Вольный Флот - Старшина Тарасов против сил зла

— Привычки такой не имею.

— Все не имеют, а пьют… Слышал, ты тут на три дня, безвылазно?

— Да че мне? Семьи нет, гулять не с кем…

— И себе вон сколько выторговал. Я вот, у Катюхина, видеодвойку просил, так мне не дал…

— Ну, просто, если «за так», то на шею сядут, а тут и им хорошо, и мне не скучно.

— Да я-то не против… А пирожки где брал? В деревне?

— Хотел шашлыка соорудить, но чет передумал. Решил вот, пирогами побаловаться.

— А у кого брал?

— Да мне тут посоветовали… Забыл как звать…

Сделав вид, что вспоминает, Тарасов начал лихорадочно придумывать отмазку. Вряд-ли в населенном пункте с гордым названием «Ташла», часто встречались русоволосые голубоглазые гиганты поэтому, неопределенно махнув рукой, он соврал наугад.

— Татарка такая, невысокая, чернявая…

— Фая?

— Да. Наверное она. Знаете её?

— Конечно! — Зампотыл снисходительно улыбнулся, — Она у нас поварихой работала. И мать её работала. Хотя ты их, наверное, не застал.

— Нет — не застал. А что уволились?

— Да… Там история одна была… Но готовит она хорошо. Я тоже, по старой памяти, у неё выпечку на праздники заказываю. Ладно… Спасибо за угощение — пойду. Главное — не пей.

— Не буду.

— Все говорят: «Не буду», а пьют…

Закрыв за Зампотылом, Тарасов вернулся в диспетчерскую, и сняв шапку, помотал головой, чтобы утрясти мысли. Шанс допросить Бухарметова упущен, но даже без этого картина становилась ясна. Его мать и бабка работали тут поварихами и, до сих пор, сохраняют отношения с Зампотылом. Через него же, скорее всего, устроили сынка служить рядом с домом. А еще, скорее всего, знали про дела Маньки, но, как намекал Митрофанов, скрыли это от милиции, дабы, попутно, не всплыло их воровство, за которое обеих, потом, тихо уволили. И скрыв, возможно, обрекли Маньку на смерть от холода в заброшенной яме или колодце.

«Виновная Кровь»… Так вот в чем дело! В книге по мистике было написано, что многие духи, частенько, обращают свою месть не только на виноватых в их гибели, но, часто, преследуют вообще весь род. Как собака — Баскервилей. После пирожков есть сильно не хотелось, так что Тарасов, пропустив еще и ужин, наведался в свои владения. Солдаты были в столовой, так что, напугав своим появлением маявшегося в предвкушении еды дневального, Старшина, больше никем не замеченный, юркнул в каптерку, где сложил книги, пару приговоренных к распусканию на ветошь простыней, и а потом, немного подумав, полез в шкафы где лежала сданная солдатами «гражданка» и нашел мешок принадлежавший Бухарметову. Если тварь принюхивалась, возможно, нужного ей человека она определяет по запаху. Напоследок, открыв стол, Тарасов сунул в карман все валявшиеся там звездочки от пилоток, погон и прочего.

***

Вторую ночь коротали по прежней схеме. Старшина сделал вид, что залип в боевичок. Дневальные, которых предыдущая смена успела предупредить о любви Тарасова к кинематографу, помаявшись для виду, заныкались в комнату отдыха. Старослужащий, пользуясь правом дневального отдохнуть четыре часа, отпросилсяи официально уснул, а следом, под звонкие оплеухи и киношную перестрелку, закемарил и молодой. Пользуясь этим, Тарасов разорвал простыни и принялся мастерить, за этим занятием, чуть не прозевав Комбата, который, ввиду дефицита офицерского состава, отбывшего на праздники, дежурил по части лично. Подскочив к двери диспетчерской, Старшина ботнул ею так, что вся дежурка вздрогнула, после чего, нарочито громко, затопал по лестнице.

— Почему рожа сонная? — оставленный на шухере дневальный лупал глазами, — Спишь?

— Никак нет!

— Пиздишь — почему я Комбата раньше тебя увидел?

— Никак нет… Не знаю…

— Рожу снегом разотри и к воротам. А то, сейчас, и тебе пиздец приснится и мне фитиль вставят.

Комбат, увидев выскочившего дневального, с рожи которого еще стекала талая вода, нахмурился.

— Дежурный по парку на выход! — паническим фальцетом заорал тот, видя что Комбат гневается.

— Что с лицом?

— Товарищ прапорщик приказал… — дневальный, с перепугу, выдал все как есть.

— Товарищ подполковник! Во время моего дежурства происшествий не случилось! Дежурный по парку прапорщик Тарасов!

Подоспевший Старшина сделал страшные глаза, намекая бойцу заткнуться, что тот, с радостью, исполнил.

— Чего у него с рожей?

— Снегом умывался.

— Зачем?

— Чтобы сон прогнать. Старый армейский способ — сам пользуюсь.

— Ясно… — Комбат, в сопровождении Тарасова поднялся в диспетчерскую, — Чем занимаешься?

— Службу несу, товарищ подполковник.

— Мы все службу несем. Я спрашиваю, чем ты, на самом деле, занимаешься?

— Да вот, у старшего лейтенанта Катюхина аппарат одолжил, сижу, ночь коротаю.

— А! А то мне Рафик Нафикович вчера говорит, что зашел, а ты такой бодрый, щедрый, пирожками потчевал. Точно, говорит, киряет на дежурстве.

— Больная тема у него?

— Есть немного… Когда твой ротный ко мне пришел договариваться, я тоже, грешным делом, думал, что ты в запой уйти собираешься. Селиверстов, просто, грешит этим.

— Не — я и раньше был не фанатом, а сейчас и подавно. Башка потом трещит неимоверно. Ради хорошего повода или хорошей компании могу потерпеть, а так, просто… Нафиг-нафиг.

— А что у тебя за тряпки валяются?

— Да тут все соляркой провоняло, аж голова кружится. Взял ветоши, завтра заставлю дневальных выдраить с мылом. Парк весь убран, а солдат без дела — потенциальное ЧП.

— Завтра метель обещали, так что им будет, чем заняться… Хотя, скорее всего, как обычно, к вечеру накроет, — Комбат еще раз огляделся, — Ладно — дежурь. И не забывай пломбы на боксах смотреть. Разукомплектуют машину, пользуясь расслабоном, потом будем бегать.

ПроводивКомбата, Старшина свистнул дневального, который прятался где-то от начальственного взора.

— Ну что, дуболом, проебал вспышку?

— Виноват, товарищ прапорщик.

— Виноват. А, посему, накладываю на тебя епитимью. Сейчас идешь в обход по автопарку и, чтобы я знал, что ты дошел до са-а-амого конца, приносишь мне сосновую веточку. Греешься, отдыхаешь и снова идешь. В два часа, то есть через два часа, твоя очередь на боковую, а прогулки перед сном, говорят, пользительны до нельзя. И каждый раз приносишь новую ветку. Должен принести двенадцать штук. Вперед…

***

Комбат не ошибся. К вечеру поднялась жуткая метель. Старшина, прикинув какой слой снега навалит, приволок лыжи. Деревянные, с креплениями под валенки, они даже выглядели неудобно, но, опробовав их на территории парка, Тарасов заключил, что с ними лучше чем без них. В этот день, одним из дневальных заступил Парамонов.

— Так, мой верный деревянный солдат, — Старшина обвел рукой снежную круговерть, — Видимость хуевая, так что патрулировать придется часто. Каждый час обход. Вдвоем. А то в одну будку шарахаться — так себе идея. Башку свернут и никто ничего не увидит и не услышит. Поэтому ты — со мной, как более опытный, а молодой сидит, закрывшись, в дежурке. Понял?

— Так точно… — Парамонов с удовольствием бы отправил в метель молодого, но приказы не обсуждают.

— Хорошо. В качестве поощрения, в редкие минуты отдыха разрешаю пырить со мной в телек. А молодой будет нам чай заваривать и уют создавать.

Время до ночи пролетело быстро. Успев посмотреть боевичок со Шварценеггером в фирменном гнусавом дубляже и половину какого-то ужастика с бегающей от чудовища полуодетой героини, Парамонов, деликатно, поинтересовался как быть с режимом отдыха.

— Ах да… Точно… Выбирай, кто первым харю плющить будет. Ты, или напарник.

— А как лучше, товарищ прапорщик?

— Лучше, Парамонов, от отбоя до подъема, однако, если приходится выбирать из двух зол, то я бы выбрал вторую смену.

— А почему?

— Организм привык уже вставать в определенное время, поэтому хуже нет, чем посреди ночи просыпаться. Сами же, бывает, после отбоя, дисциплину хулиганите, а наутро — как огурчики. И не ври, что так не делаете. Так что, пусть молодой отбивается, а мы, спокойно, киношку досмотрим, еще несколько обходов сделаем и в люлю.

— А кто в дежурке останется?

— Бля… Точно… — Старшина притворно задумался, — Ладно — хер с тобой, золотая рыбка. Сам прогуляюсь. Вас, в такую погоду, в одно рыло выпускать опасно. Но предупреждаю — будешь смотреть телек без меня, пожалеешь. Понял?

— Так точно!

— Молодец. Врубай дальше.

Сделав несколько одиночных обходов, Тарасов дождался двух часов и отправил Парамонова спать. Его напарник, разбуженный посреди ночи, предсказуемо клевал носом, так что, предупредив его что он идет на обход, Старшина спрятал самодельный обрез под бушлат, доскользил до эстакады и вытащил из сугроба под ней самодельный маскхалат, в который был завернуто сделанное из лапника чучело и канистра, к которой были привязаны сделанные из брючных ремней лямки. На обратном пути заглянув в окно и убедившись, что дневальный предсказуемо закемарил, Тарасов выбрался за территорию парка, встал на лыжи и двинулся в обход «заброшки», чтобы подобраться к старому продскладу с противоположной складам ДХ стороны. Охота началась.

***

Поход на лыжах основательно согрел, однако, ночью, в метель, все тепло быстро выдуло. Тарасов начал подмерзать, внимание поплыло, так что он запоздало понял, что в снежной круговерти на крыше мелькнула тень и, броском, накрыла стоявшее в углу, как будто укрываясь от ветра, чучело из лапника и принадлежащей Бухарметову «гражданки». А, потом, раздался оглушительный рев полный разочарования с одной стороны, и боли и злобы — с другой. Две лыжные палки, вставленные в чучело остриями вверх, проткнули тварь как колья. Тарасов, залегший в сугробе среди молоденьких елей вскочил, в два прыжка сорвал дистанцию и вскинул обрез целясь в голову. Один ствол дал осечку, зато второй сработал как надо.

В книгах было описано много вещей, которых боится нечисть, однако под рукой были только соль, чеснок и сапожные гвозди, выполнявшие роль хладного железа. И несколько звездочек, в эффективности которых Старшина успел убедится лично. Точность у самодельного оружия была никакая, но и расстояние — не больше пары шагов, так что можно было надеяться на уверенное попадание. Тварь, однако, успела подскочить, подставив вместо головы бок, который, всем этим «коктейлем», разворотило в брызги и, отшвырнув Тарасова в сторону, скрылась в снежной круговерти.

Выкопавшись из сугроба, Старшина, матерясь огляделся, довернул ослабшую заглушку осечного ствола и принялся, на бегу, перезаряжать запасным патроном стрелянный, стараясь не потерять следы, ведущий вглубь заброшки. Сугробы, вокруг, были как бы не по пояс, так что через несколько минут, он пожалел, что не потратил время и не надел лыжи. Метель, тем временем, продолжала заметать след, и в конечном итоге, Тарасов остановившись, выругался, поняв, что уже не знает, куда идти.

Палка! Изогнутая, скрученная лыжная палка торчала из снега! А следом за ней виднелась вторая! Бросившись туда, Старшина чуть не навернулся в почти невидимый в снегу зев. Старое овощехранилище! Крыша, засыпанная землей, прогнила и превратилась в ловушку, готовую обрушится под неосторожным человеком, а внизу — свалка из ржавой тары, упав на которую как нефиг делать поломать ноги. И выбраться обратно, в этом случае, не выйдет. А внизу холодно. Но не настолько, как наверху. Поэтому, быстро не замерзнешь. Замерзнешь, навернувшись туда, медленно и проклиная собственную жадность. О да. Если Манька-воровка, попалась именно так, у неё были более чем веские причины вернуться с того света, чтобы отомстить всем, кто молчал, пока она там загибалась, пожирая сырое мясо, чтобы протянуть еще чуть-чуть, в надежде, что её хватятся.