А печаль холод греет

– Не. Хочу. Об. Этом. – Выделяя каждое слово, зло проговорила я.

– Да, я помню. Больная тема. Кстати, а почему?

– Да ты сама больная совсем, что ли?!

Я резко выпустила её руку и вскочила со своего места вне себя от злости и негодования. Филис вся содрогнулась от моего крика и, казалось, только сейчас наконец-то пришла в себя. Она в ужасе уставилась на свои пальцы, а затем перевала такой же полный паники взгляд на меня. В её фиолетовых глазах как будто впервые появилось непонятное ей до этого чувство – страшное, пугающее своей чернотой и мерзкое, как слизень, ползущий по лицу. Прижав к груди руки, девушка вдруг вскочила с места и быстро скрылась в конце коридора, убежав к лестнице. И мне оставалось только гадать, что в этот раз пришло ей в голову и почему она умчалась от меня как от настоящего монстра.

А была ли я монстром?

Ха-ха, смешно.

Определённо да.

Я всегда чувствовала, что во мне жил маленький демон, и за каждый мой плохой поступок, за каждое грубое слово он рос. Рос, рос и рос. И ведь вырастет до таких размеров, пока от меня самой ничего не останется. Чем я лучше Тории? Разве что только тем, что не лезла к другим без причины. А в остальном я была даже хуже: настолько вспыльчива, что вместо ссоры сразу шла драться, настолько гордая, что никогда не принимала помощи, настолько грубая, что мои слова порой ранили больнее кулаков, настолько жестокая, что на моём теле не осталось почти ни одного целого места, где никогда бы не было синяка, царапины, шрама или перелома. Быть жестокой не только к людям, но и к самим себе – так я жила, так выживала в этом мире монстров, сама не замечая, как становилась монстром.

Конечно, мне хотелось стать лучше. Извиниться, простить, не повторять ошибок – я всегда старалась что-то из этого сделать, но не всегда получалось. А порой становилось лишь хуже. Наверное, именно поэтому со мной почти никто не дружил. Но вот именно, что почти. Однако лучшей подруги или даже просто подруги у меня никогда ещё не было. А Филис…

В груди неприятно защемило, на душу словно вылили ведро отходов – так гадко и пахуче там стало. А ещё так одиноко и темно. Так черно… Мрак внутри человека был настолько естественен, что не было смысла ему противиться. Принять его – ведь рано или поздно всё равно придётся окунуться в самые тёмные бездны своего сознания и именно там будет спасение и покой…

– Как жаль, что мы так и не смогли от неё избавиться.

Высокий тонкий голос Тории тут же отвлёк меня от мрачных мыслей. Возмущённо цокая каблуками, она вышла из кабинета директора, а вместе с ней был ещё кто-то: высокий молодой парень со светлыми волосами и тёмными глазами. Мне не удалось его как следует рассмотреть, как он, кинув на меня хитрый взгляд, скрылся в конце коридора вместе с о чём-то говорящей Торией, которая даже не обратила на меня внимания, а всё продолжала о чём-то возмущаться. Видимо, из-за меня.

Тяжело вздохнув, я зашла в уже до омерзения знакомый кабинет директора, а точнее директрисы: та сидела за своим большим столом и внимательно изучала меня взглядом маленьких глаз. Светлые волосы были коротко пострижены, на лице тонны косметики, чтобы выглядеть моложе, пиджак и юбка подчёркивали её сохранившуюся за долгие годы фигуру – ничем непримечательная женщина, но и ничем не отталкивающая. Самая обычная, что мог сотворить этот мир – каждый из нас был самым обычным, и лишь некоторым удавалось хоть как-то выйти за рамки обыденности. Но таких… крайне мало.

И я совершенно не одна из них.

– Перейдём сразу к делу: вы вновь избили мою дочь, – перешла сразу в наступление директриса.

– Избила – слишком громко сказано, – я скривила в неприязни лицо. – Скорее просто немного проучила.

– Родителям вашим явно не хватает проучить вас, – резко сказала мисс Сартр, сжав от негодования руки в кулаки. – Уже в который раз вы поднимаете руку на мою дочь, в который раз вы приходите ко мне и грубите тут вместо того, чтобы осознать свои ошибки и наконец-то отстать от Тории. Но каждый раз я вас не выгоняю из школы, не исключаю…

– И почему же, интересно знать? – нетерпеливо спросила я, скрестив руки на груди и слыша эти слова уже далеко не в первый раз. – Почему за последние несколько лет вы так этого и не сделали?

– Неважно, – сдержанно отчеканила женщина. – Но этот раз последний, когда я вас оставляю в своей школе. Больше я не потерплю подобного издевательства над своей дочерью и не только над ней, ведь вы устраивали драки и с другими учениками.

– Да, бывало, – равнодушно согласилась я, не видя в этом ничего страшного.

Мисс Сартр смирила меня хитрым взглядом.

– Но в следующий раз я уже ничего сделать не смог, да и не от меня это теперь зависит. Наш мир меняется, и теперь в нём нет места сильным чувствам. Вижу, вы не в курсе этого, раз устроили очередное представление в столовой, поэтому поясню: нельзя испытывать сильные, неконтролируемые и агрессивные эмоции. И дело даже не в этом, что это может причинить другим боль, а в том, что вам самой от этого хуже будет.

– Почему же? – недоверчиво сощурила глаза я, смотря прямо в лицо директрисы. – Как видите, я сегодня проявила сильные эмоции и от этого ещё не померла.

– Возможно, скоро и помрёшь, – безразлично пожала плечами она. – Такое распоряжение вступает с начала следующей недели: если ученик проявляет сильные эмоции, то… скажем так, об этом стоит сообщить одному важному человеку. Вы ведь наверняка слышали о многочисленных пожарах, вспыхнувших по всему миру за последние несколько дней. Не думаете ли вы, что это просто так? От мира скоро не останется и пепла, а от людей – тем более.

– К чему вы ведёте? – никак не понимала я, вся напрягаясь от её слов.

– Скоро всё сама увидишь, если доживёшь. Просто будь осторожнее и… равнодушнее. Возможно, только равнодушие и спасёт весь наш полыхающий мир.

От директрисы я вышла в полном недоумении. Я понятия не имела, о чём она говорила за последнюю минуту, что хотела донести до меня своими загадками, какой смысл вкладывала в свои, казалось бы, бредовые слова. Мерзкое чувство тревоги так и забралось под кожу, как инфекция, что собиралась заживо содрать с меня кожу и не оставить ни капли жизни. Невероятно темно мне казалось в самой себе, а на фоне этой черноты так и вспыхивали бледно-серые сигналы беспокойства, словно вот-вот – и что-то произойдёт, нечто поистине ужасное, жуткое и… бесчеловечное. Мне не хотелось об этом думать, но мозг как назло всё прокручивал и прокручивал в голове слова мисс Сартр: «Возможно, только равнодушие и спасёт весь наш полыхающий мир». Да, на планете и вправду творилось что-то странное, непонятное и пугающее своей разрухой, но что именно – никто понять пока так и не смог. Но как можно было спастись с помощью равнодушия? Ведь это наоборот только погубит всех нас.

Бред. Что за бред.

Нельзя было быть безучастным к тому, что происходило. Нельзя было просто так наплевать на всех и вся и ни о чём не думать. Надо было спасаться… да, спасаться. Но от кого или от чего? И куда бежать? Где искать спасения? И зачем?

Слишком много вопросов. Слишком много непонимания.

Слишком…

Чувство потерянности в самой себе, в своём сознании, в своей душе, медленно подкрадывалось сзади, как смерть, и так же медленно расплывалось в безумной улыбке – вот-вот можно было забрать с собой очередную жертву. И возможно, так оно и было бы, если бы меня вновь не отвлёк чей-то голос:

– Джозеф сказал, чтобы ты довела меня до дома.

Передо мной словно из ниоткуда появился мальчик десяти лет с лохматой копной кучерявых каштановых волос. Его тёмно-карие глаза глядели на меня снизу вверх из-под больших очков, тёмные веснушки рассыпались по круглым щекам, словно кто-то просыпал шоколадную стружку, неопрятный джемпер обтягивал его полноватое ещё совершенно детское тело. Он держал в пухлых руках Кубик Рубика, который всё пытался научиться собирать полностью, а не только один цвет, его пытливый взгляд скользил по моему мрачному лицу.

– И тебе тоже привет, Хэмф, – слабо улыбнулась я и побрела в сторону раздевалки.

– Я вообще-то сказал тебе привет, но ты никак не отреагировала, – поджал губы мальчик.

– Да? – мне было всё равно. – Прости, я задумалась.

– А о чём думала?

Этот вопрос Хэмфри уже задал на улице, когда мы оделись и вышли из школы. Морозный воздух Колдстрейна тут же неприятно защекотал в носу и забрался в лёгкие, белый вид полностью окружил нас: снег падал на вытоптанные тропинки медленно, плавно, словно кто-то вытряхивал в сероватом небе перьевую подушку; всё скрипело от мороза, как старые половицы заброшенного дома; птицы радостно пели проходящим мимо редких деревьев людям, которые были вновь ко всему равнодушны и холодны, как сам наш безликий город.

И так всегда.

Сколько себя помню – безэмоциональные лица, лица, лица… А в них – абсолютно ничего. Холод. Безразличие. Бездушие. И самое главное – усталость. Жители Колдстрейна всегда выглядели уставшими: даже отпуск на месяц или две недели каникул не придавал им бодрости. Утро, завтрак, работа или учёба, перекус – глядишь, уже вечер и пора спать. Серая, скудная рутина, которая оказалась словно комнатой из четырёх стен, куда заперли каждого из нас и никогда не позволяли выходить. Везде преследовал холод: на улице, в домах, в душах. Даже лето всегда выходило настолько дождливым и морозным, что, казалось, вот-вот – и пойдёт снег в середине июля.

Ни капли блеска, ни капли солнца, ни капли загара или радости – всё меркло во тьме.

Выбраться?

Если бы только это было возможно…

Колдстрейн не отпускал, тот, кто заезжал сюда, оставался уже навсегда: появлялись совершенно из ниоткуда проблемы, события, боль и даже смерть. Город хоронил своих же жителей под натиском морозов и несчастий, нещадно бил их холодным потоком и не важно чего – ветра или равнодушия дорогого человека. Гроб, что словно находился в Антарктиде, – так можно было коротко описать Колдстрейн. Не открыть крышку, не выцарапать её ногтями, не докричаться до помощи – ничего не оставалось сделать, как смириться со своей жалкой участью и умереть.

А умирать придётся долго, мучительно и невыносимо болезненно.

– О том, что сказала директриса? – не дождавшись моего ответа, напомнил о себе Хэмфри.

– Откуда ты вообще узнал, что я была у неё? – тут же отвлёкшись от очередных мрачных размышлений, кинула я на него резкий взгляд.

– Слухи о том, что ты в очередной раз уделала Торию, быстро разлетаются, – серьёзно ответил он, будто отвечал на не менее серьёзный вопрос.

– Не поспоришь, – мрачно усмехнулась я, заправляя локон длинных чёрных волос за ухо.

– Так о чём же ты думала? – с любопытством, присущим не столько детям, сколько от природы всем интересующимся людям, вновь спросил Хэмфри.

Я задумчиво нахмурилась.

– В твоём классе случайно ничего не говорили о том, что происходит в мире?

– Ты про пожары? Да, сегодня мы сегодня обсуждали это. Многие считают, что во всём виноваты тайные группировки, которые хотят запугать весь мир и добиться власти. Но я считаю, что тут что-то другое, более серьёзное. Мне кажется, на мир движется тотальная катастрофа и поэтому надо как можно скорее бежать и где-то спрятаться… но куда и от чего?