Кровавая луна

ГЛАВА 1

Пятница

Восемь часов вечера. Прошло полчаса с тех пор, как в Осло зашло за горизонт сентябрьское солнце, и всем трёхлетним детям давно было пора спать.

Катрина Братт вздохнула и прошептала в трубку:

— Тебе не спится, дорогой?

— Бабуська поёт плёхо, — ответил детский, шмыгающий носом голосок. — Де ты?

— Мне пришлось пойти на работу, дорогой, но я скоро буду дома. Хочешь, мама немного споёт?

— Да.

— Тогда тебе придётся закрыть глаза.

— Хавасо.

— «Блюмена»?

— Да.

Катрина Братт начала грустно петь низким глубоким голосом:

«Блюмен, Блюмен, козлик мой,

Возвратись скорей домой»3.

Она понятия не имела, почему норвежским детям вот уже почти сто лет нравилось, когда их убаюкивали историей о встревоженном мальчике, который недоумевает, почему с пастбища не вернулся домой его любимый козлик Блюмен, и боится, что его забрал медведь, и теперь он лежит изуродованный и мёртвый где-то в горах.

И всё же, пропев один куплет, она услышала, что дыхание Герта стало спокойнее и размереннее, а спустя ещё одно четверостишие в телефон зашептал голос её свекрови.

— Он заснул.

— Спасибо, — ответила Катрина, которая так долго сидела на земле, на корточках, что ей пришлось опереться рукой о землю. — Я постараюсь вернуться пораньше.

— Не спеши, дорогая. Это я должна благодарить тебя, что ты разрешаешь нам проводить время с ним. Знаешь, во сне он так похож на Бьёрна.

Катрина сглотнула. Она не могла ничего толком ответить, когда слышала подобное от свекрови. Не потому, что она не скучала по Бьёрну, не потому, что она не была рада, что родители Бьёрна видели его в Герте. Просто потому что это не было правдой.

И она сосредоточилась на насущных проблемах.

— Потрясающая колыбельная, — сказал Сон Мин Ларсен, который подошёл и присел на корточки рядом с ней. — «Может быть, ты уже мёртв»?

— Понимаешь, это единственное, что он хочет услышать перед сном, — сказала Катрина.

— Ну, тогда пусть слушает. — Её коллега улыбнулся.

Катрина кивнула.

— Ты когда-нибудь задумывалась о том, что в детстве мы ожидаем безусловной любви от наших родителей, не отдавая ничего взамен? Что мы на самом деле в тот момент являемся паразитами? Но потом мы взрослеем, и всё полностью меняется. Как ты думаешь, когда именно мы перестаём верить в то, что нас можно любить безоговорочно просто за то, что мы такие, какие есть?

— Ты имеешь в виду, когда она перестала верить?

— Да.

Они посмотрели на тело молодой женщины, лежащее на земле в лесу. Её штаны и трусы были спущены до щиколоток, молния на пуховике была наглухо застёгнута до самого верха. Лицо, обращённое к усыпанному звёздами небу, казалось белым как мел в свете прожекторов, установленных посреди деревьев сотрудниками криминалистического отдела. Макияж девушки смазался, словно он стекал и высыхал несколько раз. Волосы, сильно обесцвеченные химикатами, прилипли к одной стороне лица. Губы были раздуты от силикона. Накладные ресницы, похожие на карниз крыши, топорщились над одним запавшим глазом, смотревшим остекленело сквозь них, а над другим глазом, которого на самом деле не было, зияла лишь пустая глазница. Возможно, все эти плохо поддающиеся разложению синтетические материалы стали причиной того, что тело так хорошо сохранилось.

— Это Сюсанна Андерсен? — спросил Сон Мин.

— Полагаю, да, — ответила Катрина.

Детективы были из разных полицейских отделов: она служила в отделе по расследованию убийств полиции Осло, а он — в специальном агентстве норвежской полицейской службы Крипос. Двадцатишестилетняя Сюсанна Андерсен считалась пропавшей без вести уже семнадцать дней. В последний раз её заметили на записях камер наблюдения у станции метро «Скюллерюд», которая находилась в двадцати минутах пешей прогулки от места, где они находились сейчас. Единственной зацепкой в деле ещё одной пропавшей женщины, двадцатисемилетней Бертины Бертильсен, был автомобиль, брошенный на автостоянке в Грефсенколлене, в парковой зоне в другой части города. Цвет волос женщины, лежащей перед ними, был схож с тем, который они видели на кадрах камеры наблюдения у Сюсанны, тогда как Бертина, по словам её семьи и друзей, в настоящее время была брюнеткой. К тому же, на обнажённой нижней части обнаруженного им тела не было татуировок, а у Бертины было одно тату — лого «Луи Виттон» — на лодыжке.

Стоял относительно прохладный и сухой сентябрь, и, судя по цвету кожи трупа — голубому, пурпурному, жёлтому, коричневому, он мог пролежать на открытом воздухе около трёх недель. Это же подтверждал запах, ощущаемый из-за газа, постепенно выделяющегося изо всех отверстий тела. Катрина также заметила белые участки тонких, похожих на волосы нитей под ноздрями: грибок. В большую рану на горле заползли желтовато-белые слепые личинки. Катрина видела подобное так часто, что отнеслась к этому почти равнодушно. В конце концов, мясные мухи, по словам Харри, были верны, как болельщики «Ливерпуля». Они появляются в любой момент, независимо от времени и места, дождя или солнца, привлечённые запахом диметилтрисульфида, который тело начинает выделять с момента смерти. Самки откладывают яйца, а через несколько дней вылупляются личинки, которые начинают поедать гниющую плоть. Они окукливаются, превращаются в мух, которые опять ищут тела, чтобы отложить в них собственные яйца, а через месяц доживают свою жизнь до конца и умирают. Это их жизненный цикл. «Не так уж отличается от нашего, — подумала Катрина. — Вернее, не так уж сильно отличается от моего».

Катрина огляделась. Одетые в белое сотрудники Кримтекниск, отдела криминалистической экспертизы, двигались среди деревьев, как бесшумные призраки, отбрасывая жуткие тени каждый раз, когда загорались вспышки их камер. Лес был большой. Лесной район Эстмарка простирался, миля за милей, практически до самой Швеции. Тело обнаружил бегун. Или, скорее, его собака, спущенная с поводка и убежавшая в лес с узкой, посыпанной гравием дорожки. Уже начинало темнеть. Бегун с налобным фонариком последовал за ней, окликая по имени, и в конце концов нашёл её рядом с телом, радостно виляющую хвостом. Ну, ни о каком вилянии в отчёте речи не было, но именно так представляла себе это Катрина.

— Сюсанна Андерсен, — прошептала она, сама не зная к кому именно она обращается. Возможно, к умершей, желая дать ей утешение и уверенность в том, что она наконец найдена и опознана.

Причина смерти была очевидна. Разрез поперёк горла словно сформировал улыбку на её тонкой шее. Личинки мух, другие насекомые и, возможно, даже животные уже успели полакомиться её кровью и плотью. Однако Катрина видела следы брызг крови на вереске и на стволе одного из деревьев.

— Убита здесь, в этом месте, — сказала она.

— Похоже на то, — отозвался Сон Мин. — Думаешь, она изнасилована? Или над ней надругались?

— Уже после убийства, — ответила Катрина, освещая фонариком руки Сюсанны. — Нет ни сломанных ногтей, ни следов борьбы. Но я постараюсь, чтобы они провели судебно-медицинскую экспертизу в эти выходные. Посмотрим, что они скажут.

— А клиническое обследование?

— Мы не получим его результатов, как минимум, до понедельника.

Сон Мин вздохнул.

— Что ж, полагаю, обнаружение Бертины Бертильсен с перерезанным горлом где-то в Грефсенколлене — это всего лишь вопрос времени.

Катрина кивнула. За последний год они с Сон Мином познакомились поближе, и он подтвердил свою репутацию одного из лучших детективов Крипоса. Многие считали, что он займёт пост старшего инспектора в тот день, когда Уле Винтер уйдёт в отставку, и что с этого момента у отдела будет начальник на порядок лучше. Возможно, будет. Потому что были и те, кому не нравилось, что главный следственный орган страны мог возглавить некогда усыновлённый южнокореец и к тому же гомосексуал, предпочитающий одеваться в стиле британской аристократии. Его классическая твидовая охотничья куртка и высокие сапоги из натуральных замши и кожи резко контрастировали с тонким пуховиком фирмы «Патагония» и кроссовками с гортексом Катрины. Когда Бьёрн был жив, он называл её стиль «горпкор», что, как ей непрозрачно намекали, было международным термином для людей, которые ходят в паб одетыми так, как будто они направляются в горы. Она предпочитала называть свой стиль адаптацией к жизни матери маленького ребёнка. Но она должна была признать, что одевалась более сдержанно и практично, потому что уже была не молодым и мятежным следователем, а главой отдела по расследованию убийств.

— Как ты думаешь, что это такое? — спросил Сон Мин.

Она знала, что он думает о том же, о чём и она. И что никто из них не был готов произносить эти слова вслух. Пока ещё не был. Катрина прочистила горло.

— Первое, что мы сделаем, — это будем придерживаться того, что имеем, и выясним, что произошло.

— Согласен.

Катрина надеялась, в будущем она часто будет слышать слово «согласен» от сотрудников Крипоса. Но она, конечно же, будет рада любой помощи, которую они предложат. Крипос дал понять, что они готовы оказать содействие с того момента, как Бертина Бертильсен, при поразительно схожих обстоятельствах, была объявлена пропавшей ровно через неделю после исчезновения Сюсанны. Обе женщины вышли из дома во вторник вечером, не сказав никому из тех, с кем беседовала полиция, куда они направляются и что собираются делать, и с тех пор их никто не видел. Кроме того, были и другие обстоятельства, связывавшие этих двух женщин. Когда это стало известно, полиция отложила в сторону теорию о том, что Сюсанна попала в аварию или покончила с собой.

— Хорошо, — сказала Катрина и встала. — Пора предупредить босса.

Катрине пришлось постоять неподвижно какое-то время, прежде чем к ней вернулась чувствительность в ногах. Она включила фонарик на своём мобильном телефоне и пошла обратно, старалась ступать по тем же следам, которые оставила по пути сюда, к месту преступления. Оказавшись за лентой оцепления, натянутой между деревьями, она набрала первые буквы имени главного суперинтенданта. Бодиль Меллинг сняла трубку после третьего гудка.

— Это Братт. Извини за столь поздний звонок, но, кажется, мы нашли одну из пропавших женщин. Убита, у неё перерезано горло. Вероятно, мы нашли следы артериальной крови, скорее всего было изнасилование или действия сексуального характера. Мы совершенно уверены, что это Сюсанна Андерсен.

— Это очень плохо, — сказала Меллинг голосом, лишённым всякой интонации. И в то же время Катрина представила себе отсутствие выражения на лице Бодиль Меллинг, отсутствие красок в её одежде, отсутствие выражения эмоций в её жестах, гарантированное отсутствие конфликтов в её семейной жизни и отсутствие радости в её сексуальной жизни. Она обнаружила, что единственное, что вызвало реакцию у недавно назначенного главного суперинтенданта, это тот факт, что вскоре должен был освободиться пост начальника полиции. Дело было не в том, что Меллинг не была квалифицирована, просто Катрина находила её невыносимо скучной. Защищающейся. Бесхарактерной.