Белая фарфоровая кошка, которая слишком много знала

Я вздохнул. Она была необыкновенной. Она могла пошутить, могла быть серьёзной, могла сыграть, но всегда знала, где остановиться. Она знала, что она красивая, и пользовалась этим, но не унижала, а наоборот. Она была умна, настолько, что не позволяла мне чувствовать себя рядом с собой глупым, а играла на равных. Она была совершенна.

— Она была совершенна, — сказал я.

— Что чувствовал ты? — направил меня Джеффри.

Я пожал плечами. Как это можно описать? Женщина, ради которой можно умереть. Женщина, ради которой можно убить. Женщина, которой я отдал бы эту чёртову кошку — если бы она об этом по-настоящему попросила. Что я чувствовал? Что я чувствовал… Когда я был с ней, я мог свернуть горы и перевернуть мир, и всё это лишь для того, чтобы тень улыбки тронула её губы. Как бы это выразить?

— Я влюбился, — коротко ответил я.

— Не то, — сурово ответил Джеймс.

Я взглянул на них исподлобья.

— А что вы хотите узнать?

— Всё. С самого начала и до самого конца.

Я посмотрел на носки своих ботинок. Она пришла ко мне и я понял: те неприятности, которые у меня из-за неё будут… Она стоит того. Не часто мой порог переступали женщины, ради которых хочется броситься в огонь. Розмари была одной из них. Нет, не так. Розмари была на голову выше всех их. Она зашла ко мне и просто спросила про кошку. Тогда я ещё не знал, что все будут меня о них спрашивать. А Розмари… Она сама была как кошка: грациозная, мягкая и загадочная. Как она на меня смотрела… Не так, как смотрят на добычу, а как на сильного игрока. И мы с ней сыграли в эту игру, где есть сыщик, где есть роковая женщина, где есть бокал вина, коктейльное платье и поцелуй… Я думал, что я выиграл, но это было не так. Я прочно увяз в ней, в её сетях, я готов был на всё ради неё… Но знаете что? Она не воспользовалась этим, понимаете? А потом мы встретились снова. Знаете, в других обстоятельствах. Там играла музыка, горели свечи, но это не важно. Знаете, что было важно? Она налила мне кофе. Вот представьте: шелуха, фальшивые улыбки женщин в откровенных платьях, шампанское — а она наливает мне кофе, потому что мне хотелось именно выпить кофе. Это жест не роковой, но любящей женщины для своего мужчины. А дальше всё кончилось, слишком быстро и слишком резко.

— Всё произошло слишком быстро… — только и смог выдавить из себя я.

МакКавити покивали.

— И ты переспал с ней? — грубо спросил Джеймс.

Я сжал зубы.

— Это не ваше дело, — грубо ответил я.

— Как на исповеди, — процедил сквозь зубы Джеймс. — Да или нет?

Нет, хоть я и проводил её до дому. Знаете, мы вызвали такси, и оно даже подъехало, но потом не то я сказал, что лучше пройтись, не то она… Это не важно. Мы решили пройтись. Она взяла меня под руку, но не формально, а нежно. И положила голову на плечо. Мы шли битый час, не прямой дорогой, а через парк, смотрели, как гаснут и снова загораются фонари, делали большие петли, потому что нам хотелось ещё побыть вместе, растянуть этот вечер ещё хоть на пару минут. А потом я проводил её до дома, она пригласила меня войти, но я отказался. Она понимающе улыбнулась. Сказала, что я настоящий джентльмен. Я согласно кивнул. А затем мы снова поцеловались, и она шепнула мне на ухо, что подождёт до утра. Мне потом говорили, что это было глупо, но я ушёл.

— Нет, — честно ответил я.

— Не поверю, что ты не воспользовался ей, — нахмурился Джеймс.

— Я любил её, мистер МакКавити, — ответил я.

А она… Теперь я точно знаю, что и она любила меня. Мы говорили об этом, уже потом, в театре. Она тогда сказала, что со мной чувствует себя не так, как обычно с мужчинами. Что я не веду себя с ней как с наследницей МакКавити, что со мной она просто женщина, а я — просто мужчина.

— Расскажи про театр, — попросил Джеффри. Нет, даже не попросил, потому что его тон не предполагал отказа.

Я вздохнул, мельком глянул на старикашку Джона и усмехнулся.

— Знаете, мой любимый актёр — Льюис Эрнст Уоттс. И в тот вечер как раз давали спектакль с его участием.

— Я помню, — прокомментировал Джеффри. — Что-то из Диккенса, верно?

Я кивнул.

- “Лавку древностей”. А Розмари любит театры, хоть и редко в них ходит. Ходила.

— И как вам спектакль? — спросил Джеймс, снова твёрдо и грубо.

— Не помню, — честно сказал я.

— Тогда расскажи, как вы провели время.

Я снова сжал зубы. Мы сидели рядом. Она взяла меня за руку и не отпускала до самого конца. Я помню, на ней была изящная кружевная перчатка, очень приятная на ощупь. Чёрное платье, чёрные перчатки до локтя и та самая подвеска. Те самые, в которых нашли её утром.

— Это было… — я замялся.

Джеймс нахмурился.

— Ты проводил её до дома? — спросил Джеффри.

Я кивнул.

— Мне нужны подробности, — произнёс Джеймс.

— Когда вы попросили не спрашивать про Стивена и Элейн… — начал я.

— А теперь, — Джеймс резко и грубо перебил меня, — Ты расскажешь всё!

Я вздрогнул.

— Что вы делали, когда вышли из театра? — подсказал Джеффри.

Что мы делали? Что ж, мы зашли в ресторан. Играла музыка, и Розмари спросила, не разучился ли я танцевать танго. И мы танцевали прямо на улице, я и Розмари. Сколько? Не знаю. Но прервался наш танец появлением одного зрителя. Розмари не на шутку испугалась: это была Элейн. Но как-то так получилось, что мы сели и разговорились. О чём? Да обо всём. Оказалось, Розмари много лет избегает Элейн. И никто из них уже не помнит почему. И там, у меня на глазах, они, как мне показалось, примирились. А потом я проводил Розмари до дома. Она предложила мне войти, выпить кофе, может быть даже капучино. Но я почему-то отказался, и до сих пор виню себя за это.

— Я проводил её до дому, — коротко ответил я. — И отправился к себе.

— Расскажи про Элейн, — велел Джеймс.

Элейн я встретил снова. Ноги сами несли меня к тому ресторану, где мы танцевали танго. И Элейн была там. О чём мы говорили? О Стивене. Элейн сказала, что его сейчас не правильно воспринимают. Что именно он начал переводить МакКавити из тени в бизнес, что это был сложный и хитрый план… А ещё что он не был архитипичным злодеем, каким его рисуют. Что он был очень добрым и отзывчивым, что он очень любил свою семью, что он хотел детей… Племянники и племянницы обожали его, с ними он всегда был весел и улыбчив. А ещё он тоже танцевал танго. Собственно, поэтому она и подошла к нам…

А потом она подошла ко мне на похоронах. Я стоял в отдалении, не смея приблизиться, укрываясь от мелкого серого дождя зонтом. Элейн подошла ко мне, заглянула в глаза, обняла меня и заплакала. Казалось, она постарела лет на двадцать. И сказала, что если мне потребуется любая помощь, всё, что угодно, она сделает это в память о Розмари. Подходил ко мне и Джейкоб, но я уже не мог у ним разговаривать. А дома я нашёл в кармане визитку. Элейн. Без должности, без фамилии, просто телефон.

— А что про неё рассказывать? — сказал я вслух. — Вы знаете больше моего.

Это было тяжело. Вышел я от патриархов на негнущихся ногах, с тяжёлым сердцем и серостью в душе. Сейчас я в офисе, попытался позвонить Сайрусу, но его телефон не отвечал. Хотел позвонить маме, но она в гостях у подруги. Позвонил даже Джейкобу, но того не было дома. Сейчас наберу Джона. Он, вроде, говорил, что если нужна будет помощь, я могу к нему обратиться? Чёрт с ней с гордостью, мне нельзя пить одному.

18:10

Джон понял ситуацию.

— Приезжай через пол часа, — хмуро сказал он. — Я отведу тебя туда, где веселятся, а домой верну к утру, живого и без депрессии. Во всяком случае попытаюсь.

Спасибо, Джон!

Я уже собирался выйти, но тут мне перезвонил Джейкоб. Он был взволнован. Он был на нервах. Он расспросил меня о том, как меня пытали патриархи. И я ему всё рассказал. А потом сел в такси и поехал туда, куда меня позвал Джон.

Суббота

10:00

Да, я снова на работе. Какие новости? Что ж, Кенни официально пропал, а Джеймс убит.

— Карл! — обрадовался мне Ганс. — Звони скорее своему адвокату и ничего не говори мне до его приезда!

— Как ты узнал, что я приду сюда? — нахмурился я.

— Честно говоря, действовал наугад. Дома ты трубку не брал, я подкинул монетку — и решил, что на работе ты объявишься. Кстати, выглядишь ты снова не очень.

— Ганс, — устало ответил я. — Давай на чистоту? Что случилось?

— Джеймс МакКавити. Знаешь такого?

— Да, — ответил я. — вчера имел с ним беседу.

— Убит, вчера между восемью и девятью часами вечера, застрелен в упор, пистолет — тот самый. Что скажешь?

Я усмехнулся.

— В восемь вечера вчера я был занят. Был в пабе и пил.

— Хм… — пробубнил Ганс. — Ладно, а что ты скажешь на это? Вчера свидетель видел человека, уходящего от Джеймса.

— Скажу, что это сильно упростит тебе работу, — я пожал плечами.

— А если я скажу, что человек этот был одет в старомодную шляпу и макинтош?

— А лица этого человека свидетель часом не разглядел?

Ганс невесело усмехнулся.

— Вчера был дождь. Чудо, что свидетель хоть что-то успел разглядеть.

— Ну то есть свидетель так себе? — нахмурился я.

— Ага, — кивнул Ганс.

— Но при чём тогда тут я?

— Честно говоря, — ответил мне Ганс, — я пришёл к тебе скорее как к коллеге. Твоё алиби я проверил первым делом, сразу, как про свидетеля узнал. Но согласись это выглядит как подстава?

10:05

А вот теперь я опишу, что было ночью. Я сразу проинструктировал Джона: проблемы с женщиной, надо забыть.

Джон понимающе кивнул.

— Забыть девушку, — сказал он. — Легко, но не правильно. Очень важно, чтобы расставание прошло хорошо и спокойно, чтобы не "остаться просто друзьями", а реально остаться хорошими знакомыми. Чтобы можно было появляться в одной компании, чтобы не было желание звонить с пьяну, а если и было, то как другу, а не как бывшей. Помню, встречался с водителем такси. Познакомился когда возвращался ночью домой, вызвал машину — а там она. Было круто, было здорово, но как-то мы не сошлись. И вот теперь если мне с пьяну ночью позарез необходимо такси, я звоню Карлотте.

— Джон, — хотел было начать я, но он не дал сказать.

— Но забыть Розмари… Нет, Чарльз, это не сработает никогда. Она была самой лучшей. Вспоминай о ней хорошо. Она ж не любила, когда грустят, она любила когда веселятся и подкалывают друг друга. Улыбайся при мысли о ней.

— Невозможно, — сказал я.

Джон грустно положил руку мне на плечо.

— Невозможно, — подтвердил он. — Скажи, как это делают детективы из твоих книжек?

И я рассказал. Рассказал про эти места с прокуренным потолком, про барменов, которые не задают вопросов, про ночное такси и водителя, про дождь на ветровом стекле и отсветы фар встречных машин. Джон покивал.

— Давай, — сказал он.

И мы направились в одно из таких мест. Ноги — они как старые псы, знают дорогу лучше нас самих и всегда возвращаются в родные края. И мы пришли в тот бар, в подвале. Где старый блюзмен играл на саксофоне что-то грустное, где потолок был сер, где сквозь маленькое окошко проникал уличный шум. Мы хотели сидеть вдвоём, молча принимая в себя виски, стакан за стаканом…

На моё плечо легла рука. Я поднял глаза, уже достаточно мутные от принятого алкоголя.

— Можно с вами? — спросил тот, кто положил руку мне на плечо.