А печаль холод греет

Хэмфри растерянно моргнул.

– Но у меня нет денег…

– Это будет мой подарок тебе на Рождество, маленький Ньютон.

Он расцвёл в такой счастливой широкой улыбке, которую я уже очень давно у него не видела и от которой самой хотелось улыбнуться. На мгновение я ощутила себя счастливой, пока чувство совести не постучало в гроб моей души.

Тук-тук-тук.

А не забыли мы о том, чей это брат на самом деле? А знали ли мы о том, как часто Хэмфри так искренне улыбался своему брату? И улыбался ли вообще ему?

Нет-нет-нет.

Почему-то только со мной этот десятилетий мальчик мог вести себя более открыто и общался со мной больше, чем с кем-либо ещё. Он часто мне говорил, что я его привлекала своим интеллектом, что он видел во мне родную душу. Но ведь Джозеф был ничуть не глупее меня во всяких философских темах, но Хэмфри почему-то не нравилось с ним общаться: то ли потому, что они были братья, то ли потому, что Джозеф не был отличником, как я или сам Хэмфри. Собственно, ему вообще мало с кем нравилось общаться – Хэмфри считал всех своих сверстников глупыми, неинтересными и совершенно бесполезными личностями, он постоянно лез к взрослым людям, чтобы поговорить о чём-то серьёзном, но те никогда не воспринимали его всерьёз, что всегда его ещё больше залило и огорчало. А кто знал, может, это рос и вправду новый Ньютон, Эйнштейн или Стивен Хокинг? Может, будь его мама менее равнодушной к собственным детям, он сейчас бы учился не в простой школе, а где-нибудь в лицее или ещё где-то круче?

С тяжёлым вздохом от своих мыслей я встретила книжный магазин. Пытаясь унять размышления о Хэмфри, словно он и вправду стал моим младшим братиком, я повела его вдоль стеллажей с научными книгами. Запах свежей печати приятно окутывал лёгкие, широкие окна щедро открывали вид на заваленные снегом машины и белые деревья, мокрые следы от ботинок тянулись от чёрного ковра по светлой плитке пола, разноцветные, но чаще тёмные, корешки научных книг сопровождали меня настороженными взглядами, словно ещё не знали, подойдёт для меня та или иная книга по интеллекту или нет. Часто заходя в книжные магазины, я определила для себя одну делать: каждый жанр смотрел на тебя по-разному. Любовные романы глядели на тебя с умилением, будто желали тебе самой счастливой любви; фэнтези – с предвкушением, потому что хотела узнать, какие эмоции ты испытаешь при прочтении, классика – со спокойствием, точно готовила чай для долгого собеседования. Ужасы безумно смеялись прямо в глаза, мистика странно шептала шелестом страниц под пальцами, подростковая литература с готовностью принимала тебя в свои ряды, желая помочь со всеми проблемами, тогда как детская литература радостно махала рукой абсолютно всем.

– Что ты хотела купить? – отвлёк меня от раздумий Хэмфри.

– Я давно хотела почитать эту книгу.

Я взяла в руки книгу Брайана Гринча под названием «До конца времен: сознание, материя и поиск смысла в меняющейся Вселенной» – как раз всё то, что могло дать мне пищу для размышлений.

– Я хочу такую же, – тут же сказал мальчик.

– Даже для тебя будет слишком рано, – я быстро пробежалась по корешкам, пока не наткнулась на знакомое название. – Вот, почитай лучше эту.

– «История всего: 14 миллиардов лет космической эволюции», автор Нил Деграсс Тайсон, – прочитал он на обложке и выжидательно посмотрел на меня.

– Мне очень нравится этот учёный, интересно пишет, а ещё у него не менее интересные мысли, тебе понравится, – я одобрительно улыбнулась.

Хэмфри кивнул и с привычным нахмуренным выражением лица начал листать подаренную книгу, пока мы неспешно двигались в сторону кассы. Не прошло и десяти секунд, как я вдруг замерла, словно почувствовав что-то опасное. Там, те двое мужчин… они что-то обсуждали. Что-то про…

БА-БАХ!

Я инстинктивно прижала к груди Хэмфри, когда взрыв снёс половину магазина, а мы повалились на пол. Теперь стук был не в мою душу, а в ушах – так громко пульсировала кровь, так громко стучало сердце. Пальцы крепко прижимали к моему телу кудрявую голову мальчика, который в ужасе вцепился пухлой рукой в моё пальто и таращился от шока по сторонам, и я вместе с ним. Нас оттолкнуло резким порывом воздуха ближе к выходу, к которому подобраться было слишком сложно не только из-за множества упавших шкафов, но и из-за двух мужчин, что и устроили этот взрыв. Даже в стоящем вокруг пожаре их пламенные фигуры чётко выделялись на красном фоне: их кожа стала тёмно-коричневого цвета, словно кто-то неровно нанёс толстый слой краски, огонь облегал их тело со всех сторон, глаза и рот – ярко-красные точки на фоне режущего глаза пламени.

А затем они вдруг перестали гореть, точно по волшебству или по мысленной команде. Огонь исчезал с их кожи, оставляя в некоторых местах ожоги разной степени, а на волосах – будто раннюю седину. Сами же взрыватели не выглядели старше тридцати пяти лет: один похож на хиппи с дредами и разноцветной подгоревшей одеждой, а второй – бритый налысо зэк с татуировками на лице и по всему оголённому торсу, где чётко были видны алые пятна ожогов от… болезни?

Вся боль и шум в ушах тут же пропали от изумления. Догадка вытеснила все чувства, оставив только полностью голый шок. До сегодняшнего дня я полностью не верила в существование этой болезни и уж тем более никогда не встречала «пламенных», как назвали болеющих в народе. Но вот они ещё живые стояли передо мной – только что горели, как Человек-факел из «Фантастической четвёрки», а теперь уже выглядели как самые нормальные люди.

Теперь глупо было отрицать то, что никакой опасности не существовало.

Б-е-р-е-г-и-с-ь.

И беги.

Беги, беги, беги.

– Хэмф, – прошептала я в ухо мальчика, которого всё так же прижимала к себе, а заодно и к полу, чтобы нас не было видно из-за упавшего шкафа с горящими книгами, – возьми шарф в руки и прижми его ко рту. Хоть окно и пробито, сейчас может всё равно появиться очень много дыма.

– Уже сделал, – так же тихо сказал он в ткань шарфа и внимательно на меня посмотрел.

– Хорошо, – мне было не страшно, скорее удивительно спокойно, словно я знала, как надо было поступать в таких ситуациях. – Теперь очень медленно и бесшумно продвигайся вперёд и не поднимай высоко голову, чтобы тебя не увидели.

– А как же ты? – Хэмфри медленно отстранился от меня, чтобы лишний раз не шуметь, и с мольбой в глазах глядел мне в лицо.

– Если будем двигаться вдвоём, нас заметят. Я попытаюсь отвлечь их.

Мальчик с пониманием кивнул и начал выполнять мои поручения. Я почти не дышала, с волнением следя за его неуклюжими из-за лишнего веса движениями, и облегчённо вздохнула только тогда, когда он оказался ровно под надёжным прикрытием шкафа, что полностью скрывал его от чужих глаз. Значит, настало моё время.

– Зачем вы это сделали?

Встав, я уверенно вскинула подбородок, с высокомерием глядя на двух преступников. Один из них забирал деньги, а второй о чём-то с ним лениво болтал, словно они только что и не взрывали книжный магазин, а сюда уже не ехала полиция. По крайней мере, хотелось надеяться, что она ехала.

– О, смотри, кто-то выжил, – хихикнул хиппи.

– Пристрелить её сразу или сначала изнасиловать? – бритый поднял пистолет, направив его на меня.

– Нашёл чем напугать, – продолжала совершенно бесстрашно отвлекать их я, пока Хэмфри медленно продвигался к выходу. – Мне просто интересно, зачем вы взорвали магазин.

– О, не одни мы решили сегодня поиграться, – болтливый хиппи весело указал пальцем в окно, где, оказалось, горел ещё один магазин. – Вон, видишь, ещё что-то горит. Мы тут всем городом решили немного поразвлечься с взрывчатками.

– И зачем же? – выгнула я бровь, скрестив руки на груди.

– Пора заявить о себе, – сообщил бритый ломаным голосом. – Развеять слухи. Показать себя. Захватить власть.

– И умереть, – добавила я.

– А она мне нравится! – воскликнул хиппи, делая пару шагов в мою сторону. – Ты случайно тоже не «пламенная»?

– Я… не знаю.

Я и вправду не знала. Не верила в слухи, но при этом почти каждое утро проводила в ледяной ванне по полчаса, а то и больше, потому что многие говорили, что так можно не заразиться. Не верила, но с настороженностью относилась к каждому прохожему, особенно после предупреждения от директрисы. Не верила, потому что человеку свойственно не верить до тех пор, пока самолично не увидит, но в то же время заранее подстраховаться. А после того, что я увидела на маме, а теперь и вживую… страшно. Слишком страшно. И за себя, и за маму, и за друзей, и за всех абсолютно…

Особенно за Джозефа.

– А вот так?

Бритый совершенно с равнодушным лицом направил пистолет на Хэмфри, который в панике застыл и в ужасе вытаращил глаза на угрозу. И вот теперь мне стало реально страшно – на мгновение перед глазами предстала картинка с Джозефом, когда тот вынес уже мёртвого ребёнка из горящего дома. А что если сейчас этим ребёнком окажется Хэмфри? «Я подумал… а если бы на месте этой девочки оказался бы Хэмфри или Олин?» – возникло из жуткого пламени воспоминание, точно сам дьявол выходил из огня.

Нет.

Никто не умрёт.

Я не позволю никому умереть.

Не позволю.

Никогда и ни за что.

– Не смей этого делать, – со злостью прорычала я сквозь зубы, с силой сжимая кулаки.

Жара.

Стало невыносимо жарко. И даже не в пальто дело. Жарко было в собственном теле. Словно кто-то включил во мне печку – я ощущала лаву, текущую вместо крови по жилам, дышала будто знойным воздухом, органы точно обжигала изнутри раскалённая сталь. Струйка дыма появилась прямо передо мной. Нахмурившись, я проследила за тем, откуда она шла, и с удивлением обнаружила, что моя кожа на ладони словно покрылась красными трещинами, из которых так и хотелось вырваться пламя. Но даже без него моей температуры хватало, чтобы рукав начал дымиться, за чем я заворожённо наблюдала, не веря своим глазам.

– Не вижу смысла тебя убивать, – пожал плечами бритый, убирая в чехол пистолет и двигаясь в сторону выхода по осколкам стекла. – Сама скоро сдохнешь.

А ведь правда. И даже вера в Бога ничем тут не поможет.

IX : А смысл скрывается совсем рядом

Глубокомысленные люди чувствуют себя актёрами по отношению к окружающим, потому что для того, чтобы быть понятыми последними, им приходится надевать личину поверхностности.

Фридрих Ницше

– Эссентизм – это направление в философии, которое предполагает, что у всего есть своя сущность и смысл существования, что бы это ни было или кто бы это ни был. В основу названия данной концепции философии взято латинское слово «essentia», что означает «сущность». По Эмериху Корету4 сущностью называется то, благодаря чему нечто есть то, что оно есть. Он очень сложно описывает, что такое сущность в своей книге, но эссентизм для себя определяет это слово немного иначе. Эссентизм подразумевает, что сущность не конечна и не делает вещи конечными, она просто делает их немного глубже, чем они кажутся на самом деле, тогда как края могут быть бесконечными. Ничего не может появиться из ничего, как и исчезнуть в никуда. У всего есть своя сущность, свой смысл существования: от столовой ложки, до жизни Вселенной. Скажем так, сущность – это что-то внутри самого предмета, живого существа, абстрактного понятия и так далее, что-то глубинное, и говорится тут не об атомах или электронах. Естественно, сущность – это нечто нематериальное, незримое, неживое, однако его можно понять, точнее самому найти внутреннее содержание того или иного явления, его смысл. Вот этим и занимаются эссентисты.