Против зерна: глубинная история древнейших государств

Помимо известных набегов на Египет и Левант, скорее всего, морские разбойники ответственны за разрушение дворцового Крита и центра Хеттского царства[242]. Они были предшественниками других известных морских разбойников – викингов и «морских цыган» (оранглауты) в Юго-Восточной Азии. Современное пиратство в Аравийском море указывает на то, что даже сегодня скорость, мобильность и внезапность могут дать по крайней мере временное тактическое преимущество над «квазиоседлыми» контейнеровозами.

Нам мало что известно о «морских пиратах». Вероятно, их командным пунктом был Кипр и они ответственны за несколько волн нападений в течение столетия. Как и скотоводы, совершавшие набеги на суше, они были крайне разнородны по культурному и лингвистическому происхождению. В государственных документах и хрониках они упоминаются как источник угроз и ужаса. Однако современные исследования реабилитировали их, показав, что они были не только разбойниками, но и создателями городов в царствах, которые захватывали.

В набеги встроено фундаментальное противоречие, которое, будучи осознано, объясняет, почему набеги – это предельно нестабильный способ существования, который в большинстве случаев перерождался в свою противоположность. Если довести эту идею до логического конца, то набеги – это самоликвидирующийся образ жизни. Например, если разбойники напали на оседлое сообщество, увели с собой население и скот, забрали все зерно и все ценные вещи, то поселение будет уничтожено. Зная о судьбе предшественников, вряд ли другие люди захотят создать здесь новое поселение. Если разбойники будут практиковать такие набеги постоянно, то, в случае успеха, вскоре перебьют всю «дичь» в округе, т. е. «убьют курицу, которая несет золотые яйца». В принципе то же самое относится к разбойникам и пиратам, которые нападают на торговые караваны на суше и на море. Если они будут грабить всех подчистую, то торговля либо затухнет, либо, что более вероятно, найдет для себя более безопасный путь.

Зная об этом, разбойники, скорее всего, заменят набеги «защитным рэкетом»: в обмен на долю товаров, урожая, домашнего скота и других ценностей грабители «защищают» торговцев и поселения от других грабителей и, конечно, от самих себя. Эти взаимоотношения похожи на эндемические заболевания, когда патоген не убивает носителя, а живет за его счет. Промышлявших набегами групп было множество, и каждая из них перешла на сбор «налогов» и охрану конкретных сообществ. Безусловно, набеги все равно случались, часто очень разрушительные, но это были нападения на поселения, которые охраняли другие разбойники. Подобные нападения представляют собой форму непрямой войны противоборствующих групп разбойников. Повседневный и устойчивый защитный рэкет – это долгосрочная стратегия, а не однократный грабеж, поэтому она требует стабильного политического и военного окружения. Длительный защитный рэкет предполагает постоянное изъятие излишков у оседлых сообществ и отражение внешних нападений на основу своего благополучия, поэтому он мало чем отличается от архаических государств[243].

Как правило, древние государства не только строили стены и содержали армии, но и часто прибегали к другому средству – платили мощным варварам за то, чтобы они не совершали набеги. Эти выплаты имели разные формы: чтобы сохранить лицо, правитель мог преподносить их как «дар» в обмен на номинальное подчинение и дань; это могло быть предоставление группе разбойников монопольного права на контроль торговли в определенном районе или конкретным товаром; выплаты могли быть замаскированы под оплату народного ополчения, которое обеспечивало мир на границе. В обмен на выплаты разбойники соглашались грабить только врагов государства-союзника, а оно часто признавало независимость племени на определенной территории. Со временем, если соглашение имело долгосрочный характер, охраняемая разбойниками территория начинала напоминать квазиавтономную провинцию[244].

Отношения между (Восточной) династией Хань и ее кочевыми соседями хунну примерно в 200 году – яркий пример политического приспособленчества. Хунну совершали молниеносные набеги и успевали отступить обратно в степи до того, как государственные войска могли им ответить. Некоторое время спустя хунну отправляли послов ко двору императора с обещаниями мира в обмен на выгодные условия пограничной торговли или прямые денежные выплаты. Соглашение скреплялось договором, в котором кочевники значились данниками с соответствующими выражениями преданности в обмен на крупные выплаты. «Обратная» дань была непомерной: треть ежегодных государственных выплат шла на то, чтобы откупиться от кочевников. Семь столетий спустя, в эпоху династии Тан, чиновники на тех же условиях ежегодно отсылали уйгурам полмиллиона рулонов шелка. На бумаге все выглядело так, будто кочевники были данниками и подчинялись императору Тан, однако реальный поток денег и товаров говорит нам обратное. На самом деле кочевники брали взятки у чиновников династии Тан в обмен на ненападения[245].

Вероятно, защитный рэкет был более распространен, чем можно судить по документам, поскольку такие соглашения были государственным секретом, раскрытие которого ставило под удар публичный фасад якобы всемогущего государства. Геродот писал, что персидские цари платили ежегодную дань сузианцам (жителям города Суз у подножья гор Загроз на границе аллювиальных равнин Месопотамии), чтобы те не совершали набеги на центр Персидского царства и не угрожали его сухопутным торговым караванам. После нескольких поражений в IV веке до н. э. римляне выплачивали кельтам тысячу фунтов золота, чтобы предотвратить набеги, и то же самое повторили с гуннами и готами.

Если мы сделаем шаг назад в историю и расширим перспективу, то обнаружим, что взаимоотношения государств и варваров представляют собой соревнование двух противников за право присваивать прибавочный продукт оседлого модуля, состоящего из зерновых культур и рабочей силы. Этот модуль является фундаментом и государственного строительства, и богатства варваров. Это приз: однократный набег-грабеж полностью уничтожал поселение, а устойчивый защитный рэкет имитировал государственное присвоение ресурсов и по своей долгосрочной эффективности был сопоставим с производительностью зернового центра государства. Торговые пути и налогооблагаемые зерновые центры

Первые большие поселения уже зависели от торговли и обменов с другими экологическими зонами, и укрепление крупных государств лишь усилило эту зависимость. Учитывая транспортные ограничения древности, сочетание в Месопотамии и Плодородном полумесяце высоких плоскогорий, межгорных долин, предгорных степей, аллювиальных равнин и судоходных рек обеспечило «вертикальную экономику» выгодных обменов[246]. Появление Ура и Урука стало возможно только благодаря «продукции» больших высот: камню, рудам, маслам, древесине, известняку, мыльному камню, серебру, свинцу, меди, точильным и драгоценным камням, золоту и, не в меньшей степени, рабам и пленникам. Большинство «продуктов» сплавлялись в долины по рекам. Чем длиннее и судоходнее была река, тем больше возможностей было у государственных образований. Маленькие средиземноморские государства были миниатюрными воплощениями этого правила. Обычно они располагались в аллювиальной долине реки недалеко от побережья и на прилегающих возвышенностях, поэтому могли контролировать торговлю и обмены на территории всего бассейна реки. «Это сочетание было выгодным на протяжении длительного времени благодаря своей непревзойденной способности использовать и интегрировать возможности получения продовольствия и обретения богатства одновременно на суше и на море»[247].

Самые известные варвары, «звезды» истории, по сути, ничем не отличались от более древних и меньших по численности безгосударственных народов – охотников и собирателей, подсечно-огневых земледельцев, морских собирателей и пастухов, которые совершали набеги на небольшие государства и торговали с ними. Уникальным отличием варваров стало беспрецедентное увеличение масштабов – конфедераций конных воинов, богатств равнинных государств, объемов и охвата торговли. Акцент на набегах в большинстве исторических хроник понятен, учитывая, какой ужас они вызывали у элит перепуганных государств, которые и снабдили нас письменными свидетельствами. Однако такая трактовка упускает из виду центральную роль торговли и важную роль набегов – скорее средства, чем цели. Очень точно это отметил Кристофер Бекуит, подчеркивая важность торговых путей:

В целом первые аграрные государства и политические союзы варваров преследовали схожие цели – и те и другие стремились контролировать центры концентрации зерна и рабочей силы вместе с их прибавочным продуктом. Один из множества кочевых народов, живших набегами, монголы, сравнивал аграрное население с ра'ая – «стадами»[249]. И государства и варвары хотели контролировать торговлю в пределах своей досягаемости, покоряли и грабили государства, их основной военной добычей и главным торговым товаром были люди. С этой точки зрения аграрные государства и варвары были рэкетирами-соперниками, предлагавшими свою защиту.

Связь набегов и торговли хорошо видна на кельтском рубеже Римской империи, особенно в Галлии. Как уже отмечалось, республиканский Рим часто платил кельтам золотом, чтобы они не совершали на него набеги. Со временем кельтские города (оппидумы) превратились, по сути, в многонациональные торговые посты вдоль речных путей в Римскую империю и контролировали торговлю в регионе. В обмен на зерно, масло, вино, дорогие ткани и престижные товары кельты посылали римлянам сырье, шерстяные ткани, кожу, соленую свинину, дрессированных собак и сыры[250].

Потенциальные прибыли от контроля сухопутной и водной торговли расширялись в геометрической прогрессии по мере роста самой торговли. Отчасти развитие торговли объяснялось техническими факторами, например совершенствованием судостроения, парусной оснастки и навигации в открытом море, однако, в первую очередь, оно определялось ростом населения и городов вокруг Средиземного моря, Черного моря и основных рек, впадающих в них. Датировка расширения масштабов торговли весьма произвольна, но Барри Канлифф полагает, что уже к 1500 году до н. э. главные центры концентрации населения в Египте, Месопотамии и Анатолии стали основными потребителями товаров отдаленных рынков, а Крит превратился в главную морскую державу Средиземноморья благодаря торговле[251]. Триста лет спустя печально известные «морские народы» стали контролировать городские прибрежные центры Кипра и вытеснили древние аграрные государства из сферы управления торговлей. Первоначально торговля такими дорогими товарами, как золото, серебро, медь, олово, драгоценные камни, благородные ткани, кедр и слоновая кость, была монополизирована, насколько это было возможно, элитами аграрных государств. Однако к 1500 году до н. э. этой монополии пришел конец, а количество и разнообразие товаров невообразимо возросло.