Через розовые очки

Эпилог

О том, как встретились мои молодые герои, я умолчу. Как‑то все это у них было очень заповедно. И потом, какие я могу сообщить подробности? Антон и Даша ни в коем случае не подпустят автора наблюдать в замочную скважину. А придумывать не хочется. Наверное, у них произошло что‑то вроде… (вспомним крылатого с бакенбардами, который наше все). "Боже мой, боже мой… так это были вы?" Бурмин побледнел и бросился… к ее ногам". Во всяком случае, я так это вижу.

Теперь по порядку. Уже в ноябре, в разгар выборной компании, Марина совсем покой потеряла — кого выбирать в Думу (наивно полагая, что от нее что‑то зависит), раздался телефонный звонок.

— Дашенька! Как я рада тебя слышать!

— Мам, ты что? — взорвалась телефонная рубка, — совсем соображение потеряла? Это Варя, твоя дочь. Ты мой голос перестала узнавать?

Марина смутилась только на мгновение.

— Доченька! Наконец‑то! Ну разве можно с нами так обращаться? Отец совершено изнервничался, про бабушку я и не говорю. Когда ты перестанешь нас пугать? Откуда ты?

— Из Дюссельдорфа. Я решила обосноваться в Германии. Дома все здоровы? Ну и хорошо.

Дальше пошли охи, ахи, вздохи, Марина даже всплакнула. Дочь не писала и не звонила, потому что, мам, закрутила жизнь. Митрича она бросила. Кто такой Митрич? Тебе, мам, это имя ничего не скажет. И вообще она выходит замуж. Его зовут Курт. Мам, слушай меня внимательно. Дальше шло подробное и четкое перечисление дипломов, сертификатов и прочих документов, которые ей нужны для трудоустройства за границей и которые следует переслать с оказией. Да, она собирается работать. Да, у нее будет собственное дело. Какое? Она потом напишет, ну не плачь же, не плачь! Расскажи про отца.

Потом с новой, размягченной интонацией.

— Мам, я рада, что у вас все хорошо. Ты мои деньги получила? Ну, значит, получишь. Просто, он до тебя еще не доехал. Кто? Деловой партнер, зануда, но толковый.

— Я бы хотела познакомиться с женихом, — вопила в трубку Марина.

— Познакомишься, дай срок. Куда он от нас денется? Я вышлю приглашение, когда назовешь срок. У меня к тебе просьба. Мам, ты должна найти одного человека — девушку. Только не испугайся, когда с ней встретишься. Ее зовут Даша Измайлова. Я ей обещала помочь.

— Варенька, родная! У нас тут произошла удивительная история. И как раз с Дашей. Нет, по телефону не расскажу. Здесь важны детали, а перечислять их — никаких денег не хватит. И успокойся, доченька, я не кричу. Куда тебе писать? Продиктуй адрес. Ты называй русские буквы, а я буду писать их латинским шрифтом.

Как и обещала Варя, спустя небольшой срок в доме появился "зануда, но толковый" — очень приличный, среднего возраста человек с акцентом русского эмигранта. Он передал Марине конверт с запиской от дочери. Помимо записки там лежала солидная пачка немецкой валюты. Визит посыльного был недолгим. Он с удовольствием попил чайку, сказал, что торговые контакты в Москве налажены, отвесил комплименты Варе (у вас гениальная дочь, Марина Петровна!). После этого он забрал оговоренные дипломы и документы и отбыл в Шереметьево-2.

Вечером Марина с радостью предъявила мужу конверт. Виктор Игоревич был очень доволен, но деньгам обрадовался куда меньше, чем крохотной писульке, мол, здрасте, мама–папа, поменяйте на рубли, на первое время вам хватит, а там еще пришлю. Деньги Виктора Игоревича последнее время мало интересовали. Он пришел к неоспоримому выводу: черт с ними — с безденежьем, с унижением фундаментальной науки и потерей чувства собственного достоинства. Главное, чтоб в жизни была цель. А цель его теперь называлась загадочным и звонким словом — кварк.

Когда дома за чаем его спрашивали — что это за зверь и с чем его едят, он с удовольствием рассказывал. Оказывается, сейчас у нас новое представление о материи. Совсем недавно мир состоял из атомов, а теперь вот, радуйся все сущее, мы из кварков. Дальше шли термины, произносились красивые слова, такие, как хромодинамика, температура три триллиона градусов… плазма… ядерные частицы, шесть кварков… Автор не будет углубляться в подробности физического состояния мира, потому что ни шута в этом не понимает. Скажем только, что Виктор Игоревич очень приободрился. Получая такую зарплату, которую вслух и произносить нельзя, он вдруг обрел веру в светлое будущее. Правда, приобрести эту веру помогло ему не менее загадочное слово "Грант", то есть иностранное денежное воспоможествование. Ну и ладно. Не будем оскорбляться. Делай то, что умеешь делать, и судьба тебя не оставит.

Марина живет, засунув голову в телевизионный ящик, и вынимает ее только для того, чтобы припасть ухом к голосу "Свободы", который, как известно, существует на средних волнах среди таинственных цифр… Жизнь ей кажется необычайно интересной. Каждый новый день дарит невероятное событие. Трудно живем, страшно живем, но ведь интересно!

Элла Викентьевна по–прежнему выращивает экзотические генеалогические древа на незаконно приватизированных землях. Однако будем справедливы. Она редко позволяет себе откровенную фальсификацию — уж если только деньги позарез нужны. Случай с Дашей особый. Здесь никакой выгоды нет, здесь бескорыстное желание дать радость. Хочется для девочки достойной судьбы. Под словом "судьба" она понимала не только время, которое течет вперед, но и движение вспять — некий генетический путь во тьме веков.

Здесь, главное дело, выбор великолепный! Брокгауз и Эфрон предоставляли кучу совершенно замечательных вариантов. К ее услугам были Владимирская губерния, Тверская, Тульская… Там в свое время произрастали, например, Измайлов Александр Ефимович, баснописец и журналист, который получил воспитание в горном кадетском корпусе, по окончании оного работал в министерстве финансов, а в отставке в 1799 году выпустил в свет роман под названием "Евгений или пагубное следствие дурного воспитания и сообщества".

Хотите предка с военным уклоном? Пожалуйста. Тут вам и морские и сухопутные. Андрей Андреевич Измайлов — деятель Петровской эпохи. Он был послан царем учиться за границу морскому делу, а по окончании учения ездил посланником к курфюрсту.

Но можно и побогаче биографию найти. Вот вам… Воевода Измайлов воевал в Смутное время с Болотниковым, участвовал в освобождении Москвы и России от поляков, а позднее в 1632 году, после неудачной осады Смоленска, вместе с известным Шеиным пошел на плаху по навету бояр. Роскошная судьба, прямо как у Марии Антуанетты! Эта линия казалась Элле Викентьевне особенно заманчивой, и ей хотелось именно туда приткнуть Дашу. Но были еще варианты. Был губернатор Архангельска — тоже Измайлов. Наблюдался среди Измайловых известный писатель и последователь Карамзина… А вот еще предполагаемый предок — известный самодур, командир драгунского полка, после воцарения Павла вышедший в отставку.

Словом, предстояла серьезная работа, материала немерено. Элла Викентьевна уже вызнала у Даши всех родственников по материнской линии, готова была выслушивать семейные предания и сверять документы. Остужало только полное равнодушие Даши ко всем этим идеям. Но Элла Викентьевна думала — молодая еще, мало ли, может, и заинтересуется. Тем более, что у Антона, когда он слушал разглагольствования про Измайловых, явно начинали блестеть глаза.

Фридман и Лидия Кондратьевна твердо решили обосноваться в деревне. В глубине души Лидии было жалко оставлять привычный и уютный городской быт. Контуры деревенского существования были размыты, даже в мечтах эта жизнь не имела формы и растекалась, как сметана по клеенке.

Фридман угадывал ее сомнения, поэтому швырял словесные жемчуга горстями. Про бычков, которых они поставят в крепком стойле и будут обихаживать, как малый детей, он говорил мельком, кролики, куры и огород тоже занимали очень небольшое место в его рассказах. Больше всего он упирал на окрестные пейзажи и красоты погибшего, не ставшего от этого менее привлекательным, дворянского быта. И неведомый деревенский ландшафт украшался древними, седыми, растрескавшимися тополями, которые, прочерчивая среди леса аллею, шли от реки к лужайке. Здесь на месте разросшегося, как баобаб, могучего орешника стояла барская усадьба, спаленная рассерженными крестьянами восемьдесят лет назад. За лесом было поле. Дугой выгибалась дорога в овсах, где ветры сорились друг с другом, вороша зеленые всходы. С этой дороги закаты за рекой видны во всей полноте и силе. Участникам Фридмановских рассказов были и дальние Барские пруды. От тех прудов уже ничего не осталось, они давно пересохли, превратившись в топкое болотце. По осени там среди карликовых серебристых берез вызревает крепкая, нанизанная на стебли–ниточки, кровавая клюква.

Конечно, Лидия не спорила. Зачастую она и не вникала в эти пейзанские поэтические речи. Зачем ей радоваться опятам на болоте, если у нее и по сию пору стыдливо замирает сердце, когда она видит в шкафу среди блузок и платьев основательно и крепко расправивший плечи фридмановский пиджак. Подкладка его пахнет по–мужски надежно. Во Фридмане ее умиляло все. И как он ест, и как он пьет, и даже беспорядок в доме, который он устраивал с необычайной легкостью. Всюду валялись его книги с закладками. Роль закладок мог выполнить клочок фольги из сигаретной пачки, обгоревшая спичка или чайная ложка, воткнутая в страницы черенком. У иного все аккуратно, носочки, тапочки, закладочки, и не десять книг он читает, а одну, но. ясное дело, тонкости, полета мысли — никакого. Здесь же полет мысли был налицо.

Она за ним куда хочешь пойдет, хоть в тундру. Впрочем, для безлесой болотистой топи Фридман тоже нашел бы яркие краски, будут там, конечно, необыкновенной яркости незабудки и особо ценные, только ему известные полезные ископаемые Но ей, Лидии, не недра нужны, а он.

Слова об окружающих красотах она воспринимала, как музыку, но как только на шелковом фоне мечты появлялось нечто реальное, а именно — их будущий дом, они начинали спорить. Ей хотелось унести в деревню часть городского быта, то есть приобрести землю и затеять новострой, а Фридман настаивал на старой обаятельной развалюхе. Теремок–теремок, кто в тереме живет? Да, да… Ему необходимо было приобрести в собственность скрипучее, готовое разъехаться под ногами крыльцо — починим, застекленную в мелкий переплет веранду с облупившейся голубой краской — покрасим, и чтоб стояла русская задымленная печь с выпавшим из, аркой выложенного устья, кирпичом — вставим. А Лидия, простая душа, настаивала на теплом нужнике и паровом отоплении.

— На какие шиши? — горячился Фридман.

Лидии Кондратьевне оставалось только смолчать и потупиться. Ее отношение к теткиному наследству претерпело некоторые изменения. Из‑за пустой суеты — как‑то, покупка новой машины, дорогой шубы или сервиза фирмы Цептер залезать в кисет — ни–ни, а на хорошие, жизненно необходимые дела тратить драгоценности, пожалуй, и не грех. И не говорите ей, что она на чужие погремушки мужа себе покупает! Но устроить ему достойную жизнь она просто обязана.

Построим дом, обеспечим крепкое хозяйство. Дашенька переедет к Антону, фридмановские хоромы как сдавали, так и будем сдавать, в ее трехкомнатную тоже можно пустить семью бездетную и без собаки. А грязые деньги — на черный день. Черный день она видела зарытым под яблоней где‑нибудь в саду. Над кисетом, над всеми этими кольцами и алмазами несчастных политкаторжан, она разобьет клумбу — цветник в память загубленных душ. И надо чтоб цветы были неприхотливые, многолетние, яркие. Семена она заранее купит, сейчас полно магазинчиков, которые торгуют ипортными семенами. Зацветут ирисы или цинии… А если что, можно со стороны подкопать маленьким совочком. Кисет не зашит, колечко само выкатится. Фридману о таком преломлении мечты она, разумеется, ничего не говорила, боясь гневливых и брезгливых речей.