Летучие мыши. Вальпургиева ночь. Белый доминиканец

Христофер Таубеншлаг. — «Имя персонажа у Майринка, — пишет французская исследовательница Катрин Матьер, — нередко составляет сердцевину его существа, участвует в его глубокой онтологической диалектике и сообщает ему свою символику. Почти все герои Майринка носят имена, требующие собственной актуализации, драматического развития и побуждающие их к мистическому преодолению самих себя. Имя часто свидетельствует о двойственной природе наделенного им существа: каждый встречный, не исключая и простого обывателя, может зваться Таубеншлагом («Голубятней»), но лишь редкие избранные способны воплотить в себе судьбу святого Христофора» [Matiere С. Imaginaire et mystique. La dramaturgie de Gustav Meyrink. P., 1985. P. 33). Эта «судьба» известна из преданий, легших в основу «Золотой легенды» Якопо да Ва-рацце (ок. 1230 — 1298), знаменитого свода житий святых, имевшего огромный успех у читателей средневековья и Возрождения. В «Золотой легенде» описывается великан-язычник Оффертус («Предлагающий себя в услужение»), который задался целью поступить на службу к самому сильному существу на свете. После того как он побывал в услужении у царя и дьявола, некий отшельник велел ему отправиться к широкой и бурной реке и на собственных плечах переносить на противоположный берег всех желающих, искупая тем самым свой грех служения нечистой силе. Однажды в хижину великана постучался маленький мальчик и попросил перенести его через реку. Оффертус усадил малыша на плечо и пошел вброд через поток. Река тем временем начала вздуваться, грозя потопить исполина с его ношей, которая становилась все тяжелей и тяжелей. Оффертус, уже не чаявший остаться в живых, с трудом выбрался на берег и попенял ребенку: «—Ты подверг меня величайшей опасности и, сверх того, оказался столь тяжелым, что мнилось мне, будто я несу целый мир. — И ребенок ответил ему: — Не удивляйся сему,

Христофор, ибо не только весь мир ты нес на своих плечах, но и Того, кто этот мир сотворил» (Voragine Jacque de. La legende doree. P., 1967. T. II. P. 9). С той поры Оффертус, принявший крещение в бурной реке от самого младенца-Христа, стал называться Христофором («Христоносцем»). Далее в «Золотой легенде» рассказывается о его мученической смерти и о чудесах, которые за нею последовали. Таким образом, «судьба» св. Христофора и участь Христофера Таубеншлага — это пересечение «реки жизни», которое завершается не только чудесным спасением, но и «обращением» обоих. Кроме того, следует подчеркнуть параллель между служением великана дьяволу и рискованными столкновениями Христофера с Медузой, символизирующей псевдодуховную силу , «нечто отвратительное, дьявольское, инфернальное», по сравнению с которым «жалким, придуманным людьми символом является пресловутый ангел смерти». Столь же многозначительна и символика прозвища Христофера— Таубеншлаг («Голубятня»). Голубь в христианском понимании — символ Святого Духа, а в алхимических трактатах он рассматривается как олицетворение первоматерии, превращающейся в Философский камень: «черный ворон становится белым голубем». В авторском «Вступлении» Майринк использует емкую формулу, соединяющую в себе толкование имени героя и его прозвища: «Каждый человек в некотором роде Таубеншлаг, но не каждый Христофер. Большинство христиан лишь воображает себя оными. Только в истинного христианина белые голуби влетают и только из истинного христианина белые голуби вылетают».

С. 274. Flosflorum («Цвет из цветов»). — Под этим именем в мистической эсхатологии католицизма подразумевается последний из великих понтификов (Римских Пап), который будто бы должен взойти на престол незадолго до Судного дня. Впервые упоминается в пророчествах ирландского монаха св. Малахии (ок. 1094 — 1148), прибывшего в 1138 г. с паломничеством в Рим и произнесшего там во время экстатического транса 112 фраз на латыни, каждая из которых служила предсказанием одного из 111 последующих понтификов, начиная от современного провидцу Папы Целестина II. Подлинность пророчеств св. Малахии, опубликованных в 1595 г. бенедиктинским монахом Арнольдом Вийоном, достоверно не установлена.

С. 276. ...должность почетного фонарщика. — Должность мифическая и мистическая (вспомним слова Всевышнего из третьего стиха Книги Бытия: «Да будет свет»), превращающая фонарщика в некоего продолжателя дел Божьих, причастного к вечному триумфу света над тьмой.

С. 277. ...чудовищный нарост елевой стороны шеи... — Зоб указывает на «отмеченность» Бартоломеуса фон Иохера и одновременно на его телесно-психическую ущербность, не дающую ему возможности полностью реализовать заложенные в нем духовные задатки: это предстоит осуществить только его сыну. С другой стороны, символика зоба может быть связана с «голубиной» символикой романа: вспомним, что в зобу голубей (как самок, так и самцов) производится знаменитое «птичье молоко», служащее для вскармливания птенцов. Иохер-отец как бы «подпитывает» душу и плоть Христофера эманациями своего зоба, подобно тому как пеликан в средневековых бестиариях кормит птенцов кровью из своей груди.

Короче говоря, зоб «почетного фонарщика» — это свидетельство жертвенности его натуры.

С. 302. ...я обучу тебя кое-каким приемам... — Барон указывает Христоферу на воспроизведение «Тайной вечери» Леонардо да Винчи, одной из художественных особенностей которой можно считать тщательное изображение языка жестов, того, что в индуизме называется мудры, а по-русски в последнее время получило довольно точное название «распальцовка». Язык этот у Леонардо так убедителен, что, если бы он на своей знаменитой миланской фреске не изобразил ни лиц апостолов, ни их фигур, а ограничился только изображением их негодующих, недоумевающих, вопрошающих и скорбящих рук, мы уже имели бы достаточно полное представление о психологической обстановке Тайной вечери. В Индии «мудры служат для концентрации энергии и передачи сообщений тем людям, которые умеют "читать" эти жесты. Мудры — это символико-архетипические знаки, которые вызывают в уме адепта идею божества и способствуют лучшей концентрации» (Энциклопедия тантры («Алхимия экстаза»). М., 1997. С. 321). Именно это имеет в виду барон, говоря об «особых приемах», позволяющих преодолевать границу потустороннего.

С. 324. ...двенадцатый барон... — Число 12 во многих традициях, в том числе и в христианской, наделяется сакральным смыслом как религиозного, так и космогонического порядка (двенадцать колен Израиля, двенадцать апостолов, двенадцать рыцарей Круглого стола, двенадцать знаков Зодиака и т. д.), так что останавливаться на этом не было бы необходимости, если бы в китайской традиции то же число не соотносилось и с символикой микрокосма, человеческого тела, в котором, согласно трактатам по даосской алхимии, насчитывается двенадцать «земных ветвей», основных психо-физических центров, обеспечивающих «прыжок в Великую Пустоту», то есть достижение бессмертия (подробнее см.: Лу Куань Юй. Даосская йога, алхимия и бессмертие. СПб., 1993).

С. 347. ...подобно наугольнику налагает мне на горло свою правую руку... — Описываемый мистический обряд сочетает в себе черты масонского ритуала с предполагаемыми подробностями посвящения тамплиеров, а также с тантрической практикой пробуждения змеи Кундалини, символизирующей таинственную психо-физическую энергию, дремлющую у человека в основании спинного хребта. Кроме того, в этой сцене отчетливо раскрывается тождество макрокосма и микрокосма, Вселенной и человеческого тела, «обители, в коей до поры до времени пребывают... умершие предки».

С. 352. Багряная книга — символ rubedo, «творения в красном», заключительной стадии алхимического процесса. Упоминание ее в данном контексте — знак того, что адепт ступил на путь, ведущий к бессмертию. Напомним также, что красная охра со времен верхнего палеолита использовалась в погребальных обрядах для раскрашивания тела покойного и ассоциировалась с кровью и жизненной силой, служа залогом Воскресения и бессмертия.

С. 356. ...когда воспылает огонь и воды зачнут закипать, померкнет сознание твое... — Процесс «варки» посвящаемого имеет прямые аналогии с практикой «пересотворения» шамана, когда духи подвергают его мучительным

операциям, чтобы приобщить к миру высших существ. Едва ли не главная из этих операций — расчленение будущего шамана и его варка в волшебном котле: «Сидел там голый человек и раздувал огонь мехами, — рассказывает один "избранник духов"... — Человек взял и отрезал мою голову, тело разрубил на мелкие части и положил в котел. Там мое тело варилось три года» (Басилов В. Н. Избранники духов. М., 1984. С. 61). Усложненная форма этого обряда практиковалась у древних кельтов: посвящаемый совокуплялся со священной белой кобылой, символом женского начала вселенной, затем кобылицу разрубали и варили в огромном котле. Неофит погружался в котел и пожирал плоть своей женской ипостаси, приобщаясь к тайне полноты, которая, как пишет Майринк, «достигается токмо сложением двух половинок — вот истинный ключ таинства совершенства».

С. 383. Мы сидим за круглым столом... — Описываемый в этой главе спиритический сеанс — свидетельство неприятия Майринком теории и практики «столоверчения», зародившегося в Соединенных Штатах в середине XIX в., где буквально через несколько лет возникли сотни и тысячи спиритических кружков; вслед за тем спиритическое поветрие охватило все страны света. Сами спириты считают себя посредниками между миром живых и миром мертвых, которых они якобы могут «материализовать» во время своих сеансов, но традиционные религии всегда относились к этим явлениям крайне отрицательно, называя их вмешательством в духовную жизнь человека дьявольских сил, которые обольщают и соблазняют паству. Американский православный иеромонах о. Серафим Роуз особо подчеркивал опасности, ожидающие тех, кто вступил на путь контактов со стоящими за подобными феноменами демоническими сущностями, которые в романе Майринка олицетворяются «ликом Медузы», «страшной повелительницы мира сего».

С. 405. ...выкован из цельного куска красного железняка, так называемого «кровавика»... — Сакральный меч Иохеров, выкованный из гематита-кровавика, — еще один материализованный символ rubedo. Заметим, что в растертом виде гематит применяется в иконописи для изображения пурпурных одеяний святых; кроме того, пурпур символизирует царское достоинство и власть.

С. 419. Этаж за этажом оставались позади... — Вертикальное — сверху вниз — странствование Христофера по родовому дому — это и погружение в бездну собственного подсознания, и осознание собственного тождества с «фамильным древом», и, разумеется, инициатическое «сошествие во ад», без которого невозможно подлинное воскресение.

С. 430. ...Царь Иоанн - так величает себя сей потусторонний самозванец... — Намек на легендарного «пресвитера Иоанна», «царя-священника», владыку таинственной страны бессмертия, которая теперь отождествляется с Шамбалой-Агартхой, а прежде именовалась в России «Беловодьем», «Опоньским царством», «Страной Белого Арапа».