Самоцветы для Парижа

(1) Камнегорск. Июнь 1988 года

Из школы расходились бурно.

Сейчас, когда с летней практикой все определилось, каждый в 7 «б» строил планы на каникулы. Кто-то собирался поехать в деревню к бабушке, кто-то мечтал о море.

Саня Ладыгин никуда не собирался. Бабушки в деревне у него нет. А ехать на теплые воды — это просто смешно. Конечно, Камнегорск не курорт, но водохранилище на Рассохинской ГРЭС чем тебе не Черное море. Вода даже теплее, она и зимой не замерзает. А разве есть где-то еще такая великолепная тайга?

Нет, Саня никуда не собирался. Вот только отбудет пару недель в тепличном хозяйстве горно-обогатительного комбината «Буревестник» и...

Что же там дальше, он еще не придумал, но твердо уверен, что скучать не будет. Вот и Даша тоже остается на лето в городе. У нее, правда, четкая программа. Она не может разрешить себе праздную жизнь, поскольку поставила перед собой цель «в совершенстве овладеть французским языком».

А что? Она своего добьется. Настырная.

У Сани, к его стыду, с языками нелады, и мама постоянно пилит его. Она считает, что Саня после школы должен пойти по ее стопам — в медицинский, а там без иностранного не обойтись.

Вот если бы его пилила Даша!

— Санька! — донесся до него заполошный голос.

Это Митрий, примечательная личность, знаменитость класса. Вообще-то он Дмитриев, но для всех Митрий, да еще Хитрый. Почему Хитрый? Ну это так исторически сложилось. Выделили школе как-то одну-единственную путевку в Артек — поехал Митрий. Потому что отличник, активист. Что правда, то правда. Он прирожденный общественник. Все на субботнике метлами машут, а он щелк да щелк фотоаппаратом — для стенгазеты старается.

Еще одна особенность Митрия — он все про всех знает, а если не знает, то делает вид отягощенного информацией человека, которому самому противно от обилия познаний в своей черепушке.

Митрий неотразим. Он заговорит любого. Его глаза горят вдохновением. Он не знает устали.

Его излюбленный прием — суворовский натиск.

— Слышь, Санька, ты можешь помочь товарищу...

— ...попавшему в беду? — подхватывает Саня произносимую регулярно фразу.

— Ну да, — Митрий ничуть не удивился. — Пустячок требуется...

— Смотря какой.

— Для твоей маман это даже не пустячок, а так, тьфу, — Митрий выразительно сплюнул, демонстрируя ничтожность и незначительность собственной просьбы и даже как бы стесняясь, что обращается к серьезным людям с такой малостью.

Тут уж трудно не догадаться.

— Справка?

— Она, родимая, — кивнул Митрий. — Путевка подвернулась... На теплоходе по Волге. Представляешь? А тут практика некстати, да еще без навара. Хотя бы чирик-другой давали...

— Какой чирик[1]?

— Обыкновенный — двигатель прогресса. Червонец, красненькая...

— А-а, — Сане смешно. — Чирик, говоришь? Так вот, ничего из твоей болезни не выйдет, Митрий. Минздрав предупреждает: здоровье — национальное достояние.

— Ты так, да? — оскорбился Митрий. — Принципиальный очень, да? Понятно, сэр. Значит, друзей побоку, одна Дашка на уме? Тили-тили тесто...

— Дурак! — отмахнулся Саня.

— Приятно познакомиться! — не остался в долгу Митрий. — На свадьбу не забудь пригласить, женишок...

И независимо шествует дальше. У него незыблемое правило: последнее слово не должно принадлежать кому-то другому.