Гром над Тьмой Часть 4

Глава 19

Глава 19

...Я помню всё, принцесса. Помню, как старательно скрипела пером по бумаге, выводя одну букву за другой. Помню, как доносила до вас всё, чему смогла научиться, чему научил меня свет. Любовь, вера и дружба. Надежда. Словно мир позабыл остальные слова, вы кормили меня с ложечки представлениями о том, что должен представлять из себя истинный Свет.

Я помню, как вы передали мне чародейский скипетр. Будучи наивной девчонкой, я вцепилась в такую возможность: ведь за гранью золотой палки лежали приключения — те самые, прямо из книг!

Не ведая жалости к себе, я взбиралась на новые вершины, каждый раз оборачиваясь, желая узнать — вы смотрите, принцесса? Вы улыбаетесь? Вы благоволите? И стоило вам лишь нахмурить бровь, как я низвергала саму себя в пучины отчаяния, пытаясь найти имя.

Имя ошибки. С лёгкостью, будто говоря о вчерашнем чаепитии, вы гладили меня по голове, утирали слёзы и заверяли, что каждый недочёт, мелкая ошибка, несуразность имеет своё имя. Стоит лишь найти — и половина проблемы будет решена.

Мои невзгоды носили имена бедствий. Я взваливала груз собственных неудач на плечи тех, кто был под рукой. Они точили мечи, они учили мудрёные заклинания, строили коварные планы, варили хитросплетения каверз. Врагами приходили на нашу землю, чтобы испытать силу любви, надежды и веры. Свет в наших душах низвергал их, испепелял, заставлял убираться прочь — и тогда наивной мне казалось, что справедливость торжествует.

Мои ошибки ведали много имён. Ваша ошибка звалась мной.

Когда это случилось? Я не знаю. Наверное, тогда, когда вы решили спрятаться за покровом могильного холма, а я, наконец, разглядела в вашей улыбке то, чего не видела прежде.

Усмешку.

Вы знали, что делали -я верю, что знали каждую секунду, каждое мгновение. Вы прокрутили в своей коронованной голове десятки вариантов, прежде чем сумели сделать свой выбор. Власть над магической страной, передаваемая не сильнейшим, но честнейшим, перешла в мои руки. И, словно учуяв слабость моих рук, явилась Тьма.

Она принимала тысячи обликов — ей нравилось притворяться добродетелью, благородством, честью. Улыбчивые купцы норовили обмануть. Рыцари, клявшиеся в верности, давно забыли, что значит это слово — и готовы были продать самих себя за звон монет. Многомудрые чародеи погрязли в своевеличии, награждая себя одним титулом за другим, из могуществ обращаясь в самохвальных ничтожеств.

Вы верили, что я справлюсь? Наверное, нет. У вас не получалось у самой.

За вашей добродушной улыбкой прятались тысячи секретов. Стискивая в руках магический посох, обращаясь в девочку-волшебницу, я встречалась лишь с кровожадными чудовищами, озлобленными бестиями. Их клыки и когти были беспощадны, но и близко не могли сравниться с незримой пастью политики.

Политики, где нельзя было облачиться в фривольный наряд, согнуть ногу в колене и подмигнуть друзьям, дабы решить любую проблему. Здесь требовали иных решений. Неприятных, мерзких, гадких. Я приходила на вашу могилу, принцесса — день ото дня, ночь от ночи, словно в тщетных надеждах, что вы встанете, дабы вновь выслушать, подсказать, направить на верный путь.

Но вы молчали, всё так же улыбаясь мне с надгробия. В который из дней я обнаружила, что это усмешка? В какой месяц поняла, что усмешка давно обратилась почти зловещим гоготом?

Вы знали, что делаете? О да, вы несомненно знали, что передаёте в мои неловкие пальцы уже не магический скипетр, но сомнительное право править несущейся на всех парах к обрыву повозкой.

Словно не в силах уйти от старых привычек, я писала вам одно письмо за другим; словно в самом деле верила, что вы однажды ответите мне. Наивно? Да. Глупо? Ещё бы! Но словно в том был сакральный смысл, я давала своим ошибкам всё новые и новые имена — как вы меня научили.

Когда Боги явились ко мне, дабы затребовать долг и предстать пред ликом самой Тьмы, я выдохнула спокойно. С дрожью в голосе и тайной надеждой я сказала, что давняя клятва будет исполнена, а мой народ не останется в стороне. Мне верилось, что я вырвусь из мутного плена той обыденности в мир сгинувшей юности. Я собрала тех, кого звала друзьями, забыв лишь об одном.

Время и власть меняют.

Мы столкнулись с Тьмой.

В унисон с вами она смеялась над моей потешной наивностью. Когти, клыки, кровожадные чудовища? Ты и правда ждала именно этого, девочка? Дунуть, плюнуть, растереть?

Словно неумолимый палач, она кружилась надо мной сонмом упрёков. Роем тревог жалила душу, щедро удобряла ростки сомнений, обращая их из мелких бутонов в пышный сад.

Нас всех с ног до головы накрыло Мраком — явившиеся в самый отчаянный час Боги не принесли победы — лишь отсрочили поражение. Хранитель Равновесия, скрывшийся в пучинах мглы, стал той самой рукой, что затушила свечу едва разгоревшейся надежды. Я почти видела, как навстречу нашему порядку — маленькому, крохотному, сжавшемуся словно испуганный ребёнок в трогательный комочек, волной несётся величие мрака.

Уверенность скинула с себя маску, оказавшись смятением. Тишину, такую звонкую, что резала уши, пронзили полные ужаса крики. Народы, воинства — всё это сливалось в единый, душераздирающий вопль.

Сегодня, принцесса, тьма была ласкова с нами. Нежной любовницей она проникала в наши души, шепча соблазны. Я гнала её прочь из своей головы, заливаясь слезами, убеждая себя одной лишь силой воли остаться на стороне Света. Но те, кого я звала друзьями, кто стоял со мной по ту сторону здравого смысла, оказались слабы. Их уверенность хрустнула, пошла трещинами, и один за другим, словно оголодавшие до сладостей дети, они пали перед ней на колени. Принимая дары из её мглистых рук, они менялись на моих глазах.

Что я видела, принцесса? Я видела, как благочестие было готово отринуть собственную веру. Радость низверглась в пучины уныния. Любовь — я помнила её самой юной из нас — и что же с ней стало? Она оделась в одеяния ненависти.

Всё, чему вы учили меня, принцесса, рассыпается в моих руках ветхой шалью. Словно обезумевшая, я хватаюсь за обрывки прошлого, ищу в старых друзьях то, что они утратили в погоне политических интриг. Свет, горевший в наших юных душах, уже давно дал слабину и покрылся коркой беспроглядного мрака.

Мрак.

Тьма пробуждала его в каждом из нас, заставляя обернуться против собрата, застилая ясный взор лишь своими, варварскими помыслами. Мать Тьма смеялась надо мной вместе с вами, обещая страшное.

Она придёт в наш маленький, такой хрупкий мирок, держащийся на слишком тонких ценностях. Он затрещит, словно лёд, под её напором — что потечёт в него из образовавшейся раны? Пожиратели душ? Она смеялась над моей наивностью — нет, далеко не пожиратели душ. Один за другим, те, кто был верен Свету, отвернутся от него, став её рабами, послушными игрушками — и словно повелительницу, внесут её на своих плечах для всех остальных.

Повержено я лежу на земле, здесь, на родине Тьмы. Я гасну, как гаснет свеча под напором беспощадного ветра. Злым бесом отчаяния он завывает у меня над головой, рассказывая незавидность моей судьбы.

Я помню всё, принцесса. Как маленькой девчонкой старательно выводила имена своих ошибок, чтобы послать их в письме вам. Чтобы рассказать то, чему я научилась, что поняла, что осознала. Я запечатываю своё последнее письмо вам, принцесса — за мгновения до того, как меня поглотит вихрь мглы, а я навсегда отдамся в услуженье безумию. Принцесса, сегодня я поняла, что иногда недостаточно одной лишь надежды и веры в Свет. Потому что тьма, что живёт внутри нас, не ведает ни того, ни иного.

Не мы боремся с тьмой. Тьма из последних сил, цепляясь за обрывки нитей души, борется с тем, что нам дорого...

У вашей ошибки моё имя...

В голопузом детстве мне мечталось иначе.

Лежа в своей кроватке в детском доме, я зачитывался книгами об отважных воинах, спасавших красивых принцесс, о могущественных магах, по мановению руки меняющих облик планеты. Я мечтал, что когда-нибудь стану таким же смелым и сильным.

Но реальность оказалась хуже, чем пишут авторы, и судьба распорядилась иначе. В её руках вдруг показался кинжал колкой сатиры, а на моё лицо легла кривая, почти разбойничья ухмылка. Видишь, Мать Тьма? Я смеюсь вместе с тобой.

Под ногами одна за одной появлялись ступени — а мне казалось, что каждая из них отзывается музыкой. Словно я шёл по клавишам пианино.

Сердце в груди не ведало покоя. Что беспокойство для бога? Лишь пыль? Что беспокойство для человека? Жизнь. Здесь, на краю мирозданию, по ту сторону здравого смысла, в царстве тьмы всё перевернулось с ног на голову.

Я чувствовал на себе её жадный, почти голодный взгляд. Не я жду её у врат, она пустила меня в свой дом, чтобы расквитаться за всё. Тишиной она вопрошала — где, как не здесь, Владислав? В месте, где грань между человеком и богом стирается, обращается в ничто? Где нет понятий, образов и обликов, где ложь закована в печать правды? Иди ко мне, милый. Чудилось мне в ее голосе что-то близкое, родное...

И я шёл. Бесплотные тени шептали у меня над ухом бессвязный бред. Иногда они заставляли меня думать так, как я уже отвык. В какой-то миг мне показалось, что мой следующий уверенный шаг провалится в пустоту, а я низринусь во мглу, постыдно рухну, как мальчишка в грязную лужу.

Что скажут те, кто доверил тебе сегодня свои жизни, если увидят нечто подобное?

Я не знал, но шёл вперёд. Наверное, мне бы стоило закрыть глаза, но всякий раз, как я отдавался на милость этой слабости, в голове возникали образы девчонок. Не богинь — девчонок. Там, в миру, о них говорили всякое. Толпы людей возводили им храмы, другие толпы спешили воскурить жертвоприношения, третьи — припасть к каменным стопам величественных изваяний. Они верили в них, в тех, кому можно — нужно — следует поклоняться.

Возводить в абсолют.

Правильное слово — абсолют. Я усмехнулся, понимая, что прячу за обыденностью размышлений собственные страхи. Мать Тьма смотрит на меня, как на жука в банке, рассматривает, ищёт изъяны.

Ищет во мне человека.

Я не знал, что будет, если она отыщет. Что мне тогда рассказывала Ольга той бурной ночью? Люди оставляют трещинку на кувшине, чтобы не гневить идеальностью Богов?

Я ждал увидеть перед собой величие дворцов. Я жаждал узреть роскошь теневого бытия. Я хотел...

Мать Тьма смеялась над всем, что я хотел. Вместо этого она предлагала мне лишь величие пустоты, роскошь ничего, нежность холодного мрака. Мне показалось, что подул зябкий ветер, захотелось обхватить самого себя за плечи, но я прогнал наваждение.

Сколько я уже иду? Какой делаю шаг? Первый, второй, сотый? Может быть, тысячный? Лестница не ведала конца. Мне вспомнилось, как будучи мальчишкой, я схватил двойку по математике на день рождения матери, которой считал нашу воспитательницу, и пыхтя поднимался к ней в комнату, зная, что несу в портфеле дурные вести. Тогда мне хотелось, чтобы ступенькам не было числа.

Я вновь позволил себе слабость и зажмурился. Остановился, не сделав следующего шага. Мне казалось, что я чую, как нечто изменилось в самой тьме вокруг меня. Кажется, она была впечатлена моей остановкой.