Гром над Тьмой Часть 4

— Хватит, — не повышая голоса, одними губами проговорил я. — Покажись.

Просыпаться бывает страшно. Потому что за преградой липкого, жаркого, полного несуразицы сна таится такая жестокая, упорядоченная реальность. Потому что по ту сторону спокойствия — мир, который жаждет высосать из тебя все соки.

— Например, врач, который желает сказать, что у тебя рак. Верно, Владислав?

Я резко открыл глаза, выдохнул и увидел её перед собой. Белесым призраком она парила у самого моего лица. Книги жрецов вещали, что Мать Тьма сторонится единого облика. Многомудрые богознатцы норовили пронзить пальцем небеса в спорах о том, что она безлика. Воображение спешило нарисовать её чем-то эфемерным, почти неосязаемым и воздушным. Мглой, Мраком, Тьмой.

Какая наглая ложь...

У неё было бледное, красивое лицо. Хищная улыбка, усталый, но насмешливый взгляд полуприкрытых глаз. Грудь приковывала взгляд — ей было тесно в узких пределах платья. Тонкие, почти костяные руки — от ладоней Тьмы веяло холодом.

Над головой её раскачивалась закованная в цепи курительница — в нос мне ударил едкий запах погребальных благовоний. Это была... Валя?!!

— Не ожидал? — спросила она, воспарив чуть выше. Платье воздушным покрывалом потянулось за ней, по лицу мне ударило кружевом нижних юбок. Я только теперь понял, что впервые в своей жизни слышу не её вкрадчивый шёпот, не звенящую тишину её слов, а истинный голос. — Как тебе мой новый облик? Нравлюсь?

Мне нечего было ей ответить. Представление, шутовской маскарад, пляска скомороха — даже явившись передо мной воочию, она всего лишь смеётся надо мной. Смотрит, как и положено владыке теней — сверху вниз. В конце концов, это нам пришлось собраться воедино, чтобы дать ей бой. Она же перед нами всего лишь одна.

Пожиратели душ выглянули из-за её плеч воздушными муренами. Зло сверкнули бусинки глаз, хищно раззявились мглистые пасти — они рассматривали меня как лишь ужин. Мать Тьма коснулась подбородка одной из бестий, огладила вторую ладонью — те блаженно зажмурились.

Но как же это возможно?!! Похоже, я сказал это вслух и в ответ услышал смех той, которую когда-то любил.

— Все просто, милый, маленький бог. Твоя девушка слишком долго пробыла в царстве Тьмы, которую вы именуете Навью. Хотя, так ее называть неправильно. Она — лишь тень истинной тьмы.След от нее остался в человеческой душе, но у нее было тело — тело демона. Именно благодаря этому я смогла найти и ее и направить. Какая ирония, правда? Ты уничтожил одну, чтобы дать жизнь другой, а получилось наоборот. Ты не знал, что у демонов нет единого сосредоточия души? Их душа и есть их тело. Ты уничтожил видимую часть, а невидимая затаилась и стала восстанавливаться, и когда время пришло, захватила тело, уничтожив душу. Твоей Вали уже давно нет. Дай как подумать когда это случилось? Она растворилась сразу, после того, как ты оправился в другой мир со своей глупой миссией. Иначе бы ты наверно заметил изменения. Ну а после бедный граф, что считал меня богиней, сумел с моей помощью вырвать тело Лилит из твоего мира. Кстати, именно я подсказала ему привязать свой клинок, что он вручил твоему отцу, к своей жизни. Я-то знала, что у них ничего не получится, но рисковать не хотела. Твоя душа будет моей, юный бог старого мира. Так что можешь не благодарить. Ну а дальше все просто. Глупая девочка, поругавшись с мужем и сильно на него обидевшись за то, что он отдал ее тебе, решила заключить со мной договор. Но увы, я не играю в игры жалких червей. Но её тело пришлось мне по вкусу — и теперь оно мое. Ты сможешь убить ту, которую любил, или в тебе не осталось чувств, присущих смертным? Жаль, что не получилось поиграть с твоей сестрой, но я еще успею это сделать. План был хорош, но ты в кои то веки включил голову. Жаль, что не вовремя.

Немного задумавшись, она спросила меня так, будто только заметила:

— Хотя... Ведь ты пришёл драться? Так дерись, Владислав. Порадуй меня интересным боем.

Она развела руками, выпуская из объятий питомцев — я ждал, что они бросятся на меня. Но они лишь одарили меня полным презрения взглядом, как будто я недостоин даже этого. Она потешалась: каждый знает, что созданий, подобным нам невозможно убить. Покорить, приручить, подчинить — да, но убить Бога окончательной смертью? Ещё ни у кого не получилось. Кроме меня.

— Может быть, ты пришёл сюда поговорить? Ну, так говори. Не тяни время, Бог. Пока ты мнёшься здесь в своей нерешительности — знаешь, что происходит?

Я награждал её тишиной своего молчания. Страшно и так по-человечески хотелось облизнуть губы, почесать за ухом, совсем некстати свело ногу. Я знал, что она делает со мной, но скинуть ее гадкий морок был не в силах. Оставалось только терпеть.

И ждать. Я не верил ни единому ее слову, но внутренний голос шептал мне, что она говорит правду. Мне хотелось завыть от бессильной досады и от того, что я был слеп, но нельзя сейчас показывать эмоции. Придет время — и я похороню ее тело, позволив на миг небу увидеть мои слезы, но не сейчас. Сейчас мне надо лишь ждать.

Она сорвётся, рано или поздно — внутри её красивого тела диким варевом пузырилось самое обыкновенное нетерпение. Привыкшая всего добиваться силой слов, она меньше всего любила чужое молчание. Это только она имеет право вплывать тишиной своих слов в чужой разум, поселяя зерно сомнения в самые уверенные головы, никто не смеет проворачивать с ней подобный фокус.

Тьма не выдержала — милая улыбка, ещё мгновение назад не сходившая с её уст, обратилась в зловещий, мертвецкий оскал. Змеёй она сорвалась с места — маленький, почти детский, костлявый кулак клином врезался мне под рёбра, заставил согнуться пополам — я никак не ожидал от неё такого яростного напора. Платье обернулось чешуйчатым хвостом, сбило меня с ног, повалило наземь. Мать Тьма лучилась диким, охватившим её с ног до головы азартом. Стоило мне поднять голову, как костлявая длань заслонила моё лицо.

Я вцепился в её руку, но она потащила меня, словно нашкодившего мальчишку. Пожиратели душ — я не видел, но чувствовал — повинуясь приказам собственной матери, жалили меня своими укусами. Стремясь урвать хоть кусочек от моих боков, лодыжек и живота.

— Они называют тебя Богом, Владислав. Они молятся тебе каждый день. Возносят хвалу и таят незримые надежды, что ты внемлешь их словам. Ты хоть раз слышал их жалобные молитвы, Бог?

Размахнувшись, она швырнула меня прочь. Моё тело снарядом вонзилось в грань мироздания, разодрав его, как слой бумаги. В лёгкие ворвался горячий, спёртый воздух. В лицо мне ударило дуновение самой погибели. Слух потонул в бесконечной чужой агонии и тщетности сопротивления.

Я встал на ноги только для того, чтобы узреть, как один за другим падают лейтванские пехотинцы. Как в ужасе, сойдя с ума от одного лишь вида чудовищных тварей, уже не подчиняясь чародейским приказам, скидывают с себя седоков сотканные из солнечного света Даждьбога скакуны.

Как гибнут ящеры некогда отринувшие старых богов, но теперь обретшие надежду...Змеями вокруг клубятся порождения тьмы. Вырастая из общей кучи, великанами они наступают единым потоком. Словно одурманенные, воя от неизбывного ужаса, падают на колени все — жрицы, чародеи, бесовки, припадает на колено, держась за голову Люцифер. Ангелы, лишенные благодати, валятся на землю. Последние остатки света в их душах сжигаются всепоглощающей тьмой, изменяя, коверкая их тела, обращая в безобразных бестий. В злой иронии судьбы некромант, коего обошли проклятия тьмы, грыз рукав собственной куртки, рвал волосы на голове — получавшиеся из бывших защитников твари пугали даже его самого. Сделав последние залпы, замолкают пушки Бена погребенные под натиском тьмы.

Пожиратель душ бросился на меня, как озлобленная собака. Я почти поддался желанию закрыться от опасности руками, вместо этого рубанул наотмашь. Моя ладонь разрезала его, словно клинок — и из рухнувшего наземь, тающего тулова вынырнула Мать Тьма. Мою щёку вмиг обожгло ядовитой болью: ногти с её пальцев оставили глубокие царапины. Она стояла, ощерившись на меня, словно дикая кошка.

— Посмотри, Бог! Я убиваю здесь тысячи. Что ты видишь, Владислав? Открой глаза, не позволяй себе трусливо зажмуриться, и ты узришь, как миллионы — миллионы? -миллиарды сегодня найдут своё забвение в моих горячих, всеобъемлющих объятиях! Словно молоко, я прольюсь в их родные миры. Непрошенной гостьей войду в каждый дом. Засыпая сегодня в своих кроватках, оставшись там, они верят, что ты — ТЫ! — сможешь их защитить. Что мгла, которая оставляет после себя лишь пучины небытия, может отступить перед тобой.

Смешно, неправда ли?

Она воздела руками к небесам. Словно вихрь, закружились сотни тысяч пожирателей душ. Неуправляемым ураганом они вонзились в стены последнего оплота — крепость чужих надежд посыпалась мелким крошевом под их ударом. Где-то там мои девчонки, понимал я. Их не убьют — она и не собирается их убивать. Но нет Богов без тех, кто верит в них: они исчезают, становится пылью вселенной.

Я бросился к ней наперевес со своей яростью. Её нельзя убить, но перед тем, как я завершу задуманное, я хорошенько наподдам ей, пока она не выплюнет слова сожаления!

Она рассыпалась ворохом теней прежде, чем мой удар достиг своей цели. Столп света, ударивший в неё, прошёл мимо, потонул в чёрном мареве окружающего мира. В лицо мне пахнуло вонючим, чёрным гоготом — хищницей она сплелась у меня за спиной.

— Смешно, неправда ли? — повторила она, прежде чем снова сбила меня с ног. Не давая мне подняться, она пинком швырнула меня на спину, страстной любовницей уселась мне на живот. Когтистые пальцы взрезали ткань рубахи, холод коснулся груди — ей нравилось быть сверху.

— Ты точно такой же, как я, Владислав. Ты можешь выдумывать себе тысячу имён, делать вид, что тебе не плевать на всех этих людишек, что сейчас там умирают. Но правда — правда она лишь одна, понимаешь?

Мы оба убийцы.

Она вспорхнула с меня, подняла потоком воздуха, словно игрушку, швырнула наземь. Всё моё тело отозвалось резкой болью, хотелось лишь свернуться в комок и забыться. Грязная опухоль, что привела меня в этот мир, будто снова поселилась в моей голове, желая терзать, не давая сна и ясности мысли.

Словно перед Моисеем, передо мной расступились полчища пожирателей душ, выпуская их перед моими глазами.

Эльфы, орки, люди, демоны, вампиры, ящеры — во всем своём многообразии, они выходили только для того, чтобы я узрел то, что совершил своими руками. Словно чуя на ладонях тепло предательства, я посмотрел на них, закусил губу. Они смотрели на меня безжизненными буркалами глаз. Из разинутых ртов червями клубилась мгла. Безжизненные руки сжимались в предсмертных конвульсиях — будто каждый из стоящих передо мной покойников всё ещё жаждал найти утраченное им оружие. Гнилые зубы, оборванные уши, страшные раны, из которых сочился мрак. Они не делали ко мне и шага ближе, но внутри меня ужом завертелся неловкий страх. Мне хотелось оказаться от них как можно дальше. Но они были повсюду. Я смотрел на них и понимал, что именно хотела сказать мне Мать Тьма.

Ей нравилась моя понятливость. Заботливой матушкой, будто желая утешить, она мягкой шалью опустилась мне на плечи. Охваченные тьмой мертвецы сгинули от одного лишь взмаха её руки, растворились, потонули во тьме. Её руки — холодные, как и прежде, оглаживали растерзанную ею же щеку.