Дело Марины Мнишек

Валентина вдруг обратила внимание, что старший лейтенант очень молод; если бы не милицейская форма, он бы и сегодня выглядел студентом, не так давно он перестал быть студентом, вряд ли он старше ее.

Она подошла поближе и нагнулась над следами.

— ГАЗ-51? — спросила с любопытством.

— Угу… — ответил Есенов.

— А почему вы считаете ГАЗ-51?

— Точно ГАЗ-51… — старший лейтенант охотно объяснил почему: здесь имели значение и ширина колес, передних и задних, и расстояние между следами, и многое другое. — Это уж точно ГАЗ-51, да еще груженый!

Когда Валентина возвратилась к майору Пахомову, настроение у нее было доброжелательным и ровным.

«Волга» уже не светила фарами, она темнела шагах в десяти, на прежнем ее месте теперь стояла милицейская машина. Майор пятал бумагир в планшет.

— Ну как, — он повернул лицо к Валентине, устало потер согнутым пальцем глаза, — объяснили вам, почему следы именно от ГАЗ-51?

— Объяснили.

— Все это так, — скептически заметил майор. — Уверенности только никакой, что следы эти — от нужной нам машины. От той, что сбила… Заворачивала одна, а сбить могла совсем другая, яблоки рассыпать третья…

— А машина, что сбила, могла как раз и не повернуть обратно, а по-прежнему ехать в город.

— Не-ет, Валентина Дмитриевна, не могла, тут вы ошибаетесь. Повернуть она все же повернула, на этот счет у нас есть соображения… и свидетельство. Во-первых, с погнутым крылом и радиатором в город въезжать опасно, милиция задержит… а во-вторых, — Пахомов показал на остроносого, — вот он вам расскажет.

— Я шофер с того такси, — остроносый вытянул шею в сторону «Волги», заволновался, затерзал кепочку с целлулоидным козырьком, которую сейчас держал в руках.

— Послушайте, послушайте, — поддержал Пахомов.

— Значит, приехал я на угол Белинского, по вызову, — остроносый показал на мужчину с ямочкой на подбородке, тот кивнул. — Забрал пассажира, едем чин-чином в аэропорт, молчим. Выезжаем на Северное полукольцо, ближний свет включен, едем — и вдруг человек на шоссе лежит! Я тормознул, выскочили мы оба, — а он мертвый, теплый еще, но никакого пульса и кровь возле ноги. Ах ты, думаю, гитара семиструнная, вот беда! Пассажир мой было за документами к нему в пиджак… — растерялся он тоже маленько, разве можно! «Не тронь! — говорю. — Ничего не тронь. Надо в милицию сообщить». У нас в такси, в кабине, телефон, — ну и позвонил в ЦДС — центральную диспетчерскую — так, мол, и так, милицию зовите…

— Да оставь ты свою кепочку, совсем вещь испортишь! — не выдержала, пробасила женщина в мужском плаще.

Остроносый послушно расправил кепочку, натянул на голову.

— А вы тоже что-то видели? — спросила Валентина женщину.

— Ничего я не видела. Мужик мой склад сторожит, — женщина показала куда-то в темноту. — Охранник он, с напарником дежурит. Я как раз ужин принесла, картошки наварила, зашли мы все в проходную, пока ели, это и случилось. Выходим, а тут машин — видишь, какая люминация! Подошли, любопытствуем, а милиционер говорит: понятыми будете. Мужик мой на склад воротился, а мы теперь с напарником стоим здесь, подписываем.

— Кепочку, говорите, порчу? — вновь включился в разговор остроносый, в голосе его звучала обида. — Еще не то попортишь! Хорошо еще, я его заметил! А наехал бы? Пойди потом доказывай, что он уже раньше сбитый. Верно я говорю, товарищ майор?.. А у меня жена только вчера дочку родила.

Лицо его неожиданно просветлело, но тотчас он испугался неуместной своей радости, смутился.

— Итак, после выезда на Северное полукольцо встречные машины вам не попадались? — переспросил майор. — Это точно, или не помните?

— Точно, точно, ни одной! Ни одной встречной не попадалось.

— Выходит — и по времени и по всему: та машина, что сбила, повернула обратно.

— Выходит, товарищ майор… Я уже свободен? Можно уезжать? План все же…

— Конечно… Езжайте.

Валентина почувствовала: на руку ей упала тяжелая прохладная капля. Она глянула в небо, и тотчас ей на щеку, на нос упало еще несколько капель. Валентина зажмурилась. В желтых лучах автомобильных фар посверкивали частые дождинки… «Интересно, — подумала она, — в лучах дождинок кажется намного больше, чем их падает на руки, на лицо…»

Майор тоже глянул вверх.

— Ливень будет! — сказал он. — Валентина Дмитриевна, может быть, вы тоже поедете на такси? Событий новых не предвидится, главное вы уже посмотрели… Нам тут долго еще, а вам зачем мучиться?

— Товарищ майор! — позвал из машины сержант-радист.

— Не по-дружески будет, Иннокентий Петрович, — возразила Валентина. (Я отказалась ехать домой, как будто предчувствовала, что не все еще случилось в эту ночь! Майор ошибся вдвойне — и насчет ливня, ливня так и не было, да и мелкий дождь скоро перестал, я и не заметила когда, — и насчет событий он ошибся…)

— Валентина Дмитриевна!

Валентина оглянулась (она смотрела вслед отъехавшей «Волге»). Майор поспешно влезал в кабину милицейской машины, он показал на заднюю дверцу:

— Валентина Дмитриевна, скорее…

— Что случилось?

— Полезайте в машину, не мешкайте!

Милиционер-радист протянул Валентине руку.

— Вот сюда, — показал он. Валентина села на металлическую скамью, заглянула в окошко кабины. Дверцу в кабине майор не захлопнул. Сидящий рядом с ним водитель в милицейской форме ритмично давил ладонью на сигнал. В желтых лучах фар нервно посверкивали дождинки, машина тревожно, призывно гудела. К ней бежали люди.