Истинная кровь

На письмо он тоже смотрел некоторое время… начиная, наконец, понимать, что произошло. Медленно перевел взгляд на короткие кудряшки Катрин. И расхохотался, чувствуя, что тревога его отпускает.

- Так это моего сына пристроили к кузнецу?! – прогремел он и сжал жену в объятиях, пытаясь расцеловать ее заплаканное лицо.

Глаза Катрин распахнулись от ужаса, который она испытала, услышав его смех. Ему смешно!

Отворачиваясь от его настойчивых губ, она зло утерла предательские слезы о котт Сержа и, поведя плечами, сердито сказала:

- Вы делаете мне больно, мессир!

- Такая уж у меня судьба, мадам, - выдохнул он, не отпуская ее, не желая видеть ее хоть на малейшем расстоянии от себя – только лицом к лицу. – Мы всегда делаем больно тем, кого мы любим. Подчас – невольно. Чаще всего это не в нашей власти. Так когда, по-вашему, Аделина должна родить?

Слезы высохли сами. Катрин ошеломленно посмотрела на мужа.

- Вы и сами можете догадаться! И наймите ей повитуху! Чтобы не пропустить радостный день!

- Откуда мне знать, грешила ли она с кузнецом до свадьбы? И повитуху пусть ей нанимает ее жених!

- Она грешила с вами… или вы с ней… да какая разница! – Катрин начала вырываться из его рук. – Отпустите меня! Я обещаю вам, больше никогда не заговорю об этом. Было – и было…

Он не отпускал ее, только прижимал к себе еще крепче, не зная, сердиться ему, смеяться или начинать страдать. Последнее выходило у него наиболее живописно.

- А у нас с вами, любовь моя, тоже было и было? Так вы к этому относитесь? Я не мог простить вам поцелуя короля, вы же простили мне ночь со шлюхой. Простили? Как вообще можно такое простить, Катрин?

Многовековые честь и гордость графов дю Вириль отразились яростью в глазах маркизы Катрин. Изловчившись, она выскользнула из его объятий и отступила от него на шаг.

- «Тоже»? «Тоже»?! Вы смеете полагать, что то, что было меж нами, я могу считать равным тому, что было у вас в той грязной гостинице среди клопов? – ядовито бросила она. – Вы смеете сравнивать меня с… ней? Вы… - она замолчала и криво усмехнулась своей неожиданной догадке, - вы считали меня такой же. Тогда, в саду… Верно?

- Не верно! – взревел маркиз де Конфьян и, схватив ее за руку, снова упрямо притянул к себе. – Не верно, потому что вы обманываетесь сейчас! Катрин! Услышьте меня! С Аделиной у меня ничего той ночью не было и не могло быть! Вашими усилиями я на других женщин даже смотреть не могу! Недаром слуги считают вас ведьмой. Вы же околдовали меня! Каждый день, каждый час я думаю о вас! Только для вашего имени бьется мое сердце. Только для ваших глаз я дышу. Только ваш образ преследует меня денно и нощно! Так о каких аделинах вы говорите? Их нет и не было с тех пор, как я впервые увидел вас. Их не может быть, потому что для меня существует только моя Катрин. Услышь меня!

Он всегда так много значения придавал словам.

«Ничего не было». Маркиза вспомнила, как то же самое сказала ей, уходя, наглая девчонка. Так значит, она все неверно поняла. А он? Он сам подтвердил ей! Господи, сколько боли они причинили друг другу…

Но Катрин теперь и сама желала его слов.

- Почему вы поверили, что я могу предать вас? – спросила она глухо, крепко прижавшись к нему. – И могу позабыть все, что было у нас с вами? Что могу отказаться от счастья быть матерью ваших детей? Серж, я готова прожить всего один час рядом с вами, чем мучиться вечность без вас. Так почему же вы решили, что я могу променять все это на сомнительные блага сиюминутного пустого развлечения?

- Я верил своим глазам. Но не вам. Теперь вам я верю больше. Так поверьте же и вы мне, а не тому, что вы видели или слышали в той проклятой харчевне!

- Я верю. Потому и простила.

- Мне не нужно ваше прощение. Мне нужен ваш взгляд, когда вы сердитесь или когда радуетесь. Мне нужны ваши губы – смеются они или проклинают. Мне нужен малейший поворот головы – обернулись вы ко мне или к кому-то другому. Мне нужны ваши руки – ласкающие меня или отталкивающие. Мне нужны вы – лишь бы вы меня любили. Большего я не прошу. Если все это мое – то прощение мне ни к чему.

- Моя любовь и я сама – это все ваше, мой трубадур. Навсегда, - прошептала Катрин.

- Прекрасно. С этим мы разобрались, - Серж улыбнулся, но глаза его опасно сверкнули. – А теперь объясните мне, любовь моя, как Аделина оказалась в Жуайезе?

- Утром, когда мы уезжали, она спросила о работе, - смутившись, пробормотала Катрин. – Я думала, это вы ее отправили ко мне.

Маркиз нежно провел пальцем по ее скуле, очерчивая контур лица. Это лицо было совершенным. И каждая слеза, катившаяся по нему – не имела цены. Он бы умер тысячу раз, лишь бы она никогда не плакала, но при этом тысячу раз оказывался причиной ее слез.

- Когда-то я сказал вам, что вы слишком много думаете за меня и лучше бы – обо мне. Видимо, так и есть. Я видел ее раз в жизни. Был пьян, хотя мой разум не помутился. Мы проговорили некоторое время, а после я отправился искать вас. Меня не привлекает любовь, которую можно купить за деньги. А что до прочего… Милая моя, в бытность свою трубадуром я, конечно, не был монахом. Но ни один мельник, кузнец или пекарь не носились за мной по Жуайезу с требованием жениться на их дочерях, поскольку следы их греха стали зримы.

- Не обольщайтесь, мессир, - хмыкнула Катрин. – К чему отцам веселых дочерей трубадур, ежели был герцог? С него за дочь и денег можно было получить, и земли попробовать выпросить.

- Какая веселая у вас была семейная жизнь, - хохотнул Серж. – И как вы ее терпели?

- Это скорее герцогу приходилось терпеть мои частые головные боли, - вмиг став серьезной, ответила маркиза. – Впрочем, теперь это не имеет никакого значения.

- Головные боли? – маркиз обеспокоенно взглянул на нее. – Час от часу не легче! Имеет, да еще какое! Но ведь вы не особенно жалуетесь на здоровье… А в последнее время как? Господи, да вообще не жалуетесь! Неужели я настолько запугал вас?

Катрин ласково улыбнулась и поцеловала его в щеку.

- Я не собираюсь запираться от вас в своей комнате, потому мне и жаловаться незачем.

- О Господи… - простонал Серж, чувствуя облегчение, - вы сведете меня с ума… уже свели… Катрин…

Он зарылся носом в ее волосы и, наконец, подхватил на руки.

- В таком случае… быть может, если и запираться в комнате, то вместе? И начать можно прямо сейчас!

Эпилог третий. Сюжет разбавляющий

Рождество 1205 года по трезмонскому летоисчислению, Трезмонский замок 

- Вы думаете, коль я простая служанка, то со мной можно просто так, Ваше Высочество? – возмущенно воскликнула Катрин Скриб, которая уже второй месяц прислуживала в Трезмонском замке. Ее голос эхом отразился от стен тронного зала, убранного для празднования Рождества. В самом центре возвышалась величественная елка, пожалуй, самая огромная во всем королевстве, украшенная разноцветными игрушками. Их разукрасила сама королева. Ее Величество милостиво позволила некоторые расписать Катрин. Напротив девушки, сверкавшей гневными глазами, стоял не менее рассерженный принц Мишель. Его щеку украшала вспухающая алая царапина.

- Я имею право мечтать о любви. О любви взаимной. И я никогда не стану лишь увеселением на полчаса. Даже и для будущего короля!

- Ты забыла свое место! – воскликнул принц Мишель, откинул со лба растрепавшуюся челку, и снова навис над Катрин. – Vae! Это я привел тебя в замок – не для увеселения, а потому что ты нужна мне! Потому что я хочу быть с тобой! Потому что я спать не могу – вижу тебя всякий раз, как закрою глаза. Ты все равно будешь моей, пастушка!

- Да лучше я уйду с бродячими музыкантами! – отбегая от принца, ответила Катрин. – Я бы не согласилась на место в вашем замке, ежели бы думала, что вы станете требовать платы за это. Я никогда не буду вашей!

- Будешь! Клянусь честью, ты будешь моей! – догоняя ее, кричал принц. – Потому что я… потому что я так хочу!

Катрин скрылась за пологом, скрывающим коридор с множеством различных комнат и, забежав в одну из них, спряталась в сундуке, обещая святой Катерине, что, если принц Мишель ее не найдет, то после Рождества она вернется домой.

- После Рождества они вернутся домой, всего-то после Рождества, - успокаивала королева Мари своего мужа, короля Мишеля I Трезмонского, когда они под руку входили в тронный зал. Мари недовольно покосилась на елку и тихо пробурчала: - Кажется, в этом году самая худшая елка за всю нашу с тобой жизнь. И эти кошмарные розы на стенах! Как ты мог разрешить мне так изуродовать тронный зал?

Его Величество усадил королеву на трон и склонился к ее руке.

- Мари! – улыбнулся он. – Ты ничего не можешь изуродовать. У нас самый красивый тронный зал во всем королевстве. Потому что его украсила ты. И елка тоже. Я слышал, ты нашла себе помощницу?

- Катрин Скриб? – Мари посмотрела на елочные игрушки, сделанные своей ученицей. – Милая девочка и, определенно, талантлива. А слышал ты, как она поет? Чистый ангел. Но придется выгнать ее, - королева вздохнула и снова посмотрела на розы, которые изрядно потускнели и вынесла вердикт: - К весне я здесь все переделаю!

- Переделывай, любовь моя. Но почему ты собираешься выгнать девчонку? – удивленно посмотрел Мишель на жену. – Ты всегда была против, чтобы я кого-то выгонял.

- А ты не замечал, как на нее смотрит твой сын? – Мари удивленно посмотрела на мужа – иногда он бывал крайне невнимателен. – Ты же и сам понимаешь, что брак с пастушкой не соответствует королевской чести. И потом… вдруг еще найдется дочь Конфьянов… Господи, бедные маркизы! Я бы на месте маркизы Катрин с ума сошла! Полгода прошло… Все же хорошо, что мы позвали их…

- Да, все-таки праздник. Не представляю, куда она могла подеваться. За эти полгода, кажется, не осталось места, где бы еще не искали, - Мишель вздохнул. – Но выгонять девчонку просто так, даже если она простая пастушка… А может, попросить Конфьянов, пусть найдут ей место у себя?

- Прекрасно! – королева едва не захлопала в ладоши. – Вот это мы и обсудим за праздничным столом.

Она и спустя годы была все так же бесконечно влюблена в своего мужа.

И все тем же взглядом, совсем как в юности, почти не изменившимся, следила за каждым его жестом, изучала черты его лица, и весь чердак Чудной Башни, отданной под мастерскую, был заставлен холстами с его портретами.

- Главное, дорогой, береги нос, - хихикнула она. – Мало ли, что привидится маркизу.

- С маркизом разберемся, - хохотнул Мишель, - меня больше заботит, что видят твои глаза.

Его Величество склонился к жене так близко, что ее самые синие глаза на свете теперь казались ему целым миром, и припал к ее губам страстным, как двадцать лет назад, поцелуем.

- Да когда-нибудь вы уже нацелуетесь или нет? – раздался голос Маглора Форжерона, ударился о стены, разлетелся по всей комнате и очутился в середине тронного зала, обернувшись скрюченной старческой фигурой в черном плаще, подбитом мехом.

- Не завидуйте, магистр, - отмахнулся Мишель.

Магистр озадаченно посмотрел на короля и королеву и проворчал: