Остаточная деформация

Глава 5. Мы тут помалу

І що б то здавалось, слова нам до тих балачок,Було нам, коли ми з пів-погляду все розуміли,Коли наші руки співали від гордої сили,І кожну цеглину здіймали, неначе смичок…Ігор Жук

Паола

— У вас есть?! Ну хоть что-нибудь?! Есть?!!

Глаза парня горели безумием фанатика. Тонкие, обманчиво слабые пальцы намертво вцепились в футболку Берта.

Берт, которого и без внешних воздействий шатало, почти упал, но кто-то подпёр с противоположной агрессору стороны.

— Гриша, нет у него ничего, — вздохнул Сэм из-за плеча.

Но яростного Гришу это не остановило.

— Ну пожалуйста, проверьте! Может, есть? Приёмник, микросхемочка, хоть пара диодов, а? Ладно, я согласен на лампу! Может, завалялась в кармане?

Раздался гулкий топот, и Гришу потянуло в противоположную от Берта сторону.

— Гриша, — бас не уступал топоту, — Гриша, не рви сердце. Ну нету у него, нету… Идём, Гриша.

Берт наконец-то восстановил равновесие и фокус зрения.

— Ну почему сразу — нету? — пробормотал он. — Айрин, ты мою сумку не потеряла?

Гриша взвыл, Сэм предупредительно рявкнул, Гришин ловец заорал, кто-то очень неудачно пнул Берта в живот, и дальше он какое-то время почти ничего не помнил. Вроде как мухи жужжали, но это не точно.

*

Чудная всё-таки парочка.

Григорий — тонкий, изящный, весь какой-то на просвет. Вдохновенные голубые глазищи, светлые волосы, выгоревшие на солнце почти добела. Похож на гела настолько, насколько это вообще доступно человеку.

Станислава можно вписать в куб, и пустот останется очень немного. Тяжёлая круглая голова, воткнутая, казалось, сразу в плечи, без посредничества шеи. Стрижен коротко. Складчатый лоб так низко нависает над глазами, что неясно, какого они цвета. Набитый загривок, мятые уши боксёра и кулаки по пуду.

Григорий выглядит так, будто осенён гениальной идеей, а по Станиславу не скажешь, что он вообще когда-либо думает. Григорий из гельской ветви, Станислав — из йорнской.

Оба физики, друзья не разлей вода. Прибыли на Паолу с интервалом в три дня.

Насколько понял Берт, интервалы прибытия разведчиков на Паолу далеко не всегда соответствуют интервалам отбытия, и это слегка пугало. Слегка — потому что окончательные выводы требовали дополнительной информации, которую ещё только предстояло собрать.

*

Со стола уже убрали тарелки и скатерть, обнажив гладко подогнанные и хорошо отполированные доски столешницы. Григорий изнывал, но Сэм был неумолим. Сказал, что за свинское поведение тот будет терпеть до конца обеда, а обедали долго, обстоятельно, с разговорами. В дом старосты набилась куча народа, человек двадцать, не меньше. Пришли знакомиться с новенькими. Многие приходили со своими горшками и сковородками, потому что обалденной грибной похлёбки, приготовленной не то женой, не то подругой Сэма Каринкой, на всю ораву точно бы не хватило.

Легенда Берта была хорошей, качественной, мало чем отличалась от историй большинства гельских разведчиков. Безвыходная ситуация с неизлечимо больным близким человеком, когда является ангел и предлагает чудо исцеления взамен на службу. Бывали и другие сценарии, но по статистике на порядок реже. Так что Берта выслушали в меру сочувственно, похлопали по руке. На большее он и не рассчитывал.

История Айрин была другой. Очень короткой.

— Я влюбилась, — коротко, как топором отрубила, призналась Айрин. — Чтобы мы могли быть вместе, я согласилась пойти разведчиком на Паолу. И мне обязательно надо вернуться. Всё.

Эмоций в её голосе было не больше, чем мозгов у амёбы. Но впечатление речь произвела сильное.

— Ты это, — сказал Сэм, пряча глаза, — не сильно-то рассчитывай, что вернёшься. Пробуй, конечно. До тебя многие пытались, но Трещина пускает в одну сторону. Может, у тебя получится, этого никто не может знать.

Айрин дёрнула ртом и прищурилась высокомерно.

— Должно получиться. Наверное, до меня никто всерьёз обратно не хотел.

Берт, которого фраза «Я влюбилась» неприятно резанула, встряхнулся.

— Я буду помогать, — заявил он. — Чуть оклемаюсь, и буду. Мне обратно не так печёт, я был готов не вернуться, попрощался со всеми, но я поклялся.

Это оправдает в глазах общины подготовку к обратной переброске и избавит от лишних вопросов. Удачный ход.

— Но… ты не в том клялся… — глаза Айрин подозрительно заблестели.

— Я клялся не предавать, — Берт постарался, чтобы прозвучало не слишком пафосно. — А сейчас не помочь — это значит предать.

Всё равно пафосно, отвратительно напыщенно, да ещё и на публику. Но глаза заблестели и у Григория, и у многих за большим столом. Люди… Сентиментальны, жестоки и недальновидны.

Совсем как он сам, неудачник Бертран.

В большой комнате, которую Сэм называл почему-то горницей, остались только хозяева, Айрин, Берт и друзья-физики. Да и то Каринка скоро пошла по каким-то домашним делам. Под потолком вилась единственная муха.

Горку примитивных приборов, которые наконец-то вывалил на стол Берт, Гриша распотрошил за считанные секунды, постанывая от наслаждения. Станислав бродил туда-сюда за его спиной, иногда тыча поверх Гришиного плеча толстым пальцем в какую-нибудь финтифлюшку и издавая короткий звук, похожий на «Ы!». Время от времени вопросительно поглядывал на Берта.

— Со мной решили поэкспериментировать, — пояснил Берт. — Предыдущим разведчикам выдавали средства связи на основе «настроенных» кристаллов с определёнными длинами межатомных расстояний, вы их наверняка видели. Это считалось самым надёжным. А мне выдали этот антиквариат, вдруг окажется, что истина в простоте. И что батареек надольше хватит.

На самом деле все эти приёмники-передатчики были самым простым для неспециалиста способом проверить соответствие частотного диапазона волн Земли и Паолы, но поймать Берта на вранье было невозможно. А Гриша и Стас проверят всё гораздо лучше него, надо только подкинуть идею, дождавшись удобного случая.

— Сдохло твоё питалово, к бабке не ходи, — буркнул Стас. — Оно здесь живое от силы минут десять после прибытия, хоть подключай к приборам, хоть не трогай. Ну ничего, у нас кое-что есть.

— И как эксперимент? — заинтересовался Сэм, пропустив бурчание приятеля мимо ушей. — Удался? Истина нашлась?

Берт пожал плечами.

— Не успела. То есть я не успел начать её поиски. Как и проверить батарейки.

— У нас гора таких хреней, — вздохнул Гриша, подталкивая по столу гельский элемент питания, чтобы тот покатился. — Биокристаллического барахла ещё больше. Но в наших условиях с ним невозможно ничего сделать. Полезного ничего не соорудишь, я хотел сказать. Бусики девочкам или шарики для игры детишкам — можно.

Берт откашлялся.

— Тут, ребята, такая штука… не хотел при всех, но вам надо знать.

Айрин, с которой они всё обсудили по пути, согласно кивнула.

Рассказ о встрече с йорни много времени не занял. Единственное, о самостреле они с Айрин пока решили не говорить. Ну правда же, йорни запросто могла лопнуть на несколько минут раньше, а Айрин — только разгрести последствия.

Слушатели долго молчали.

— Ладно, — сказал Сэм, нарушая нехорошую тишину, — спасибо за информацию. Не назову вести добрыми, но лучше их знать, чем не знать. Будем думать. Я считал, что тебя в Трещине покорёжило, Берт. Иногда бывает. Чаще, правда, сразу насмерть.

— Зато у вас тут здорово обустроено, — без всякой логики ляпнула Айрин. — Я не тупая, но, скажем, как устроить колодец с водокачкой, понятия не имею. И у вас ещё много такого. Кузницу видела, это что-то. Металл есть, вряд ли столько с собой принесли, да?

Берт часто заморгал. О Древо, как же он так прохлопал крыльями? Всё же на виду. Да, конечно, если знать — как, то построить деревянную избу, сделать добротную мебель, ткацкий станок (материя, из которой сшита почти вся одежда на поселенцах, явно домотканая) выплавить металл в примитивной печи, организовать кузницу или колодец не так и сложно. Но это же надо знать! И уметь бы тоже неплохо.

Когда-то люди это всё неплохо знали и умели, но разведчиков-то обычно берут из более поздних ветвей. Из таких, чтобы не надо было объяснять, что такое передатчик, радиоволны, измерительные приборы. То есть хотя бы не позже четыре тысячи семисот какого-то там года, по старочеловеческому счёту — второй половины девятнадцатого века. А лучше брать ещё на век-два позднее. Узкий интервал: от средины двадцать третьего века всё, программа ветвления не работает. Предки именно тогда начали массовые, системные генетические преобразования и стали похожими на гелов, ветвить их считалось неэтичным.

— Не с собой, это точно, — одобрительно кивнул Сэм. Берт, слишком глубоко погрузившийся в размышления, вздрогнул от неожиданности. — Рассказать можно, но довольно долго. Вы как?

— Если можно, я лягу, — сказал Берт. — И лёжа буду слушать сколько угодно.

Ему показалось, что это хорошая идея.

*

Джозайя Томас Петерсон был гением хотя бы потому, что о его гениальности мало кто догадывался. Жена знала, двое-трое друзей да, пожалуй, начальник что-то такое подозревал. Но начальника можно не считать, он бы скорее удавился на собственном галстуке, чем признал это вслух.

В МТИ[1] на первых курсах Джозайе прочили блестящее будущее, но он вовремя спохватился и закончил почтенное учебное заведение ровно пятьдесят вторым из ста трёх выпускников факультета инженерного дела.

«Мне ничего не стоило стать первым, — напишет Джо в тетради, оставленной сыну Сэмюелю. — Только не нашёл ни одной причины, зачем бы это было нужно».

За пять лет работы в отделе технических разработок крупной фирмы Джо взлелеял репутацию крепкого середнячка: звёзд с неба не хватает, но и не налажал всерьёз ни разу. Один только раз, когда горел синим пламенем важнейший проект… Ладно, один раз легко выдать за удачное стечение обстоятельств, что и было проделано. Начальник только вот заподозрил что-то, ну да бог с ним.

Женился Джозайя по любви — иначе смысла нет, затраченные усилия не окупаются. Грейс Колтон — не самая красивая, но самая милая, добрая и умная из всех знакомых Джозайе девушек — без жеманства кивнула в ответ на предложение руки и сердца. Через полтора года брака миссис Петерсон родила сына Сэма, и всё шло тихо, гладко и спокойно. Стабильный заработок, любовь в семье, тёплый дом, друзья — что ещё человеку надо? Джо большего и не хотел. То есть… Ну да, хотел. Нерастраченный потенциал рвался наружу, в мир, в люди, куда угодно, но Джо умел с этим справляться. Железной рукой давил, если можно так выразиться. Он был гением, не забыли? Умел просчитывать последствия, причём не только для себя. В частности, неизбежную гибель человечества как биологического вида он просчитал месяца за три до рождения сына. Сто пятьдесят-двести лет — и всё. Но на обычную жизнь хватит с лихвой. И им с Грейс, и маленькому Сэмми.

«Я учёл все факторы, о которых хоть что-то знал, — рассказывали чёткие чёрные строчки. — Изменение любого из них с целью предотвратить или отсрочить конец света приводило к приближению момента, который я назвал контрольной точкой. Посмотри таблицы в конце тетради. Ты поймёшь. Доказано, что интеллект дети наследуют от матери, а Грейс гораздо умнее меня».