Пациент Х

— Да, именно этим заклинанием и воспользуется подавляющее большинство магистров магии. Хотя оно является далеко не самым оптимальным в плане энергозатрат.

— Но тогда какое же заклинание следует использовать? — вопросительно проговорила Гермиона.

— Ты когда-то изучала латынь? — вопросом на вопрос ответил Темный Лорд. — Ведь этот древний язык ближе всего стоит к истокам магии, и именно на нем говорили Древние.

— Я все еще не понимаю связи… — попыталась возразить девушка.

— Как будет стул на латыни? — нетерпеливо перебил ее Волдеморт. Он уже явно начал терять терпение, поэтому Гермиона сочла за лучшее просто замолчать и сосредоточиться на вопросе.

— Кажется, что-то вроде «Седеле», если я ничего не путаю, — припомнила попытки изучить мертвый язык гриффиндорка.

— «Седили», — снисходительно поправил ее Волдеморт. — А теперь произнеси «Левиоседили» и слегка измени движение палочкой.

— Левиоседили! — воскликнула юная волшебница — и табурет подпрыгнул. Ей даже не пришлось прилагать усилий. Он сам откликнулся, мгновенно взмывая под потолок.

— Заклинание… заклинание получилось намного мощнее и потребовало меньше энергии, — пораженно пробормотала Гермиона.

— Безусловно, — спокойно подтвердил Волдеморт. — Ты сфокусировала силу и, вместо распыления магической струи, направила ее исключительно на достижение нужного результата. Но это лишь один пример.

— Левикорпус, — пробормотала Гермиона, вспоминая примененные Гарри чары, вычитанные в учебнике Принца-полукровки. — Значит, Снейп тоже знал об этом.

— Северус действительно был способен «изобретать» определенные заклинания, но на самом деле стоял лишь на начальной ступени. Однако это лишь самый банальный пример. Занимательнее экспериментировать с соединением более эфемерных понятий, не ограниченных жесткими рамками их материальности. Так, если правильно сплести «левиосу» с символом души «анима», то результатом станет душевный подъем, а, при условии вложения достаточного объема магической силы в заклинание, возможно вообще оборвать связь души с телом.

Гермиона побледнела. В той легкости, с которой он говорил о чарах, исходом применения которых должна была стать смерть жертвы, в том, что он даже не пытался скрыть, насколько темными являлись его эксперименты, был весь Волдеморт.

— Впрочем, — задумчиво прибавил Темный Лорд пару секунд спустя, — намного эффективнее для этой цели все же будет воспользоваться Авадой.

Конечно, он не собирался изменять себе ни на миг, и все же, как со стыдом осознала Гермиона, она была готова вытерпеть все это ради знаний, которые он ей предлагал.

Проводя параллели с обучением грамоты, Волдеморт не был наставником, который учил бы ее чтению и письму, он лишь показывал буквы, из которых она, возможно, позднее смогла бы складывать слова. А Гермиона никогда не могла устоять перед новыми знаниями.

Уже на третий день она принесла свои книги, чтобы обсудить сложные моменты — то, что она никогда не могла бы сделать ни с Роном, ни с Гарри, ни даже с кем-то из профессоров. И Волдеморт позволил ей задавать вопросы, иногда снисходя до ответа, реже — игнорируя их и небрежно роняя, что не станет разжевывать элементарные вещи, которые каждый волшебник обязан понять самостоятельно.

Это было тревожно до дрожи, но в то же время странно притягательно — получить возможность заглянуть за завесу превосходства и отчужденности, которой всегда ограждал себя Лорд, и приобщиться к его таланту и знаниям. Каждый день он вновь и вновь удивлял ее. Вряд ли хотя бы один волшебник на Земле мог похвастаться такими колоссальными познаниями.

Впрочем, Гермиона не забывала и о своем «домашнем задании». Медитациям и очищению сознания волшебница посвящала львиную долю свободного времени. И если сначала она с большим трудом могла сфокусироваться на создании перед мысленным взором даже простого пейзажа, то сейчас, стоило ей закрыть глаза и сконцентрироваться, как безмятежная картина весеннего сада сама вставала перед глазами. Она заставляла себя до мельчайших деталей воссоздавать тихий скрип качающихся веток, шелест ветра, влажноватый аромат раннего утра и приятную прохладу.

Правда, очищение сознания давалось ей намного труднее других дисциплин, и, хотя она перед сном старательно изгоняла все мысли, стараясь достичь того ощущения звенящей пустоты, о которой читала в рекомендованной Волдемортом книге, большого прогресса добиться пока не смогла.

И все же, совершенно гладко неделя пройти не могла, и в один из дней Гермиона по невнимательности захватила с собой, в числе прочих, книгу, год назад взятую из кабинета Дамблдора. В тот раз Волдеморт привычно запустил длинные пальцы в ее сумочку, выуживая на белый свет предметы. Быстро и без особого интереса пролистав два фолианта, он остановился на небольшом потрепанном томике, безошибочно раскрывая его на главе, как помнила Гермиона, посвященной хоркруксам.

Проклиная собственную забывчивость, Гермиона закусила губу, внутренне готовясь к взрыву. Погладив, будто здороваясь со старым знакомым, корешок длинным бледным пальцем, Волдеморт поднял глаза на девушку. Сейчас они ярче обычного светились багрецом.

— Хоркруксы, — абсолютно лишенным выражения голосом произнес он. И все же, напускное спокойствие не могло обмануть девушку. Было видно, что Волдеморт в ярости. В холодном бешенстве, свидетелем которого Гермиона не была еще ни разу. Даже когда сказала, что будет называть его «Томом». Цветы в комнате быстро окрашивались синим. — И многое ты узнала о них? Откуда у тебя эта книга?

— Да, я читала о них. В кабинете Дамблдора после его смерти я нашла несколько книг, посвященных этой теме. Думаю, он хотел, чтобы мы их заметили, — как будто со стороны услышала Гермиона свой голос. Она не хотела отвечать, но ее губы шевелились против ее желания.

А потом их взгляды встретились. И снова весь мир будто закачался перед девушкой. Звуки исчезли, словно они остались вдвоем, глубоко в толще воды. Остались только его глаза, и все глубже она падала в красный. Перед внутренним взором проплывали картины и лица людей. Он опять использовал на ней легилименцию. Он хотел увидеть, куда привела их охота за хоркруксами, хотел увидеть собственными глазами, как лишался осколков души. Слишком поздно он осознал настоящую угрозу, исходящую от трех гриффиндорцев. Его ненависть к тем, кто практически уничтожил его, должна была не знать границ. На лбу Гермионы выступил холодный пот.

«Я ему нужна, я ему нужна, он не убьет меня прямо здесь и сейчас», — как мантру повторяла Грейнджер.

— Как вы вообще узнали о хоркруксах? Я никогда о них не говорил, — оборвал поток лихорадочных мыслей ледяной голос.

— Дамблдор знал. После происшествия с дневником у него появились подозрения, и он стал расследовать различные источники, в том числе старые судебные акты. Он разговаривал с различными людьми, к примеру, с профессором Слагхорном. — Гермиона кинула быстрый взгляд на Волдеморта, который сейчас уже, казалось, взял себя в руки.

— Что ж, по-видимому, Дамблдор провел колоссальную работу, — безэмоционально произнес он, глядя как будто сквозь Гермиону. — Я часто задумывался над тем, как вы, дети, могли узнать мои секреты. Разумеется, Дамблдор, старый кукловод. — Он откинул голову на подушки, судя по всему, не собираясь продолжать разговор. Но Гермиона не намерена была так просто позволить ему оборвать тему именно теперь, когда поняла, что Волдеморт снова контролирует себя.

— То, что я прочла о хоркруксах — это ужасно. Почему ты пошел на это? — Гермиона сама не заметила, как перешла на «ты».

— Чтобы добиться бессмертия и расширить свою власть, глупая девчонка. Самые важные вещи на свете.

— Ты разбил свою душу и исковеркал себе жизнь, — тихо проговорила волшебница.

— Что за чушь ты несешь? — Волдеморт сухо и холодно рассмеялся. — Я — величайший из когда-либо живших волшебников. Я достиг таких силы и власти, которые тебе даже не снилась.

— Возможно, но что осталось в конце?

— Что ты имеешь в виду? — резко спросил Волдеморт.

— Что осталось от тебя в конце? У тебя было столько возможностей. Ты был умен, красив и силен и подавал огромные надежды. Ты мог достичь всего, мог стать счастливым. Разве тебе никогда не хотелось иметь собственный дом, любящую жену, возможно, детей? — попыталась Гермиона донести до него, насколько много он потерял. — Разве тебе никогда не хотелось иметь семью?

— Это все не важно. Тому, кто бессмертен — не нужны потомки. Я мог выбрать себе самый лучший дом. Я достаточно силен, чтобы самому достичь своих целей. Мне никто никогда не был нужен. Вы, люди, — он презрительно и с какой-то ненавистью рассмеялся, — такие слабые. Именно потому, что вы слабы, и ищите кого-то, чтобы выжить. Я же, я же достаточно силен, чтобы полагаться лишь на себя. Никто не смог достичь в жизни большего, чем я!

— Жизнь, которая скоро окончится. Жизнь, в которой тебя боялись, но не любили. В которой ты добился власти, но так и не стал счастливым.

— Замолчи, — по-змеиному прошипел Лорд. — Ты ничего обо мне не знаешь. Я достиг того, чего еще не удавалось никому из людей. Более того, — он скрестил на груди руки, — я стал большим, чем просто человек.

— Ты искалечил свою душу! — с болью покачала головой Гермиона.

— Ты так ничего и не поняла, — пробормотал Темный Лорд, но волшебница была слишком раздражена.

— Нет, это ты ничего не понял. Раз за разом разрывать свою душу. Даже твое тело поменялось. Дамблдор говорил, что это — следствие изувеченной души.

— Этот глупец Дамблдор! Как ты думаешь, сколько раз я делил свою душу?

— Семь? — вопросительно проговорила Гермиона, все еще не понимая, к чему он клонит.

— Семь, — пробормотал Волдеморт и как-то странно усмехнулся. — А теперь подумай, если бы я каждый раз делил душу пополам, какой частью этой эфемерной субстанции я бы сейчас обладал? Давай, подключи свои хваленые мозги и проведи простейшие расчеты.

— Около… около одного процента? — удивленно произнесла Гермиона, мысленно прикидывая. Она никогда раньше не задумывалась о создании хоркруксов в этом ключе. Разве по силе они были разными? Едва ли.

С удовлетворением понаблюдав за сменой эмоций на лице девушки, Волдеморт снизошел до объяснений:

— Для создания хоркрукса используются лишь незначительные крохи, около процента-двух полноценной человеческой «души». Потом с помощью специальных чар их делают зеркальным отражением «оригинала». Они служат лишь якорем, не дающим переступить грань.

— Значит, — Гермиона снова мысленно произвела расчеты, — значит, у тебя сейчас осталось около восьмидесяти пяти процентов. Но твое тело? Если это не следствие создания хоркруксов, то что с ним тогда произошло?

— Считаешь меня уродом? — вместо ответа задал вопрос Лорд.

А действительно. Было ли в нем что-то особенно отталкивающее? Да, его внешность казалась непривычной и другой, а излучаемая мощь, особенно в дни былого могущества, угнетала, но можно ли вообще оценивать его по человеческим меркам? Можно ли было сравнивать огромного, выдыхающего пламя дракона с жесткими перепончатыми крыльями и яркую воздушную бабочку? По одной шкале оценивать Волдеморта и любого другого мужчину? Темный Лорд весь излучал какую-то особую, магнетическую мощь, и Гермиона даже отчасти понимала Беллатрису, преклоняющуюся перед хозяином. Нет, уродом она его однозначно не считала.