Остров

— И со мной пошли бы?

— Без сомнения.

— А муж?

— Что муж?

— Как вы его собираетесь устранить?

Максим Сергеевич помолчал.

— Я думаю, — ответил он наконец, — это будет зависеть от вас. Вы же еще не согласились сходить со мной в ресторан?

— Нет, — сказала Натка.

— Значит, какие-то чувства у вас к нему имеются. Не буду врать, что меня это радует. Но с другой стороны, я могу поставить себя на место вашего мужа. Что, если бы кто-то звонил моей жене вот как я? Что я подумал бы, уже как телефонный собеседник, согласись вы сразу и без малейших угрызений совести? Мне все же кажется, Наталья, что вы вышли замуж не по расчету, а по любви.

— Так и есть, — тихо сказала Натка.

— И сейчас чувства угасли.

— Потому что он сделался идиот.

— Люди меняются, — мягко сказал Максим Сергеевич.

Натка фыркнула.

— Как раз нет.

— Живет прошлым?

— Да, и за это, честно, иногда его хочется прибить.

— Ну-у, — протянул Максим Сергеевич, — постарайтесь без эксцессов, Наталья. Я буду в городе во вторник и среду, если надумаете, мы с вами сходим в «Ковбой». Там готовят лучшее мясо на ребрышках, что я когда-либо ел.

— Хорошо, я подумаю, — сказала Натка.

— Отключаюсь.

Телефон забил ухо короткими гудками. Натка положила трубку на рычажки.

— Это кто?

Лаголев, неслышно отворивший дверь, каким-то гротескным, карикатурным персонажем застыл, сутулясь, в проеме. Муж-ревнивец с перекошенной физиономией. Ох, далеко ему было до Максима. Что у нас здесь в наличии? Тренировочные штаны и майка, прикрывшие бледное, худое тело. А там? Строгий темный или серый костюм. Подтянутый, уверенный в себе, обеспеченный человек.

Контраст, как говорится, разительный. И, казалось, даже в трусах Максим Сергеевич не потеряет брутальности и шарма, даст Лаголеву сто очков вперед. Впрочем, как иначе? Разные весовые категории.

— А ты не подслушивай! — сказала Натка.

— То есть, за моей спиной…

Натка не дала мужу договорить.

— Да! — крикнула она в моргающее нелепыми глазками лицо. — Шашни строю! Ничем другим заниматься не могу!

— Вот как, — произнес Лаголев.

В нем вдруг проступило какое-то незнакомое ожесточение, он словно оброс иглами, волосы встали торчком, рот расползся в жуткой, широкой — все зубы напоказ — улыбке, правая ладонь сжалась, словно охватывая невидимый предмет, а глаза сделались пустыми, но через мгновение перед Наткой вновь был уже прежний Лаголев, нелепый, загнавший показавшегося уродца глубоко внутрь.

— Иди ты…

Он развернулся и ушел в комнату.

— Сам иди! — крикнула Натка.

И выдохнула. И отвернулась к окну в ожидании, когда холодок от выглянувшего из Лаголева не-Лаголева сойдет сам собой. Ах, черт, даже зубы стукнули. Лаголев, пожалуй, и страшненьким может быть. Бр-р-р. Натке захотелось вдруг набросить что-нибудь на плечи, платок или кофту, но для этого необходимо было пройти в комнату, где приглушенно бормотал телевизор и сидел муж. Нет, пожалуй, стоит выждать.

Натка вытерла стол, потом подмела там, где сидел Лаголев. Он, конечно, не мог не насвинячить, просыпав несколько гречневых зерен. В горле пересохло. Натка включила газ под чайником, хоть он и был, согретый Лаголевым, достаточно горяч. С минуту смотрела на холодильник, прикидывая, куда его лучше подвинуть. Может, к другой стене вообще? Там тоже есть розетка. Под вентиляционную решетку. Будет, конечно, несколько неудобно, зато в углу место освободится, хоть пой и пляши там. По большому счету холодильник вообще стоило выкинуть и купить новый, но у них и так долги, дай бог, к следующему лету накопить получится. А до следующего лета еще дожить.

— Зил, — произнесла Натка, разглядывая значок на дверце, — завод имени Ленина. Или нет, имени Лихачева.

Холодильник был еще советский, подаренный родителями, кажется, на первый год их с Лаголевым семейной жизни. Прямоугольный, шумный и иногда бьющий статическим электричеством, если подходишь к нему в шерстяных носках.

Натка попробовала его сдвинуть и не смогла. Вот пусть Лаголев завтра и мучается. Авось метр пропердохать его хватит.

Натка помедлила и повернула голову к дверному проему.

— Лаголев!

— Что? — донеслось из комнаты.

— Иди сюда.

— Скандалить?

— Нет.

Натка оттерла следы грязных пальцев с холодильника. Шлепая босыми ногами, Лаголев появился с кружкой наперевес.

— Чего еще?

Это был прежний унылый Лаголев. Холодок страха увидеть другого Лаголева растворился где-то под сердцем.

— Скажи, где лучше. Здесь? — Натка встала ближе к двери, сместив Лаголева вглубь кухни. — Или здесь?

Она шагнула наискосок, под вентиляционную решетку.

— Для холодильника? — спросил Лаголев.

— Для твоего чучела!

Лаголев вздохнул.

— Мне без разницы.

— Это «ЗиЛ», — сказала Натка. — Он под сто кэгэ. Смотри, тебе его ворочать. Я о тебе беспокоюсь, вобщем-то.

— Тогда лучше там, — указал Лаголев на первую точку.

— Понятно. Тебе, что меньше работы, то и лучше. А дверца, если открытая, проход будет загораживать.

— Решай тогда сама.

Натка посмотрела на Лаголева.

— Самоустраняешься? Я и так все решаю сама. Как кормить, чем кормить, чем одевать, где деньги брать, у кого до зарплаты можно в долг перехватить. А ты, значит, только у телевизора полеживать будешь?

— Перетащу я твой холодильник, — сказал Лаголев. — Куда скажешь, туда и перетащу.

— Он не мой! — взвизгнула Натка. — Не мой! Это ваша жратва! Чтоб вы с голоду не сдохли! Жрать же каждый день хочете?

— Нат, тебе что ни скажи…

— Иди! Иди от греха!

Натка дождалась, пока Лаголев, эта пародия на мужчину, потоптавшись, уберется в комнату, и опустилась на стул. Сил никаких нет. Она прижала ладони к лицу. Хотелось то ли зарыдать, то ли расхохотаться и сойти с ума. Довел Лаголев. Вроде ничего не сделал, а добился, умелец, что чуть-чуть и затрясет.

Натка выдохнула. Как жить? Раньше не смотрела в будущее, жила и жила, а сейчас, как не подумается, так хоть в петлю. Темнота, мрак. Может, и Лаголев-то не так плох, просто время его прошло, может, общее их время. Кончился социализм, развалился, не осталось ни благодушия, ни гарантий, ни льгот, ни справедливости, ни человеческой доброты. Человек человеку — волк. И деньги. И ничего впереди. Ни единого просвета. Квартплата растет, бюро вот-вот прикроют, и она, как и Лаголев, тоже пойдет на вольные хлеба. Кто ее куда возьмет? А из каждой щели долдонят: замечательные перспективы! С новыми кредитами МВФ мы — ого-го! Всем малоимущим — натовские пайки! Вкладывайте! Богатейте! Грызите друг друга или ползите на кладбище. Только там тоже не богадельня, даром не похоронят.

Но зато говори, что хочешь! Жри, сри, воруй! Демократия! В Думе только языками и чешут. Президент, видите ли, каждый день «с бумагами работает». До потери сознания. Местная власть ни черта не делает, у нее — все хорошо. Подумаешь, пол-зимы — горячей воды нет. Терпите. Трубу прорвало, заменить нечем. Недофинансирование. А сами на джипах разъезжают. По заграницам мотаются. Еще Игорь девиц водить начнет. Сейчас девчонки тоже умные пошли, из области понаехали в поисках жилья, чтоб хоть как-то в теплом углу…

Натка всхлипнула. Нет-нет, ну-ну-ну, потекло, раскисла. Она торопливо сжала губы. Завтра купим кроссовки, с этой стороны хоть крика и припадков не будет. Хотя тоже оболтус растет, весь в Лаголева, подай ему и принеси. Чуть что — в крик. А ей, может, тоже так хочется, лечь и засучить ножками: хочу! хочу! хочу! В ресторан вот не в чем пойти. Трехгодичной давности платья. Так бы давно…

— Нат, твой сериал! — крикнул Лаголев из комнаты.

Проявил заботу. А чего бы и не проявить? Никаких усилий не требует. Не надорвет же глотку? Натка провела ладонью по мокрой щеке. Ладно.

— Началось уже?

— Нет, пока реклама.

— Иду.

Сериал был французский, исторический, кажется, пятисерийный. Шла уже четвертая серия. Хоть какая-то в нем была отдушина. Благородные дворяне, замки, протестанты и гугеноты, дуэли, монастыри, кардинал Ришелье, погони, интриги и любовь. Же ву при, же не манж… Господи, как славно, что не имелось в нем ничего, что напоминало бы о действительности. Можно было сесть и с головой погрузиться во Францию семнадцатого века. Или шестнадцатого? Ах, не важно! Даже Лаголев в это время не раздражал.

— Подвинься.

Натка согнала с насиженного места у левой боковины Лаголева, который постоял у дивана, изображая несчастную, несправедливо обиженную жертву, и пропал, растворился где-то вне поля зрения. Натка легла, подобрав ноги.

— Прекрасные господа из Буа-Доре, — хорошо поставленным голосом произнес диктор. — По роману Жорж Санд. Четвертая серия.

Купленный в кредит «Сони тринитрон» радовал цветами.

— Я еще чаю, — сказал Лаголев.

Натка его проигнорировала. У нее сейчас была другая компания: маркиз Сильван, Лорианна, племянник маркиза Марио и коварный аббат. Пусть хоть что Лаголев делает. Топится, вешается или пьет чай. Ей все равно.

Натке вдруг пришло в голову, что Максим Сергеевич имеет с маркизом Сильваном определенное внешнее сходство. Умный взгляд, посадка головы. Густые, зачесанные назад волосы. Только черные, а не каштановые, как у маркиза. Эх, был бы еще у Максима Сергеевича замок! Не дача, а замок. Можно не средневековый.

Натка усмехнулась. Раскатала губень. Станет с ней возится Максим Сергеевич! Кажется, его планы идут не дальше ночи любви в гостинице. И все эти красивые слова о женщине его склада — всего лишь слова.

Всюду ложь.

Маркиз изображал повара. Капитан Макабр сверкал глазами. Лаголев звякал из кухни ложечкой, будто подавал сигналы бедствия. Дзынь-дзынь. Нарочно ведь, стервец!

— Эй, можно не звякать? — крикнула ему Натка.

— Прости.

Угомонился. Раньше, конечно, не мог сообразить! Задумался? Как будто Лаголеву есть, о чем думать! Хотя сейчас как раз есть. Она же сказала ему, что разведется. Теперь, наверное, спрашивает себя, где он столоваться будет.

Маркиз сообщал, что будет готовить раков, суп, жаркое и прочие разносолы. А гречку, господин маркиз? Гречку сможете?

Натка едва не заснула. Бросила взгляд на часы — половина десятого.

— Лаголев! — крикнула она. — Лаголев, Игорь еще не появлялся?

— Нет, — показался в проеме муж.

— Ты чаю попил?

— Да.

— Так выйди и поищи его! Сын бог знает где шляется, а ему и дела нет! Твой сын, между прочим! Твое яблочко!

— Нат.

— Что — Нат?

— Он уже взрослый человек, пятнадцать лет, не нужны ему няньки.

Натка села.

— Ты не видишь, что на улицах по ночам делается? Ему голову проломят, ты скажешь, что он сам виноват, взрослый уже?

Нет, Лаголев не унялся.

— Нат, где я его искать буду? — спросил он. — Он же каждый вечер так уходит. Почему вдруг тебе сейчас приперло?

Ничего тяжелее пульта на диване найти не удалось. А бросать в Лаголева пульт было жалко.

— Лаголев! Быстро! Хотя бы по микрорайону пройди.

— А если мне голову проломят?

— С тебя взять нечего.

— Тогда ради удовольствия.

— Лаголев! Какое с тебя удовольствие?

Заворчал. Вроде бы даже сказал: «Обычное», но принялся одеваться. Обулся, набросил курточку свою легкую.