На внутреннем фронте Гражданской войны. Сборник документов и воспоминаний

Пуля и обручальное кольцо для террориста, или Страсти Якова Блюмкина по-киевски

Леонтьев Я.В. (Москва)

В вышедшей после смерти известного советского историка органов госбезопасности А.С. Велидова (переиздавшего в 1989 г. «Красную книгу ВЧК») книге «Похождения террориста: Одиссея Якова Блюмкина» приводился фрагмент письма Я.Г. Блюмкина в ЦК ПЛСР и в ЦК Украинской партии левых социалистов-революционеров (далее УПЛСР):

«В ночь с 6 на 7 с[его] м[есяца] в Киеве тремя членами партии – Соркиной (исправлено мною. – Я.Л.), Арабадже и Пашутинским – была совершена попытка убить меня. Не вдаваясь в подробности организации этой попытки смертной расправы надо мной, я отмечаю только то, что она совершена без какого-либо заявления или предупреждения, неожиданно, тайно и молча.

Я не сомневаюсь в том, что в данном случае названные лица осуществляли надо мной смертную казнь, которая применяется политическими и революционными партиями только к предателям.

Очевидно, таковым меня имеет основание считать ЦК партии левых социалистов-революционеров. Так как Соркина и другие, несомненно, действовали с его ведома и по его директивам.

Считая огромной трагической ошибкой намерения ЦК казнить меня без суда и следствия, на основании только ему известных фактов или психологических подозрений, я, тем не менее, как революционер и террорист, для которого обвинение в предательстве является чудовищным по тяжести и кошмарным по своему моральному значению, абсолютно предоставляю себя в полное распоряжение ЦК партии левых социалистов-революционеров.

Я горячо прошу ЦК партии предъявить мне обвинение и, если по заслушании моих объяснений оно окажется незыблемо веским, казнить меня.

Со своей стороны я предлагаю еще создать суд или следственную комиссию с судебными правами из представителей партии и групп, признающих террор (максималистов, анархистов, левых с.-р.).

Яков Блюмкин (член «Союза максималистов»).

P.S. Кроме того, довожу до сведения ЦК, что я взят на поруки и под политическую защиту союзом с.-р. максималистов и, в частности, его Киевской организацией»1.

Публикатор этого документа с присущей серьезному историку осторожностью привел не достоверную информацию с оговорками: «Кстати сказать, судьба террористов, охотившихся за Блюмкиным, по некоторым, не подтвержденным до конца сведениям, сложилась плачевно. Сорокину (так у Велидова. – Я.Л.) и Арабадже ликвидировали сами левые эсеры «как деникинских провокаторов». Пашутинский в 20-х годах якобы осужден Харьковским ревтрибуналом за контрреволюционную деятельность».

Как будет сказано ниже, сообщаемое Велидовым было далеко от истины. Так упомянутый Арабаджи в середине 20-х годов преспокойно проживал в Киеве, а Соркина вплоть до конца 30-х годов находилась в Москве. Прежде чем остановиться более подробно на их личностях, напомню обстоятельства появления убийцы германского посла В. Мирбаха в Москве Я.Г. Блюмкина в Киеве поздней осенью 1918 г.

30 января 1922 г. он выступил с докладом в Исторической секции Дома печати в Москве на тему «Боевые предприятия левых с.-р. в зоне немецкой оккупации на Украине в 1918 г.». Тезисы доклада были вскоре напечатаны2. Из них следует, что во второй состав Центральной Боевой организации (далее БО) при ЦК ПЛСР, отправившейся в Киев после казни убийцы фельдмаршала Г. Эйхгорна Бориса Донского, для повторной подготовки покушения на гетмана П.П. Скоропадского и с целью попытки освобождения из Лукьяновской тюрьмы руководительницы первого состава БО И.К. Каховской, в ноябре 1918 г. – январе 1919 г.) входили: сам Блюмкин, соратник Каховской и Донского, киевлянин Г.Б. Смолянский (в дальнейшем член ЦК УПЛСР (борьбистов)), напарник Блюмкина по ликвидации графа Мирбаха, одессит Н.А. Андреев, еще один киевлянин Л.Ю. Шмидт (которого Смолянский называл своим «воспитанником»), рекомендованная Смолянским и прибывшая из Кронштадта Наталья Максимова (возможно, что знавший её в свою бытность председателем Кронштадтского комитета СР Смолянский вызвал Максимову для партийной работы еще ранее), уроженец Рязани, земляк Бориса Донского Владимир Шеварев, и известные в прошлом эсеры-максималисты Н.А. Терентьева и ее муж М.Д. Закгейм. Надежда Терентьева ранее была членом БО максималистов и участвовала в покушении на П.А. Столыпина в августе 1906 г. (взрыва дачи на Аптекарском острове в Петербурге), за что была осуждена на пожизненную каторгу, где она сдружилась с Марией Спиридоновой и Ириной Каховской. Моисей Закгейм некогда стоял у истоков зарождения максимализма в Белостоке, участвовал в ряде терактов и отбывал каторгу в Шлиссельбурге. По словам Блюмкина, «непосредственное выполнение убийства» гетмана Скоропадского «было возложено на Андреева», «однако после долгих и мучительных колебаний Андреев от выполнения возложенной на него задачи отказался, мотивируя свой отказ бессмысленностью убийства человека, ничтожного в политическом отношении и являющегося лишь ширмой, за которой скрывались немецкие оккупационные власти»3. После этого Андреева заменил Шеварев, а покушение назначено было на 26 ноября, когда гетман должен был присутствовать на похоронах офицеров, убитых повстанцами. Но из-за неисправности бомб покушение не состоялось.

Терентьевой удалось установить контакт с находившейся в Лукьяновской тюрьме в ожидании исполнения вынесенного ей смертного приговора Каховской. Теперь читателей можно адресовать к недавно вышедшим воспоминаниям И.К. Каховской4.

В опубликованных в сборнике «Боевой восемнадцатый год» фрагментах воспоминаний Г.Б. Смолянского рассказывается о его разговоре со смертельно больным П.П. Прошьяном, который напутствовал его перед поездкой в Киев такими словами: «Знаете что, я вам не советую заниматься Скоропадским, освободите Каховскую».

Далее Смолянский сообщает: «С этим я поехал в Киев: либо Скоропадский, либо попытаться освободить Каховскую. <…>

Когда мы приехали туда, здесь уже вроде Главкома был я на этот раз. <…> Я приехал немного раньше, Блюмкин приехал позднее. <…> Здесь мы стали выслеживать Скоропадского.

Блюмкин отвратительный тип, мы его ненавидели – Хлестаков, большой авантюрист. А Андреев был настолько потрясен, мне прибавилось заботы, вместо того, чтобы работать с ним, приходилось ухаживать за ним. Андреев был настолько потрясен, что у него появилась боязнь. Они использовали этого Андреева самым гнусным образом. Он полупомешанный, не в состоянии был двигаться один по улицам. Мы еле от него избавились, куда-то послали его.

Для того чтобы Вы представили, какой тип Блюмкин, я с ним дела не имел, но встречался, пару раз всего видел, но мне о нем рассказывали. Он был отвратительный, вдобавок ловелас большой. В один прекрасный день прибегает с ужасом, кажется Закгейм, рассказывает, что Блюмкин поселился на какой-то квартире, приехал по конспиративному делу и там сразу снюхался с дочерью хозяина. Там застают такую сцену: он сидит запертый в комнате, а эта девчонка сидит на полу у двери, поет и причитает: «Хулиган, мерзавец, Мирбаха убил». <…>».

По словам Смолянского, они все-таки начали готовить покушение на Скоропадского и исполнителем теракта должна была стать Н. Максимова:

«Ей приготовили снаряд, она со снарядом вышла, стала около Скоропадского. Я сидел на квартире. Мы сидели, проверяли состав. От кислоты бертолетовая соль должна вспыхнуть, – не вспыхивает, а она стоит со снарядом около Скоропадского. Еще 3 минуты она бы бросила бомбу, а снаряд бы не взорвался. Потом оказалось, вместо концентрированной серной кислоты дали соляную кислоту. Мы решили вернуть ее обратно»5.

Здесь есть нестыковка в воспоминаниях Блюмкина и Смолянского о личности исполнителя теракта, но, возможно, что намечались оба: и Шеварев, и Максимова. Дополнительные представления о деятельности левоэсеровских боевиков в 1918 г. на Украине дают воспоминания И.Ф. Алексеева (Небутева)6. В них говорится о том, что ЦК ПЛСР наделил Блюмкина «широкими полномочиями», и раскрывается его псевдоним – «Гр. Вишневский». Под этим псевдонимом в киевской левоэсеровской газете «Борьба» была напечатана статья «Об акте Бориса Донского»7. Согласно Алексееву-Небутеву, Блюмкин протестовал против вхождения в подпольный губревком коммунистов. Как известно, затем он кардинально изменил свою позицию и без санкции ЦК добровольно явился в Киевскую губЧК. В мае 1919 г. он побывал в Москве, был амнистирован ВЦИК и перешел в прокоммунистический Союз максималистов, отделившийся от дружественного левым эсерам Союза эсеров-максималистов. После чего снова вернулся в Киев, где и подвергся нападениям левоэсеровских боевиков.

Спустя десять лет Блюмкин вспомнил об этом эпизоде в своих показаниях незадолго до ждавшего его расстрела: «Левые эсеры (ЦК П.Л.С.-Р. был в стороне тот этого, затем прислал ко мне Ирину Каховскую с заявлением о полной непричастности к этому) – за мой отход организовали на меня три покушения, когда в июне 1919 г. я приехал в Киев организовать из своих друзей боевую организацию для выполнения одного боевого предприятия в тылу Колчаковского фронта по предложению ЦК РКП (б) и ВЧК в лице тт. Серебрякова и Аванесова»8.

Кто же тогда стоял за покушениями на Якова Блюмина в Киеве? Прежде всего, надо раскрыть роль в этих терактах главного организатора – Сергея Николаевича Пашутинского, принадлежавшего к столь же ярко выраженным авантюристам, что и его несостоявшаяся жертва. Сведения о нем были предоставлены известным генеалогом, кандидатом исторических наук А.С. Вальдиным (Москва). Потомок древнего священнического рода Сергей Пашутинский происходил из Черниговской губернии. Его отец, начав службу с младшего помощника землемера, дослужился до чина коллежского асессора и выслужил себе личное дворянство. Известно, что в 1898 г. Сергей Пашутинский учился в Первой Киевской гимназии, а впоследствии поступил на юридический факультет Университета Св. Владимира. Он сразу же присоединился к эсеровским кружкам и был избран старостой курса. Официально членом партии эсеров (ПСР) Пашутинский был с 1906 г.

Не прошло, впрочем, и трех лет, как он покинул университет (формально «за невнесение платы за обучение»), стремясь воплотить усвоенные им неонароднические идеи на практике. Когда в июне 1909 г. в Киеве возродилась организация ПСР, в числе негласно наблюдаемых жандармерией «видных членов партии» в полицейских донесениях значился и Пашутинский. В первый раз за участие в студенческой сходке он был обыскан и арестован 26 января 1910 г., в числе других 85 человек, но ничего «явно предосудительного» у него не было обнаружено.

Вскоре он сделался земским учителем (преподавал в двухклассной школе), и одновременно стал председателем потребительской лавки в с. Колодистое Уманского уезда Киевской губернии. Согласно сводкам полиции, он занимался среди крестьян и «уроками, и агитацией», представляя собой «тип вполне революционный». В местных революционных кругах он был в это время известен под кличкой «Джек».

В конце осени 1910 г. судьба С.Н. Пашутинского круто изменилась. 29 ноября 1910 г. он вернулся в Умань из кратковременной поездки в Киев и остановился в уманской гостинице «Бельвю». Он был очень взволнован и сильно нервничал, сообщив товарищам следующее: когда он хотел 20 ноября совершить экспроприацию (вооруженное ограбление казначея Уманского училища садоводства и земледелия, у которого должно было быть около 8 тысяч рублей) с тремя товарищами-эсерами, в городе почему-то разнесся слух, будто сюда приехали два анархиста-террориста, благодаря чему в этот день был назначен усиленный наряд полиции для охраны казначейства, банка и почтово-телеграфной конторы. Намеченная экспроприация не удалась, а купленные им и хранившиеся в училище садоводства и земледелия четыре браунинга кто-то украл (для приобретения этого оружия Пашутинский и ездил в Киев, где останавливался на конспиративной квартире в доме Михайловского монастыря).