Второй

— Я.

— Ты один?

— Мы нашли их укрытие вместе с Кристиной. Фебу — да, я один.

— Как?

Он снова уставился в тёмное зеркало пола. Как он должен ответить? Показать пантомиму?

Совет терпеливо ждал. Он перебирал известные ему слова, пытаясь найти парочку подходящих.

— Утопил.

— Где — утопил? — спросил после паузы прежний старикан.

— В какой-то… лохани… с кровью.

Звучало, оказывается, странно. Он не помнил, чтобы хоть раз до этого называл словами то, что сохранила память: всепроникающий запах, агония тёплого тела сквозь мокрый холод ткани, тошнотворное прикосновение волос к намертво сжатым пальцам.

Совет отреагировал тихим шевелением и перешёптыванием.

— Верно ли я понимаю, — медленно сказала блондинка из Треанса, — что Феба держала в своём обиталище некий наполненный кровью сосуд? Как именно он выглядел? Похож на ритуальный? Какие-нибудь изображения на нём были?

— Забыл рассмотреть, – сощурился на неё Джейсон. — Знал бы, что это важно, взял бы вас с собой.

— И как же так получилось, — снова перехватил инициативу сахский старикан, — что Феба Эйе позволила тебе так с ней обойтись?

— Я повредил ей руки. Перерезал сухожилия.

— Руки, — скептически повторил маг.

Джейсон посмотрел на архимага, потом на Кристину. Он ни разу не поинтересовался, как много она им рассказала. Не только потому что ему было наплевать, но ещё и потому, что, пока он валялся в лазарете, она шла по лесу пешком, чтобы вернуть ему нож. После такого не задают глупых вопросов. Но своего он всё равно не отдаст, так что какой смысл скрывать…

— И блокировал поток силы, — добавил он.

— Как? — начал раздражаться дед.

— Посредством ножа.

— Какого ещё ножа?!

— Из чёрной осины.

— София? — вылупилась на архимага блондинка.

— Вношу в список вопросов на обсуждение.

— Этому вопросу столько же лет, сколько осиновой роще! — впервые заговорила глава Треанса в рюшах. — Другие страны на неё не претендуют при условии, что Иннсдерре обеспечивает полный контроль…

— Потом! — повысила голос София, как будто утихомиривая расшумевшийся класс. — Нам здесь до вечера сидеть, а на кандидатов — час. Вопросы, пожалуйста.

Несколько секунд напряжённых взглядов и ёрзания — и старый маг в белом снова уставился на Джейсона:

— За каким дьяволом ты попёрся к Фебе Эйе с чёрной осиной, где бы ты её ни взял? Почему ты не использовал силу, которой ты, как нас тут уверяют, не обделён?

Казалось, зубы склеила смола, стоило огромного труда их разлепить.

— Не хотел.

— А в грядущем бою против Хадега захочешь? Или его тоже ткнёшь осиновым ножиком, а потом утопишь?

Джейсон адресовал ему взгляд, намекающий, что Хадег не первый в очереди.

— Как пойдёт.

— А что там с этими выбросами силы из-за ментального воздействия? — спросил молчавший до сих пор второй бархатный чехол. — Они продолжаются или нет? Мы можем их как-то использовать? Намеренно спровоцировать на поле боя в качестве мощной атаки?

Джейсон опять посмотрел на архимага, а потом вместе с ней — на эфирку из Ковена. Ему почему-то казалось, что идиоты из Совета могут предлагать что угодно и важно только то, что на это скажет Ковен Иннсдерре.

— Исключено, — сказала эфирка. — Во-первых, неконтролируемость всплесков означает, что они равно опасны для всех, кто находится поблизости, не получится направить поток на врагов, а наших воинов обойти. Во-вторых, во всех случаях, когда ментальное воздействие имело длительные последствия, крайне нежелательно любое аналогичное вмешательство.

— То есть, он опасен и бесполезен, — заключил чехол.

Бесполезен по сравнению с кем, интересно? Оба высших из Треанса были заметно старше поколения Кометы, но, пожалуй, моложе Макдуфа — типичные представители упадка? Приближены к власти, как сильнейшие высшие, просто потому что других стихийных магов в их тухлой стране не осталось?

— К кандидату вопросы будут?

Все промолчали.

Он думал, что собеседование Офелии будет уже чистой формальностью. Её биография была безупречна: после оглашения способностей и опыта не последовало паузы и перечисления нелицеприятных фактов. Но Совет взорвался негодованием:

— Абсолютно невозможно допустить к государственным вопросам гражданку Каэлида. А если завтра их короли призовут всех обратно?

— Кто-нибудь знает наверняка, что там происходит? Был ли вообще этот заговор?

— А если якобы изгнание — афера по внедрению шпионов? Теперь люди из Каэлида есть в Иннсдерре и Сахе — это ни у кого не вызывает беспокойства?

— При том что последнего человека в Каэлиде вы потеряли!

— Вопросы к кандидату!

— Какой смысл задавать вопросы магу эфира?

Джейсон почувствовал себя обманутым. Единственное, что их всех волновало, — это чтобы в войско Альянса не проник тайный приверженец идей Хадега. Если Офелия пройдёт проверку эфирки из Ковена, их всех возьмут. Плевать им на биографию, личностные качества и, возможно, даже на способности. Они в панике и не могут позволить себе выбирать.

Кто-то хмурился, кто-то качал головой и поджимал губы, кто-то раскраснелся от жарких споров. Устало молчал Ковен, уже прошедший всё это в своём тесном кругу. Если Хадегом движет не месть и не пошлая жажда власти, а действительно желание вернуть времена расцвета высшей магии, то он уже проиграл. Этому миру конец.

***

Офелия не могла осуждать Совет за недоверие. Более того, она тоже считала реакцию короны на заговор неадекватной, а потому подозрительной. Но если у короля и был план по внедрению шпионов на материк, то её напрочь забыли в него посвятить. Поэтому она могла только открыться пристальному взгляду Агды, снять все защиты, чтобы показать, что ей нечего скрывать. Чтобы Совет принял её и позволил героически погибнуть, потеряв разум под магией Хадега. Как будто очень хотелось.

Из дверей Башни она вышла с лёгкой головной болью и удивилась, что солнце в высоком синем небе только слегка изменило положение, хотя она ожидала увидеть закат.

Попрощавшись с проводившим их Макдуфом, в молчании они шли по мощёной дорожке.

— Интересно, — бросил через плечо бодро шагавший впереди Дерек, — на каком расстоянии от Башни уже можно телепортироваться?

— По этикету или технически? Хотя я бы лучше прогулялась до портала в Аннберанде — нам ведь не запрещали?

— Нет, но портал у самого моста с той стороны, город посмотреть не получится.

— Думаю, две сотни метров свободы сделают сегодняшний день немного лучше. — Офелия повернулась к Джейсону. — Пройдёмся?

— Нет, у меня срочные дела в Отенби.

— А разве…

Он исчез, не дослушав вопрос. Офелия вздохнула.

Здесь было намного теплее, чем на севере, где ещё не сошёл снег. Впереди ослепительно блестела на солнце река, за ней звенел жизнью большой город. Но на этом берегу только ветер пригибал высокую траву и глухо отзывались на шаги плиты дорожки. Начали мёрзнуть руки.

— Знаешь, кто такие Тени Второго? — снова обернулся на ходу Дерек.

— Артурианская секта? Тёмной направленности? — Офелия подалась вперёд, чтобы было удобнее разговаривать, но подкинутая ветром пола чёрного камзола коснулась её ноги, заставив смутиться и снова отстать.

— Альвинийская, — поправил Дерек, не заметив её трудностей. — Альвиний — бог-отец, все учения, которые это признают, можно считать альвинийскими. Артурианство в том числе, только, как ты понимаешь, для них ключевой персонаж — старший сын: честный, благородный, отважный — воплощение всех добродетелей. Тёмных артурианцев не бывает. Тёмная сторона альвинизма — это почитание второго сына, Морреда. В артурианском каноне он воплощает все мыслимые пороки, в первую очередь зависть и мстительность. Во всём уступая брату, он возненавидел его и в конечном итоге погубил. И даже успел забрать себе жену Артура, пока не бежал от гнева Альвиния в Бездну, потеряв в бою с ним руку. Хотя, согласно некоторым источникам, Морред был мужеложцем, просто иррационально желал обладать всем, что было у брата.

— Но есть и не артурианский канон?

— По другой версии, Артур был тщеславным козлом, который то ли по глупости, то ли по злобе отбирал у брата, и так лишённого трона, любую возможность проявить себя, добиться чего-то помимо пустого статуса ненаследного принца. И был вдобавок скверным правителем, зато умел располагать к себе. Ну ты знаешь, каким его изображают, сахар можно слизывать. Из-за этого Морред долго не решался идти против всего двора и критиковать политику Артура, пока она не привела королевство на грань полного краха. Тогда он всё же взял ситуацию под контроль и стал — для некоторых — символом правды, справедливости и смелости выступить против устоявшегося порядка.

— И которая из историй про тебя?

Дерек усмехнулся:

— Потомки пусть спорят. На самом деле, в обеих слишком много несовпадений. Не знаю, зачем стал это рассказывать.

Наконец они дошли до моста — широкого, идеально ровного, с добротными каменными перилами. Здесь можно было идти рядом, а не гуськом, а шаги звучали звонче.

— Мне просто было одиноко. Всерьёз так, знаешь, по-чёрному. Наверняка знаешь, это у всех одинаково. Когда чувствуешь, что обладаешь величайшей драгоценностью, — а для других это всё равно что постыдная болезнь. Друзья детства перестают с тобой общаться — кто-то сам, кто-то по велению родителей. Тебе объясняют, что это не враждебность, а предосторожность, это временно, пока ты не вполне владеешь своим даром и можешь случайно кому-нибудь навредить. А вот потом научишься его сдерживать, а потом даже пойдёшь в специальную школу и узнаешь все тонкости управления энергией, и вот тогда… Что тогда? Сначала думаешь, что тебя ждёт великое будущее. Ведь доставшаяся тебе сила, кажется, не слишком-то уступает силе прославленных героев вроде Конхора или Железной Ауд, и тебе уготованы деяния не менее головокружительного масштаба. Но узнав мир получше, ты замечаешь, что в нём нет никаких прославленных героев. Есть артефакторы, строители, целители, земледельцы. А те последние до тебя, чей дар был слишком огромен для рутины, стоят у власти, и их великие деяния — это заключение союзов и издание законов. Тебя в этом мире не ждали и ничего не могут тебе предложить. Ты один со своей силой, попробуй придумать что-нибудь сам.

— Уж кто-кто, но ты был не один! — возразила Офелия и тут же испугалась, что в её словах Дереку могло послышаться осуждение, хотя её мнения никто не спрашивал и вообще это не её дело.

Дерек хмыкнул и запрокинул голову к небу. Гладкий камень моста позволял совсем не смотреть под ноги.

— Возможно, не будь у меня брата, я бы рос в тоске по дружбе, жил бы мечтой найти таких, как я, и в школе, оказавшись среди одарённых сверстников, наконец обрёл бы счастье. Но я рос в борьбе и соперничестве, в страхе отстать, потому что я был старше, а он был сильнее. И что хуже всего — его все обожали. Просто так, потому что в нём было что-то, что заставляло его любить. Что уж говорить о Селесте, при виде неё даже низшие расплывались в улыбке, но это понятно, она правда была очаровательна. А чем я был хуже брата? Только меньшей силой, но ведь сила — наоборот то, что отворачивает людей от тебя… Напрашивался вывод, что что-то не так именно со мной. Хотя никто из детей Кометы не найдёт в новом мире места, но кто-то может хотя бы притворяться своим. Но не я.