно от яркого света.

— Боишься!?

— Убери!!!

— Шас! Чтоб ты мне глотку перегрызла?

— Ты не нужен… Виновная кровь…

— А пацан-то тут при чем?

— Они знали… Знали, но молчали… Все виновны…

— Нетушки… Охотилась бы на подельниц — слова бы не сказал. А сейчас — не обессудь.

Тварь заревела и, скакнув в сторону, попыталась кинуться сбоку. Тарасов вскинул обрез. Осечный ствол, на этот раз, сработал, сбив тварь в прыжке. Та забилась, раздирая когтями грудь — плоть вокруг раны пошла синюшными жилами мертвея и осыпаясь, а в глубине алела засевшая в мясе звездочка от пилотки.

— Вот кто бы сказал — хер бы поверил… — прижав тварь ногой, чтоб не дергалась, Старшина приставил ствол с последним зарядом ей к голове, — Че-ж тебя так с них корежит-то?

— Холод… Холодно…

— Сейчас согрею…

Последний патрон разнес, и так пострадавшую от пистолетного выстрела, черепушку. Сзади, от громких выстрелов, с грохотом обвалилась еще часть крыши. Понимая, что все сооружение может сложиться ему на голову, Тарасов торопливо скинул маскхалат, стянул болтавшуюся за спиной канистру, щедро полил труп твари бензином, после чего, остатками, сделал дорожку до провала и выбравшись, чиркнул спичкой. Хотелось сесть отдышаться и закурить, но, несмотря на метель и расстояние, на постах могли услышать пальбу и увидеть дым.

Возвращаться туда, где он оставил лыжи, в такую погоду было затеей гиблой поэтому, сориентировавшись, Старшина кое-как добрел до бетонки и по ней, стараясь не попасться на глаза часовым и патрулю, добежал до автопарка. Из дежурки слышались голоса. Заглянув в окно, Тарасов узрел заступившего по части Начштаба и перепуганного дневального. Сколько он уже тут? Искали ли его в парке? Начштаба — не фанат по ночам шарахаться, так что, явно, был звонок с складов. Значит заметили дым и выстрелы… Срочно требовалось правдоподобное объяснение.

Тарасов быстро осмотрел себя. Канистру и обрез зарыть в сугроб, неуставные звезды снять и спрятать. Бушлат разодран, рожа обморожена… Теперь сориентироваться. Автопарк тут, склады там, старое овощехранилище, стало — быть, там. Ладно — где наша не пропадала? Толкнув дверь, Старшина ввалился в дежурку.

— Товарищ подполковник! За время моего дежурства случилось происшествие. Делая обход парка, я услышал хлопок и, возможно, дым со стороны топливо хранилища. Не уверен…

— Уже звонил туда. Там все в порядке. С вами что случилось?

— Я, товарищ подполковник, на дальнем конце парка находился, торопился доложить, решил срезать по дороге вдоль ДХ, а, заодно, посмотреть, нет ли открытого огня…

— И?

— Ну и посмотрел… Влетел на бегу в какую-то канаву под снегом, ободрался весь как кот помоечный… Лыжи потерял, пришлось пешком бежать — не до них было.

— Вот! А дневальный ваш дрых в это время бессовестно. Я его спрашиваю, где дежурный, а он «му — хрю, обход делает, наверное»…

— Так точно, товарищ подполковник. Залет. С другой стороны — ну вот как его на обход посылать? Я сам там чуть не убился… — Тарасов тяжело отдышался, — Выяснили, что горит?

— Нет. Я все объекты обзвонил — везде всё в порядке. Говорят, на заброшенных складах дымит.

— Да ну ёкарный бабай… Зря спешил, значит.

— Но спешили! — Начштаба назидательно поднял палец, — Бойца накажете своей властью… Я пойду, до караулки прогуляюсь. Удостоверюсь лично.

— Есть наказать своей властью… — дождавшись ухода Начштаба, Старшина с зверской рожей сжал руки как будто душит кого-то, — Вот что вы за люди? Только отвернись — сразу косяк на косяке. Начштабу умудриться спалиться — это надо вообще деревянным быть по пояс. За это ты у меня «золушкой» будешь. На вот бушлат — штопай, пока я хуже чего не придумал. И чаю изобрази, пока я умываюсь… Фух — ну и ночка…

***

Днем, пока дневальные вели неравную борьбу с осадками, Старшина отыскал лыжи, вытащил из чучела Бухарметовские шмотки, отвязал от канистры лямки, вернув её в первозданный вид, и разобрал обрез на составляющие. Еще, аккуратно, навестил старое овощехранилище. Оно окончательно провалилось, надежно похоронив все следы. Сменившись с наряда, Тарасов, устало, поднялся в каптерку, и приказал дневальному вызвать к нему Киселева.

— Возвращаю литературу. Пойдешь в увольнение в следующий раз — вернешь…

— Пригодилась?

— Можно и так сказать…

— Еще что-то взять?

— Да. Чтиво интересное. И журнал «Юность» попроси. Третий номер за восемьдесят седьмой год. Давай запишу, чтобы не забыл… Чего смотришь? Увольнительную? На. Я, нонче, добрый. Все — вали. И Бухарметова мне найди — надо барахло, кое-какое, перебрать.

Когда Бухарметов явился, Старшина запер дверь и молча продемонстрировал ему разодранные вещи. Тот, увидев знакомые порезы, аж отшатнулся.

— Не ссы. Порешал я вопрос… Кажется…

— Товарищ прапорщик, вы же говорили, что это наркоман был..?

— И ты поверил? — судя по лицу, Бухарметову отчаянно хотелось в это верить, — Нет. Это был не наркоман. Точно хочешь эту историю услышать? Потому что, честно говоря, после такого, мне самому охота в дурку сдаться.

— Да… Хочу…

— Ну слушай…

Разговор вышел тяжелый. Выпроводив Бухарметова, Тарасов, волоча ставшую неподъемной «видеодвойку», доковылял до квартиры, находившейся в одной из двух трехэтажных «хрущевок» прямо через плац от казармы, принял душ и хотел уже было, нормально выспаться, как в дверь требовательно постучали. На пороге обнаружился Комбат.

— Товарищ подполковник?

— Есть разговор… — Комбат бесцеремонно втолкнул Старшину в квартиру, — Я, конечно, подозревал, что ты на три дня по парку неспроста заступил, но, бляха-муха, лучше-бы ты там действительно пил…

— Я не понимаю о чем вы…

Комбат, вместо ответа, потянул носом как ищейка, вывернул прям на пол висевший на вешалке вещмешок, поднял сгон и посмотрел на свет осевшую на стенках пороховую гарь.

— Понимаешь… И понимаешь, что я понимаю…

— Товарищ подполковник — я только, что с наряда, спать хочу… Давайте я завтра все объясню?

— Хер там. До завтра ты мне такую симфонию сочинишь — Толстой обзавидуется. Буду колоть тебя пока ты еще тепленький, — порывшись во внутреннем кармане, Комбат вытащил фляжку коньяка и отодвинув с дороги отчаянно думавшего, что делать Тарасова, протопал на кухню, — Стаканы есть?

— Товарищ подполковник — я же говорил, что я не фанат.

— Башка у тебя с утра трещит, помню. А еще помню, что ты, ради повода и компании, готов потерпеть. Повод, судя по тому, что ты жив, есть. Или те целый подпол — херовая компания?

— Никак нет…

— Тогда садись, наливай и рассказывай. И мне наливай. А то, чует мое сердце, это не та история, в которую можно поверить на трезвую голову.

Обреченно кивнув, Старшина, достал рюмки, разлил и принялся, пошагово, излагать свою версию случившегося и предпринятые шаги. Комбат молча слушал, опрокидывая в себя рюмку за рюмкой, после окончания рассказа без тени иронии спросив: «Уверен, что это штука не вернется?»

— Нет, не уверен. Там, вообще, сложно быть в чем-то уверенным, тем более, что я первый раз с подобным сталкиваюсь, и вообще не уверен, что у меня чердак не уехал.

— Сумасшествие не триппер — не заразно. Не могли вы, все втроем, чердаком уехать. И тулуп тот хер подделаешь — я его лично в руках держал. И следы видал. Их, кстати, твоя версия как-то объясняет?

— Нет. Хотя, если чертовщина начала творится, кто сказал, что только мертвой поварихой все должно ограничится?

— Тоже верно… — Комбат открыл форточку и закурил, — И ты, её, говоришь, сжег?

— Да. Всю канистру на неё вылил.

— Огонь ведь, от нечисти, первое дело?

— Да, вроде как. Хотя Бухарметова я, честно говоря, советовал бы отсюда перевести куда-то.

— За него не беспокойся. Он сразу, как от тебя вышел, рапорт написал. Хочет в Чечню ехать.

— Зачем?

— То ли думает, что лучше там, чем тут, где такая хрень на него охотится, то ли вину мамки с бабкой таким образом искупить решил? Поди знай… — хлопнув последнюю рюмку, Комбат встал и, уже на выходе, обернувшись, спросил, — Тебя же, если мне память не изменяет, «Василий Иванович», как Чапаева, звать?

— Да…

— А почему тебя бойцы «Урфином» прозвали? «Чапай» же логичнее?

— Я то откуда знаю? Может они про Чапаева уже и не слышали. А что?

— Да просто, когда мне Катюхин эту хохму рассказал, я дня два вашу роту без смеха вспоминать не мог. «Урфин Джюс и его деревянные солдаты»… Сами не поняли, что придумали… Ладно — бывай, Василий Иванович… Надеюсь, что ты эту падлу раз и навсегда зарыл. А то и без неё проблем хватает.