На внутреннем фронте Гражданской войны. Сборник документов и воспоминаний

Пашутинский сообщил своим товарищам по организации, а имеющиеся среди них осведомители все это исправно донесли в полицию, что, по его предположению, провокатором является некто Радолицкий, с которым сам Пашутинский недавно встречался, и поведение которого показалось ему очень подозрительным. Это и решило судьбу Радолицкого: он был приговорен к смерти. Убийство было совершено вечером 5 декабря 1910 г. в Царицынском саду в Умани по заранее разработанному плану. Все это было известно (через доносчиков) и полиции, но в устроенную засаду никто не попал, и Радолицкий был застрелен. Однако филер, ведший наружное наблюдение, успел сообщить по телефону, что Пашутинский и его товарищ замечены на железнодорожном вокзале в Умани, вследствие чего их удалось арестовать за несколько минут до отхода поезда.

При личном обыске у Пашутинского был найден браунинг с 23 патронами (т. е., до полной обоймы не хватало как раз двух, которые были извлечены из тела мертвого Радолицкого и полностью подходили к орудию убийства). Еще два револьвера были найдены у его товарища. Пашутинский сразу же признал себя виновным в убийстве, заявив также, что он является эсером по убеждениям, но в партии не состоит. Изложению этого события уделили внимание и газеты (например, «Биржевые ведомости» в номере за 15 июня 1911 г.).

Находясь под следствием в Уманской тюрьме, Пашутинский был инициатором готовившегося побега арестантов, намечавшегося на 29 июля 1911 г. Но о плане побега стало известно полиции, и он не удался. Киевским окружным судом Пашутинский был приговорен к каторжным работам на 6 лет и 8 месяцев, замененным, однако, по невыясненным причинам, ссылкой на поселение. Сначала он отбывал наказание в Братской волости Нижнеудинского уезда Иркутской губернии, а с 8 октября 1913 г. ему было разрешено переехать в Иркутск.

В 1917 г. Пашутинский снова объявился в Киеве в качестве председателя правления кооперативного издательского товарищества с.-р. «Революционное Знамя». Вероятно, он был восстановлен в университете, так как во время процесса над ним в 1922 г. именовался студентом 3 курса юридического факультета Киевского университета. В 1918 г. Пашутинский играл заметную роль среди киевских эсеров, занимая правые позиции. Впоследствии он обвинялся, в частности, в том, что под именем Ивана Леонтьевича Мартыновского выезжал в ставку Верховного руководителя Добровольческой армии генерала М.В. Алексеева в Екатеринодар, где вел переговоры с начальником штаба генералом И.П. Романовским. Из ставки Пашутинский будто бы вернулся со значительной суммой денег. Другим серьезным обвинением было приписываемое ему намерение организовать покушение на советскую дипломатическую миссию в Киеве.

После прихода т. н. «второй» Советской власти на Украину в феврале 1919 г., Сергей Пашутинский, однако, сразу же перешел в стан победителей, опубликовав в киевской газете украинских левых эсеров «Борьба» письмо следующего содержания:

«Товарищ редактор!

Настоящим открытым письмом довожу до сведения Киевской организации правых эс-эров, что в настоящий момент решительной схватки трудового народа с империалистами и контр-революционерами всех стран я не считаю возможным для себя, как для активного социалиста-революционера интернационалиста, оставаться в ее рядах, и прошу городской комитет левых эс-эров принять меня в число членов вашей организации и располагать мной, как борцом за советскую власть на Украине и мировую социалистическую республику советов.

Сергей Ник[олаевич] Пашутинский»9.

При дефиците кадров, буквально через несколько дней он уже стал секретарем губернского бюро Украинской ПЛСР. (Адрес временного губбюро значился: г. Конотоп, Сосновская, 140.) В газетных публикациях 1922 г. о нем, Пашутинский именовался также председателем Киевского комитета, председателем Правобережного Областного комитета и кандидатом в члены ЦК украинских левых эсеров. Однако перечисляемые газетчиками партийные посты должны найти подтверждение в источниках.

Столь подробная биография Пашутинского освещена не случайно. Это позволяет лучше понять приводимую ниже цитату из показаний экс-члена ЦК ПЛСР, уроженца Полтавской губернии В.Е. Трутовского:

«Из деятельности левых с.-р. необходимо отметить работу боевиков, которые в 1919 году устроили в одном из одесских банков экспроприацию, причем руководитель этой группы Пашутинский (выделено мною. – Я.Л.), как мне потом сообщила Поля Белая, имевшая соприкосновение с этой группой, присвоил и прокутил часть экспроприированных сумм, вместо того, чтобы передать их организации. Этот же Пашутинский, узнав, что бежавший на Украину Блюмкин стал сотрудником ЧК, взялся с невестой Блюмкина Лидой Соркиной (выделено мною. – Я.Л.) совершить террористический акт над последним, стреляя в него в Киеве и Одессе, причем повредил Блюмкину глаз (впоследствии Пашутинский, работая в Николаевском Ревтрибунале, наделал массу преступлений, был судом присужден к расстрелу и, хотя газеты сообщили о его расстреле, остался жив и очутился в Алма-Ате в 1934 году в качестве плановика Наркомпищепрома)»10.

Хотя в слова Трутовского закрались некоторые неточности, он прав в главном. Руководителем боевой группы, покушавшейся на Блюмкина, в силу особенностей его биографии несомненно являлся именно Пашутинский. Он был старше других по возрасту и имел за плечами опыт десятилетней революционной работы и репрессий. Можно предположить, что он имел также репутацию «истребителя» провокаторов и «эксиста». Впрочем, подробностей об экспроприации «в одном из одесских банков», в том числе информации, при какой конкретно из постоянно менявшихся властей, она была осуществлена, в моем распоряжении пока нет.

В газетном отчете в центральной «Правде» о слушании дела С.Н. Пашутинского-Мартыновского в Верховном трибунале при Всеукраинском ЦИК эпизоды с покушением на Блюмкина излагались следующим образом:

«Киевский комитет партии получил сведения, будто секретарь городского комитета Блюмкин, убивший Мирбаха, изменил партии и вошел в связь с Ч.К. Боевая дружина, непосредственно руководимая и возглавляемая Пашутинским, приговорила Блюмкина к смерти за измену партии. Выполнение приговора взял на себя сам Пашутинский, с каковой целью на Блюмкина совершил два покушения.

Первый раз в Киеве Пашутинский, заманив Блюмкина в глухое предместье города, без объявления, без объявления даже приговора партии, начал стрелять в него, но неудачно. Вторым покушением с участием контрразведчика провокатора Тишко Блюмкин был тяжело ранен в голову.

После покушения на Блюмкина Пашутинский вместе с невестой Блюмкина Лидией Сорокиной (так в газетном тексте! – Я.Л.) и третьим боевиком Арабаджи отправились в Одессу совершить террористический акт против Деникина. Но по техническим обстоятельствам покушение не удалось <…>»11.

Никаких подробностей подготовки этого покушения на главнокомандующего Вооруженными силами на Юге России в газетном отчете не содержалось. Но факт говорит сам за себя: на А.И.Деникина готовились покушения не только снова прибывшими из Москвы в Киев левоэсеровскими боевиками во главе с И.К. Каховской, но и силами украинских левых эсеров, как и в случае с подготовкой покушения на фельдмаршала Эйхгорна.

На процессе в Харькове Пашутинскому еще инкриминировалось установление связи с атаманом Н.А. Григорьевым. Из материалов дела следовало, что после занятия Одессы Красной армией Пашутинский под именем Мартыновского занял пост народного судьи в Очакове, сделавшись позднее председателем Морского трибунала в самой Одессе. Об этом же, но, путая города, писал Трутовский.

Процесс над Пашутинским начался в апреле 1922 г. Помимо покушений на Якова Блюмкина и иных серьезных прегрешений, ему вменялась связь с румынской контрразведкой и такое тягчайшее преступление, как выдача деникинской контрразведке конспиративных квартир и подпольных работников. Согласно газетному отчету в «Правде», после задержания контрразведкой в Одессе Пашутинский «выступает от них в роли посредника при вымогательстве денег от члена Ц.К. борьбистов [В.Ф.] Зеленина, арестованного по указанию Пашутинского, но отделавшегося от контр-разведки посредством денежного выкупа»12.

Сам Блюмкин не только побывал на процессе, но и выступил на нем в качестве свидетеля обвинения. Кроме того, через него государственному обвинителю Н.А. Скрыпнику была передана характеристика Пашутинского, написанная видным левым эсером и известным литературным критиком Я.В. Брауном. Знавший его еще до перехода в УПЛСР по Всеукраинскому комитету ПСР Браун охарактеризовал обвиняемого как «авантюриста и человека, целиком беспринципного».

Слушание дела было закончено 2 мая приговором к расстрелу с приведением в исполнение в течение 48 часов. Вдобавок приводилось особое постановление: «амнистии к Пашутинскому-Мартыновскому не применять». И тем не менее он остается жив и даже оказывается на свободе. Как это понимать? Не располагая материалами следственного дела и процесса я вынужден воздержаться от комментария и ограничиться мнением голландского исследователя партии эсеров М. Янсена. Марк Янсен полагал, что приостановка приговора понадобилась для того, чтобы путем шантажа заставить Пашутинского выступить в качестве свидетеля обвинения на процессе по делу членов ЦК и активистов ПСР в Москве13. По-видимому, в связи с оказанной им услугой в дальнейшем Пашутинский был прощен, и 16 апреля 1925 г. он получил назначение от Центросоюза в распоряжение Среднеазиатской краевой конторы этой структуры на должность инструктора. Но в конце концов, по сведениям того же Антона Вальдина, Пашутинский был расстрелян в Средней Азии во время «Большого террора».

Обратимся теперь к другим фигурам, названным Блюмкиным. Сведения о них отыскались в архивно-следственных делах, переданных из СБУ в ЦДАГО Украины. Один из них был этнический турок Николай Петрович Арабаджи. Он родился в 1894 г. и был уроженцем Бендерского уезда Бессарабской губернии. Арабаджи происходил из крестьян одного из турецких сел, оказавшихся на территории империи со времен дунайских войн. Во время Первой мировой войны Арабаджи воевал прапорщиком на Румынском фронте. В 1917 г. он очутился в Киеве, где стал активистом партии эсеров. Как он сам утверждал в анкете, при гетмане и Директории он сидел в тюрьме. После окончания Гражданской войны Арабаджи, по-видимому, перестал вести политическую работу. Будучи студентом торгово-промышленного техникума, летом 1924 г. был ненадолго арестован Киевским губотделом ГПУ, но освобожден без последствий.

Что касается Л.С. Соркиной, то она в одном из апокрифических источников, а именно в «Воспоминаниях» Надежды Мандельштам, упоминается даже не в качестве невесты, а жены Блюмкина. Вот что пишет Н.Я. Мандельштам: «Мне приходилось встречаться с Блюмкиным еще до моего знакомства с О.М. (Осипом Мандельштамом. – Я.Л.) Мы когда-то жили вместе с его женой в крохотной украинской деревушке, где среди кучки молодых художников и журналистов скрывалось несколько человек, преследуемых Петлюрой. После прихода красных жена Блюмкина неожиданно явилась ко мне и вручила охранную грамоту на квартиру и имущество на мое имя. «Что это вы?» – удивилась я. – «Надо охранять интеллигенцию», – последовал ответ. Так женщины из рабочих дружин, переодетые монахинями, разносили иконы по еврейским квартирам 18 октября 1905 года. Они надеялись, что эта маскировка обманет погромщиков. Охранную грамоту как явную фальшивку, да еще на имя девчонки – мне было тогда восемнадцать лет, отец не предъявлял ни при одном из многочисленных обысков и реквизиций. Вот от этой женщины, спасавшей интеллигенцию такими наивными способами, и от ее друзей я наслышалась об убийце Мирбаха и несколько раз встречала его самого, мелькавшего, исчезавшего, конспиративного…»14.