На внутреннем фронте Гражданской войны. Сборник документов и воспоминаний

В дальнейшем мы узнали, что после описанных выше покушений на Украине была выпущена и распространялась левыми Л.С.Р. активистами листовка, повторяющая ложь и клевету о предательстве и провокаторстве Я[кова] Гр[игорьевича] Блюмкина. Вскоре после этого Украина подпала под власть Деникина и Петлюры и мы не могли предпринять всех необходимых мер для разоблачения как бандитских покушений на нашего товарища, так и той разнообразной лжи и клеветы, которые были пущены в обращение по адресу Я[кова] Гр[игорьевича] Блюмкина среди активистских и эсеровских групп.

Сейчас, когда снова Украина стала Советской, когда для революционеров ее нет подполья и печати на устах, мы на страницах Украинской Советской печати обращаемся с настоящим разъяснением истории покушений на нашего товарища и попытки замарать его имя. Мы клеймим эти действия, как проявление бандитизма и политической разузданности со стороны подпольников-активистов. И перед лицом всей Революционной Рабоче-Крестьянской Украины пригвождаем их и всех их укрывателей к позорному столбу.

Центральное Исполнительное Бюро Союза Максималистов.

6-го января 1920 года, Москва»18.

Попутно уточню: третье покушение на Блюмкина было совершено 17 июня 1919 г. в Георгиевской больнице. Сведения о предполагавшейся боевой работе Блюмкина в колчаковском тылу, и позже в деникинском тылу можно получить из его показаний начала 1920 г., когда он привлекался в качестве свидетеля по делу эсеров-максималистов. В следственных материалах, хранящихся в ГА РФ, находится протокол с его показаниями, датированный 22 марта. Блюмкин, представившийся слушателем Академии Генштаба и почему-то одновременно студентом Московского университета, проживающим во 2-м Доме Советов, показал следующее: «<…> что перешел из партии левых эсеров в Союз максималистов в мае месяце [19]19 г. Что побудило перейти, я не скажу, так как это к следствию не относится <…> В сентябре или октябре [19]19 г. по личному желанию я был мобилизован и послан на фронт ЦБ Союза максималистов. Революционным Советом Южфронта – тов. Серебряковым и Сталиным – я был откомандирован в 13 армию. Здесь Политотдел в порядке армейской дисциплины направил меня для работы в Особый отдел, где меня назначили уполномоченным по борьбе со шпионажем. Работа эта имела две сферы, одну в пределах самой армии, другую – в отношении неприятеля. Так как работа в тылу велась еще и разведотделом армии, то для централизации и соединения этой работы я был приглашен в качестве формального сотрудника агентурной военной разведки, фактически в качестве входившей в функции разведота боевой работы в тылу <…>

С первого момента широко задуманной работы стал ощущаться крайний недостаток в людях. Тогда (ноябрь []19 г.) было решено Особым отделом делегировать меня в центр, [в] ВЧК, ЦК РКП, ЦБ СМ и другие советские организации, «для сбора» соответствующих людей. К тому времени Центральное бюро Союза максималистов вело кое-какие переговоры (автономная группа максималистов: Сундуков и друг[ие]) на предмет организации террористической работы в тылу у белых. Тогдашний политический момент был таков, что применение актов индивидуального террора к главарям Деникинской контрреволюции считалось крайне целесообразным даже коммунистическими руководителями разведота и Особого отдела 13 армии.

Когда, по приведенному выше поручению, я обратился в ЦБ СМ с предложением откомандировать в распоряжение Особого и разведывательного отдела 13 армии из среды максималистов нескольких боевиков для посылки их в тыл, ЦБ указало мне на группу Сундукова. Было устроено с этой группой два-три совещание, на которых было решено, что объектом террористических действий группа намечает Деникина и что, получая средства боевого и конспиративного снаряжения от разведывательного отдела 13 армии, всецело ему подчиняется. Тем не менее, если бы ей удалось выполнить то или иное террористическое дело в тылу белых, политически фигурирует в качестве максималистской группы.

Вот точный характер тех организаций, тех Боевых групп, о которых Вы меня запросили. Но сделать что-либо конкретное не удалось, ибо Сундуков и друг[ие] предъявили такие материальные и технические требования, которые не только были крайне чрезмерны, но еще казались и подозрительными. Поэтому ЦБ прекратило всякие разговоры с Сундуковым…».

Упоминаемый здесь Дмитрий Сундуков, происходивший из тульских мещан, бывший рабочий-металлист, был в прошлом видным деятелем левоэсеровской и максималистской организаций в Туле в 1918–1919 гг. Из других источников следует, что максималисты отправили одну их групп в тыл к адмиралу А.В. Колчаку и оказывали содействие своими людьми левым эсерам (в первую очередь, боевой группе И.К. Каховской) в плане подготовки покушения на А.И. Деникина.

Осталось ответить на вопросы о том, кто такой был пресловутый «Тишко» и как на самом деле складывалась личная жизнь Я.Г. Блюмкина. По моему предположению, Тишко или иначе «Тишка» – это и был сам Пашутинский. Он не раз упоминается в источниках левоэсеровского происхождения. Укажу для примера на два упоминания. Например, газета «Борьба», помещая некролог известному деятелю борьбистов В.А. Козлову, делегированному украинским ЦК для партийной работы в Крым и действовавшего в Симферополе и Севастополе под фамилией В.Н. Крылова, арестованного на заседании подпольного Повстанческого штаба и затем расстрелянному белыми, выдвигала версию: «По всем данным, пока еще не проверенным, В.Н. в Севастополе был выдан известным провокатором Тишко <…>»19. А московские центральные «Известия» в апреле 1920 г. напечатали письмо об отходе от партии некоего левого эсера «Сени» в ЦК УПЛСР. (Автором этого письма был Семен Лавров – в начале 1918 г. член Николаевского Совета, при вступлении немцев в Украину начальник подрывной команды, при Скоропадском и Петлюре член Центрального Повстанческого штаба левых эсеров, в конце 1918 г. начальник партийной дружины при взятии Харькова, возглавлявший с августа 1919 г. Военный отдел при ЦК УПЛСР (б), в 1920 г. член Одесского губкома партии борьбистов и редколлегии газеты «Борьба» в Одессе.) Он, в частности, указывал: «<…> Если террористические акты поручаются теперь наспех, между прочим, и при том лицам, не удовлетворяющим ни одному из требований, предъявляемых к террористу, лицам аморальным, могущим в будущем нам дать еще худших Блюмкиных (я говорю о вторичных выстрелах в Блюмкина, об одном из стреляющих, о тов. Тишке), – не предел ли это? Падает грань между уголовщиной и террором. Разве не святотатством, не кощунством веет от сопоставления, скажем с Борисом Донским <…>»20.

Думается, что репортер «Правды» мог просто спутать кличку и фамилию, превратив одного человека в двух. По крайней мере, обращает на себя внимание то, что Блюмкин ни о каком отдельном «Тишко» или «Тишке» нигде не пишет. Но вся эта история, несомненно, еще требует более досконального изучения в украинских архивах. Тем более, что дело в отношении Арабаджи, Соркиной и некоего Гамзы было выделено на процессе в Харькове в 1922 г. в отдельное производство, а в списках репрессированных одесситов значится Иван Леонтьевич Мартыновский, т. е. приписываемое Пашутинскому фальшивое имя.

Зато в отличие от многих женщин, включая Лиду-Лейю Соркину, которых молва связывала с легендарным и загадочным Блюмкиным, была его единственная, законная жена, мать его ребенка, вплоть до развода носившая его фамилию, биография которой больше не представляет тайны. До недавнего времени (надеюсь, что и сейчас) в Киеве преспокойно проживали её близкие родственницы, с которыми я встречался несколько лет назад. Впрочем, сама Татьяна Исааковна Файнерман по рождению не была киевлянкой, хотя с этим городом её многое связывало. Она была не намного старше Якова. Она родилась в 1897 г. в г. Вознесенске Херсонской губернии (ныне Николаевской области). Её отец – Исаак Борисович Файнерман (1865–1925, псевдоним И. Тенеромо) был известным толстовцем и журналистом. В юности, увлекшись учением Льва Толстого, он поселился в Ясной Поляне. Для получения звания сельского учителя с целью сближения с крестьянством Файнерман принял православие, но его кандидатура так и не была утверждена. Впоследствии он выпустил несколько книг, в том числе «Воспоминания о Л.Н. Толстом и его письма» (1906), «Жизнь и речи Л.Н. Толстого» (1909) и «Живые слова Л.Н. Толстого (За последние 25 лет его жизни)» (1911). Опыт жизни в толстовских коммунах и яркая личность Файнермана, в том числе его умение подчинять собеседников, влекли к нему молодежь. Между прочим, под влияние Тенеромо попал во время учебы в Полтавской духовной семинарии Георгий Гапон. Испытал его влияние на себе и молодой Иван Бунин.

Дочь Татьяна родилась от второго брака Исаака Файнермана с Анной Львовной Любарской. К этому времени её отец отошел от общественной деятельности, работая зубным врачом и занимаясь журналистикой. До своего замужества Татьяна Файнерман окончила с золотой медалью восемь классов Елисаветградской гимназии и, подобно Соркиной и Хазиной (по мужу Мандельштам), поступила в Киевский медицинский институт. Сама она была беспартийной, но близко дружила еще с одной студенткой-медичкой, а впоследствии известным советским экономистом Верой Ревзиной. О ней необходимо сказать хотя бы несколько слов. Дело в том, что Вера Исааковна Ревзина была не просто активной эсеркой, но и членом Центральной Рады по партийному списку (одна из 16 женщин, приходившихся на 697 членов Центральной Рады, по данным украинского историка О. Кучерука21). В дальнейшем Ревзина стояла у историков возникновения Украинской ПЛСР (борьбистов), участвовала в подготовке покушения на генерала Деникина под руководством И.К. Каховской, а затем, порвав с эсерами, перешла в компартию. Таким образом, становится понятно, благодаря каким обстоятельствам Тася (как ее называли сокращенно) Файнерман могла познакомиться с «романтиком революции» (как называли Блюмкиным друзья-поэты).

Затем вслед за ним она перебралась в Москву, где четыре года проучилась на медицинском факультете 1-го МГУ. Пройдемся по послужному списку Блюмкина, начиная с момента его встречи и беседы с главой председателем коллегии ВЧК Феликсом Дзержинским в Москве (подробности ее не известны) и амнистирования Президиумом ВЦИК 16 мая 1919 г. на основании доклада Особой следственной комиссии и «ввиду добровольной явки». 9 июля решением Оргбюро ЦК РКП (б) Яков Блюмкин был направлен в распоряжение Политуправления (ПУР) РККА, и вместе с О.Д. Каменевой-Троцкой посетил с инспекционной поездкой Ярославский и Московский военные округа. В то же время он входил в состав комиссии ВЦИК по ревизии Центропечати. Осенью 1919 г. в порядке партийной мобилизации от Союза максималистов Блюмкин был направлен в РВС Южного фронта. Как уже известно, читателю, вследствие беседы с И.В. Сталиным и Л.П. Серебряковым, он занял должность уполномоченного Особого отдела по борьбе со шпионажем 13-й армии. В этот же период Блюмкин сблизился с литературной группой имажинистов, подписав устав «Ассоциации вольнодумцев». В начале 1920 г. он стал слушателем Восточного факультета Академии Генштаба РККА, и с перерывами на командировки окончил два курса. В апреле месяце Блюмкин участвовал в ликвидаторской конференции Союза максималистов, на которой вместе с большинством делегатов проголосовал за слияние с РКП (б).