Неугомонный

IV. ПАРОССКОЕ НАРОДНОЕ СОБРАНИЕ И ЕГО РУКОВОДИТЕЛИ

Кто же такой этот Леофил?

Мать Леофила не была рабыней, как мать Архилоха, но зато и у его отца не было ни капли «крови богов и героев». Дед Леофила был простым кузнецом и жил в бедности; отец его был сначала подмастерьем у деда Леофила, затем ушел от отца и нанялся гребцом на судно, отправлявшееся на дальний запад. Там ему вместе с товарищами удалось ограбить варварское селение, он привез на Парос несколько болванок железа, которое высоко ценилось в то время, и нескольких рабов.

Продав награбленное, отец Леофила еще много раз отправлялся за море. Он заметил, что варвары очень ценят греческие сосуды (вазы), греческие ткани, оливковое масло и вино; хлеб же они сеют главным образом для корма домашним животным. Поэтому хлеб они готовы продавать за бесценок. Дешево ценят они также рабов-военнопленных. Отец Леофила стал возить греческие товары в варварские страны и менять их на хлеб и рабов; он становился все богаче и богаче. Так он оказался одним из самых богатых граждан Пароса.

Таких людей было немало на Паросе. Однако никаких политических прав они не имели, так как не были «потомками богов». В аристократическом совете заседали только главы знатных родов; в народное собрание, агору, глашатай вызывал только людей знатного должны знать, на что аристократы будут расходовать наши кровные деньги, а потому необходимо допустить нас к участию в управлении городом!»

Им действительно удалось добиться того, что, кроме аристократического совета, был создан еще народный совет, который мог отменять любые постановления аристократического совета или правителей, если он признавал их несправедливыми.

Руководители этой группы кричали: «Мы за народ, не должно быть богатых и бедных, все свободные граждане должны быть равны!» Они объявляли себя защитниками крестьян и городской бедноты, но в действительности этих разбогатевших ремесленников и торговцев интересовала прежде всего нажива. Их лозунгом было: «Деньги делают человека, а не происхождение». Под видом заступничества за бедноту эти люди обделывали свои делишки, иногда и нечестные, и становились богачами. Они стали одеваться еще более пышно, чем знать, приобретали драгоценности и богатые земельные участки с садами, охраняемые злыми молосскими собаками; они не делали ни шага пешком — их носили рабы в раззолоченных носилках. Они унаследовали все повадки знати, но были менее культурными и более жадными.

Старых аристократов, «потомков богов», знал каждый житель Пароса, даже самый бедный и самый неграмотный. А эти новые народные вожди, вышедшие из бедноты, никому не были известны: еще недавно никто о них не слышал, а теперь они, приплывая с богатым грузом на Парос, стали ругать и поносить аристократических вождей, показывая в своих речах, как мало те заботятся о народе. Народ, видя, что добром от аристократов ничего не добьешься, стал считать народных вождей своими заступниками и спасителями и одобрял все то, что они предлагали. Поэтому случалось и так, что в народные вожди попадали люди с темным и неизвестным прошлым. Иногда они оказывались даже бывшими уголовными преступниками. Вот как описывает один греческий поэт такого народного вождя — Артемона:

Видно, уж всемШальную голову вскружил,В носилках лежа, Артемон.Раньше одетБыл он в халат,Мочалкой подпоясанный,В уши себеВместо серегВставлял еловые сучки...Видал он виды разные:То он забитВ колодки был,То он на дыбе был распят.Часто емуКожаный кнутСпину стегал, и рвал палачЩипцами бороду ему...Ныне ж несутДвое рабовПрохвоста с золотой серьгойЯркой в ушах;Держит в рукеЗонт из слоновой кости он —Совсем как дама!

На Паросе главным вождем этих людей был Леофил. Теперь на народные собрания стали приходить не только выкликнутые глашатаем, а все желающие граждане. Заседания народного собрания происходили на агоре, у подножия холма, на котором находился акрополь, рядом с рынком. На склоне скалы, на верху которой был построен Акрополь, были вырублены грубые ступеньки для граждан, приходивших в народное собрание. Только высшие должностные лица и жрецы Диониса и Деметры сидели на каменных креслах, поставленных перед склоном. Рядом с этими креслами стояла бэма — высокая кафедра для ораторов. Заседания начинались с восходом солнца и продолжались целый день. Зная, что им долго придется сидеть, граждане приносили с собой пищу — обычно хлеб, лук и чеснок.

После того как все граждане рассаживались по местам, председатель — архонт — объявлял собрание открытым, и глашатай громогласно спрашивал: «Тис агореуэйн булетай?» («Кто хочет произнести речь?»). Каждый желающий мог выйти вперед, взять жезл, знак ораторского достоинства, и произнести речь. Ораторы-аристократы, «потомки богов», обычно говорили о вооружении и других приготовлениях к войне, о предзнаменованиях, посланных богами, постройке храмов и т. д. Ораторы, защищавшие интересы простого народа (демократы), рассказывали, как трудно живется народу, как его притесняют землевладельцы и ростовщики, как плохо организован подвоз хлеба по морю, и т. д. Это вызывало восторг народных масс; присутствующие единодушными криками принимали предложения ораторов. Но редко удавалось провести законы, которые они предлагали: все высшие должности были заняты аристократами — они занимали эти должности из поколения в поколение. Аристократические правители либо заявляли, что постановления народа идут против старинных религиозных законов, либо делали вид, что исполняют их, а в действительности не проводили их в жизнь.

Леофил выступал с резкими речами и обличал хитрость и продажность аристократических правителей. Он нравился бедным людям своими простонародными манерами, грубыми базарными выражениями, жестикуляцией и насмешками над кичливостью знати. Получилось так, что народное собрание принимало все те решения, которые предлагал Леофил; он фактически стал неограниченным владыкой острова.[10]

Однако только немногие надежды бедных людей сбылись. Большинство граждан продолжали жить в бедности и лишениях. Разница состояла прежде всего в том, что раньше народ грабили знатные люди, «потомки богов» и жрецы, а теперь малограмотные и грубые, но разбогатевшие выскочки из народа. Наиболее корыстолюбивая и хищническая часть аристократов боялась потерять свое влияние на народ и свои доходы; это были прежде всего ростовщики и взяточники. Они перешли на сторону новых народных вождей и стали всячески льстить народу. Наоборот, лучшая часть аристократов, строго соблюдавшая старые законы и часто щедро жертвовавшая на угощения и развлечения народа, относилась к новым вождям с высокомерным презрением. Архилох, воспитанный в аристократическом доме, сочувствовал этим непримиримым аристократам. Он написал басню «Лисица и обезьяна», в которой изобразил эту борьбу в паросском народном собрании. Здесь старый благородный паросский аристократ выведен в образе слона, Леофил — в виде обезьяны, а другой демагог[11] из аристократов, который пытался любым способом прослыть демократом, был выведен в виде верблюда.

В этой басне рассказывалось, как звери однажды сошлись на народное собрание, чтобы выбрать царя, защитника простого народа. Аристократы стоят в смущении, но из них нашелся один — верблюд, который решил выступить в роли демократического народного вождя. Он сказал:

Народ звериный! Видно, я — не кто другой — Вашим царем должен быть:Хоть я из сильных, но ближайший родич яКроткой овце и быку;Травой питаюсь — хуже яда мясо мне,В жизни к страданьям привык,Я из народа вышел, и готов я всеСилы отдать за него!

Гордого аристократа-слона возмутила низость верблюда. К тому же, по представлению греков, физическое уродство вождя может навлечь несчастье на весь народ, а верблюд горбат. Слон произнес такую речь:

О мужи-звери! Долг и совесть мне велят,Выступив здесь, заявить,Что был бы я как раз таким, как нужно вам, — Народолюбцем-царем.Я знатен родом, и для власти я рожден,Многим наукам учен,Но я не горд и никогда не обижалВдов, бедняков и сирот.Я нравом кроток и приветлив; для друзейКрепкий оплот я всегда...Дружить с злодеем, вором или торгашомЗнатность моя не велит,Подарков не беру — довольно я богат,Чтоб и без них обойтись!

Эта речь вызвала восторг зверей, и казалось уже, что аристократам обеспечена победа. Но в это время из толпы, толкаясь и кривляясь, выбежала обезьяна и грубым, хриплым голосом заявила:

Верблюд силен?.. Бесспорно! Он трудолюбив!..Ростом он также велик,Но духом слаб и кроток, и не сможет онМалых зверей защищать...

Обезьяна стала кривляться, перекувырнулась через голову и пошла, подбоченясь, в пляс. Звери пришли в восторг, стали кричать:

Смотрите только, что за смелые прыжки,Что за могучий размах!Вот друг народа, настоящий демократ,Подлинный вождь бедноты!Не задирает носа, всем зверям ровня,Все для народа отдаст!

Возмущенный слон уходит из собрания. Но верблюд решил перещеголять обезьяну и в угождении народу. Он вышел и, вихляя горбом вправо и влево, начал неуклюже ломаться и плясать. Это было так отвратительно, что звери выгнали его палками вон из собрания.

Затем была выбрана царем обезьяна. Но сама обезьяна почувствовала, что у нее слишком простецкий для этого вид. Чтобы иметь настоящий царский вид, она надела на себя львиную шкуру и царскую корону, взяла в руку скипетр с золотым орлом.

Обезьяна-царь пошла прогуляться за город. Здесь с ней повстречалась хитрая плутовка лиса. Лиса стала хвалить царскую красоту и осанку; она сообщила обезьяне, что все звери в восторге от нее и преподнесли ей в дар большой кусок мяса. Обезьяна поверила лисе и пошла вместе с ней в то место, где лежит мясо. Видит обезьяна, что за оградой лежит жирный кусок мяса, но что путь к нему проходит через узкое отверстие. Обезьяна пришла в такой восторг, что от жадности забыла о всяких предосторожностях и полезла на четвереньках к мясу. При этом она выпачкалась вся в грязи; львиная шкура разорвалась и свесилась набок; обнаружилась забавная шкура обезьяны; обезьяна совсем перестала походить на царя.

Это была западня. Обезьяна вцепилась зубами в мясо, но она не успела откусить и кусочек, как ловушка захлопнулась. Железный прут ударил обезьяну по спине, и на ней остался кровавый рубец. Лисица захохотала и сказала:

Тебе ли, обезьяна с шрамом на спине,Нашим владыкою быть?Кто мог бы вытерпеть, что нашею странойПравил бичеванный царь?!

В обезьяне этой басни слушатели легко узнавали Леофила, про которого ходили слухи, будто в одном из городов Малой Азии он подвергся бичеванию за какую-то грязную спекуляцию (следы от ударов считались в Греции величайшим позором). В лисице нетрудно было узнать самого злоязычного Архилоха, а в слоне и верблюде слушатели тоже сразу узнавали видных паросских деятелей.