Поцелуй русалки

* * *

Весь следующий день Митя не показывался, но Иоганн все же нервничал. До сих пор ему удавалось скрывать свое беспокойство и переутомление, но дяде бросилось в глаза, как не собранно он работает. Дважды он чуть не ударил себя по пальцам, и даже Иван, никогда не лишавшийся спокойствия, неоднократно смотрел на него с удивлением.

— У тебя пляска святого Витта? — напустился на него дядя Михаэль, когда он в третий раз криво забил гвоздь.

Иоганн украдкой наблюдал за могучим стариком, очень походившим на его отца, но отличавшимся по характеру. Впервые ему бросились в глаза глубокие морщины беспокойства на лбу Михаэля, и зачерствевшие уголки рта, которые поднимались лишь, когда он изредка смеялся. И даже Иоганн не ощущал большого желания веселиться. Бремя неопределенности, со вчерашнего дня давившее ему на плечи, доставляло массу хлопот. Он должен догадаться, кем являлся тот парень. Несомненно, он связан с Митей, который уже несколько дней следил за мастерской. Больше, чем когда-либо, Иоганн чувствовал, как палач сжимает ему горло, готовый при малейшем движении одним рывком свернуть шею.

После обеда пришел новый воз с древесиной.

Запах смолы наслаивался на чуть солоноватый дух земли и пота. Грудь и ноги лошадей облепила тина, и они фыркали от усталости. Недовольный Иоганн узнал, что обоз сопровождал один из драгунов Дережева. Он носил не шлем, как гренадеры, а треуголку, из-под которой выглядывал светлый, короткий парик, и вооружен был саблей и винтовкой. Подбородок гладко выбрит, однако, он носил усы, точь в точь, как у Дережева. Иоганн побежал вместе со всеми, помогать разгружать древесину. Все это время его не покидало чувство, что драгун за ним наблюдал.

— Осторожнее! — рявкнул Михаэль на своего помощника.

С треском лопнул ремень, пачка бревен пришла в движение, и перекосилась на бок. Один конь шарахнулся и дернул сбрую. Ее край больно царапнул Иоганна по предплечью, и груз вывалился у него из рук. Плечо пронзила резкая боль. Но ему удалось удержать равновесие и убрать с дороги ноги. Затем его облило грязью. Возле его ног со страшным, тупым ударом упал грубо обрубленный ствол. С трясущимися руками Иоганн отшатнулся. Осторожно попробовал пошевелить травмированной рукой, но дернулся от боли. На него уставились помощники с бледными от испуга лицами. Толька на лице драгуна, заметил он, вспыхнула насмешливая улыбка.

— Иди к Марфе! — крикнул ему дядя Михаэль. — Проверь, не сломана ли рука!

Драгун ухмылялся уже в открытую. Когда злой Иоганн повернулся и зашагал к дому, то услышал шипящие слова одного из крепостных:

— Пусть лучше русский делает работу, тогда ничего не разорвется.

Возмущенный Иоганн обернулся. Его дядя замечания не услышал, а двое работников злорадно оскалились. Без сомнения драгун Дережева тоже слышал эти слова, но не сделал никаких попыток что-то предпринять. У Иоганна по затылку прополз холодок. Вдруг это солдаты царя Петра тайком разжигали ненависть к иностранцам? Невидимая веревка палача затянулась еще туже. Вскоре Иоганн с наспех перебинтованной рукой находился на дороге к барже, весь день курсировавшей от южного берега до Заячьего острова. У него в кармане лежал список трав, необходимых Марфе, чтобы облегчить кашель и лихорадку заболевших помощников. Иоганн считал, что в каждом лице, попавшимся ему по дороге, читалась открытая неприязнь. Хотя в большинстве случаев на молодого, светловолосого плотника с перебинтованной рукой смотрели лишь с тупым любопытством. Проходя мимо южного берега, Иоганн увидел пришвартованные весельные шлюпки и большую баржу. Группа подкопщиков находилась уже на причале и ждала переправы. Мостов, по большей части, не хватало, так что Иоганн с дядей часто передвигались между островом и берегом на маленьких гребных шлюпках или транспортных баржах. Иоганна это не беспокоило, напротив, он радовался каждой минуте, которую мог провести на воде. Когда он закрывал глаза, прислушиваясь к скрипу канатов, то представлял, что стоит на палубе своей яхты. А сегодня он особенно радовался, что его отослали из мастерской. К счастью доктор Розентрост являлся другом дяди Михаэля. В настоящее время его квартира находилась в аптеке, открытой на бастионе Меньшикова.

Когда все заняли свои места, баржа глубоко осела в воду. Иоганн не побоялся приткнуться у самого края, где он чувствовал себя плавающим в воде. Взошедшее солнце припекало. Становилось жарко и душновато, но это все же лучше, чем предыдущие дождливые дни. Вода в реке превратилась в сверкающий ковер из хрустально-зеленых волн, бившихся о стенки баржи. Их шум убаюкал Иоганна, и он почувствовал, что согрелся и успокоился. Глубоко дыша и наслаждаясь чувством близости воды, он отдалился от, говоривших по-голландски и громко смеявшихся, подкопщиков. С крепостных ручьем стекала вода, и они прикрывали руками иконки и деревянные кресты, носившие на шее. Но крестьяне Иоганна не интересовали. Вместо этого он, полностью погрузившись в себя, уставился в глубину Невы. Где-то в этой воде плавало тело девушки. Когда-нибудь река выбросит свою добычу на берег, и жертва воды упокоится на кладбище на краю леса. Некоторых из них не найдут никогда — Нева отнесет их в Финский залив или в Балтийское море.

Однажды Иоганн увидел в книге рисунки китобойного судна. Но кроме голландского флейта — корабля китобоев с выпуклым корпусом и высоко поднятыми бортами, его очаровали и могучие морские гиганты. Иоганн представлял себе, как утопленники проплывали под килем одного из таких кораблей, мимо огромных китов и каракатиц, навечно удивленные, навечно слепые. Казалось, одно их таких лиц смотрело на него из воды, но это лишь иллюзия солнечного света, игравшего на волнах. Иоганн потер глаза. Сверкание не прекратилось, а глубоко в воде засветилось белое пятно с двумя темными, как глаза, пятнышками. От испуга он вцепился в кожаный мешок, который держал в руках. Боль в руке привела его обратно в чувство. Серебристое тело рыбы провело черту вдоль поверхности воды, и чешуйчатый хвост угря ударил по воде, взметнув в небо сверкающую завесу из водяных капель. Крепостные перестали молиться и замерли от страха. В следующий момент подкопщики закричали вразнобой, затопали по барже и свесились за борт. Баржа опасно накренилась.

— Назад! — приказал паромщик и выругался.

Рабочие нерешительно вернулись на свои места, но продолжали тянуть шеи и указывать на воду. Иоганн понял многое из речи голландцев, прикидывавших в шутку, на сколько людей хватило бы этого монстра, чтобы насытиться. Но вот перед лодкой, приближавшейся к порту, взмыли ввысь земляные валы Петропавловской

Собственно крепость и была Санкт-Петербургом, оплотом, названным царем Петром в честь своего покровителя, святого Петра. А теперь и новому городу присвоили его имя. Иоганн почтительно прошел сквозь, охранявшиеся солдатами, ворота крепости и предъявил договор с печатью мастерской. Его пропустили. От этих ворот дорога вела к командирскому причалу. Возле больших деревянных зданий мельтешили офицеры и солдаты, по контрасту с мастерской и лачугами на южном берегу здешние строения смотрелись дворцами. В пределах крепостных валов уже можно было представить, каким станет сооружение в ближайшее время. В некоторых местах повырастали высокие массивные стены. Камнетесы выстукивали булыжники до нужного размера, выравнивали края, срезали бороздки в тесаных камнях. Иоганн издалека разглядел в толпе яростно дебатирующих строителей архитектора Трезини, но тот настолько углубился в себя, раздавая своим подчиненным инструкции, что Иоганна не заметил. В центре крепости возвышался деревянный собор. У Иоганна захватило дух от благоговения. Потом он мимо Монетного двора дошел до дебаркадера, и свернул к бастиону Меньшикова, находившегося на северо-восточной стороне. Всего два года назад, в 1704 году, здесь открыли первую государственную аптеку. В настоящее время дом служил также жильем для немногочисленных хирургов, которых царь Петр выделил для работников судоверфи. Русские не видели большой разницы между двумя врачами и аптекарями. Так как большинство врачей были немцами, для многих слова «немец» и «врач» имели одинаковое значение.

Только к Томасу Розентросту, имевшему свой рабочий кабинет в отделенном от других помещении аптеки, подходили все эти три признака. Родом он из Мюльхаузена, стал полевым врачом и костоправом, учился в Лейдене и Париже, также ему присвоено звание фармацевта. Он, искусный в лечении глазной катаракты, грыжи и удалении камней из мочевого пузыря, являлся одним из лучших хирургов во всей империи. Доктор Томас Розентрост был ни кем иным, как придворным лекарем самого царя. В принципе, ему требовалось разрешение, чтобы лечить других пациентов, но эти постановления лекаря мало интересовали, он их весьма ловко обходил. Однако за лечение и медикаменты дяде Михаэлю приходилось платить.

Иоганн поздоровался с бледнолицым помощником аптекаря, прошел через помещение, заставленное горшками, тиглями и какими-то непонятными стекляшками, и через боковую дверь попал в царство Розентроста. В центре комнаты стоял полированный стол, рядом — два удивительно грубых деревянных стула. На столе, возле прибора для кровопускания, валялись вперемешку бумаги. Розентрост составлял для царя корреспонденцию за рубеж, кроме того, выписывал лекарства из Англии и Голландии, а также эфирные масла из Москвы. Иоганн подошел поближе к столу и обнаружил лист какого-то растения, который понадобится для будущего Аптекарского огорода Санкт-Петербурга. Другой перечень венчался заглавием «Природная коллекция».

Солидный книжный шкаф, занимавший всю стену, смастерил дядя Михаэль. Иоганн не смог удержаться, и взглядом плотника оценил прямые углы и гладкость поверхности. Шкаф должен был выдерживать большой вес, так как его сверху донизу заставили посудой и ящиками. Целая полка отведена под стеклянные емкости с сухими травами и лекарственными растениями. А справа, в затененной части комнаты, Иоганн к своему ужасу обнаружил огромный сосуд с покачивающимися в жидкости сдавленными, морщинистыми чудищами. Должно быть, это какие-то экземпляры из природной коллекции, которой распоряжался и каталогизировал Томас Розентрост. Иоганн только хотел подойти поближе, как в комнату вошел лекарь. Даже не вошел, а внезапно ворвался, как стихия. По дощатому полу зацокали каблуки, затем распахнулась дверь смежной комнаты. Гневная морщина на лбу Розентроста стала еще глубже, его черные брови странно контрастировали с белым, завитым париком, который врач всегда носил с величайшим достоинством. Одетый, как всегда, в пурпурно-красный сюртук, на шее — белый узкий галстук — пластрон.

— А, Бремер! — рыкнул он и усмехнулся. — Садись, садись. Что с рукой? Снимай рубаху.

— У меня нет травм, — возразил Иоганн.

— Нет? — черные брови доктора взметнулись ввысь. — Тем лучше. Иди сюда.

Иоганн послушно уселся на один из потертых стульев, и терпел, когда доктор сгибал и разгибал его руку и ощупывал мышцы. Несмотря на то, что руки врача могли распилить кости и просверлить отверстие в черепе, они были поразительно гладкие и мягкие, почти, как у женщины. Иоганну показалось странным, что они такие мягкие. Врач, будто почувствовав, что Иоганн сдерживал боль, вдруг нащупал место возле локтя и нажал на него. Иоганн застонал.