Квирит

— К сожалению Элизия могла не только принять гнев от коррупционеров, но и от аристократии, консерваторов испытывающих к рабству тёплые чувства. Возможно тебе, как греку старых времен это тоже покажется чуждым, но я так же, как и она, думаю, что рабству нет места в мире будущего. Она не полный идеалист и признавала, что на нём строится большая часть экономики Рима и просто так от него избавиться невозможно. При том, что рабская эффективность в несколько раз ниже заинтерисованого рабочего, но функции рабов нужны по всей огромной территории. Как она думала — нужно продолжать делать, пускай медленные, но уверенные шаги в сторону превращения статуса раба в личность и постепенно упразднять рабство с заменой на квалифицированных мастерова дела, которые получают вознаграждение за свои услуги. А пока это невозможно, делать жизнь рабов не хуже, чем жизнь свободных людей. Теория в юриспруденци об естественном равенстве и свободе должна и дальше развиваться. С другой стороны она опасалась, что старое рабство замениться новым рабством, но под другим названием. Например идеи Диоклетиана о делении людей на социальные классы и реформы по прикреплению человека к месту: земледельца — к “глыбе”, ремесленника — к его цеху ей публично осуждались. Образованные граждане понимали, чтобы Рим выжил нужно не только полагаться на армию и создавать линии обороны, но и заниматься укреплением внутренних опор, чтобы общий дом человечества не рухнул изнутри. Без сильной казны, разумных реформ, поддержки легионов, укрепления границ, деления империи на районы и области со своими губернаторами, искоренением коррупции всё может закончится катастрофой. Жена не стеснялась обнажать ножны и к христиансту. Она говорила, что повсеместное возвышение христианства в будущем приведет к тому то, что получив власть политическую, и власть над умами, они со своей стороны будут приследовать инакомыслящих, дробиться на десятки сект и разъеденят население империи. Будут увлекать людей из мирского царства в Божье, отвлекая их от гражданских и политических интересов.

Фавст замолчал, но потом вспомнил ещё кое что, хихикнув:

Помню, как иногда, по началу своих речей, когда никто не слушал её и всем было скучно, она оголяля одну грудь и говорила:

–”Ага, а теперь то вы меня охотнее слушаете!”

После цитирования жены, центурион ждал какого либо ответа скелета, а тот молчал и двигал головой в такт шатающихся от ветра кронов деревьев.

— Ага…а теперь ты меня не слушаешь? — cпрашивал центурион, пародируя свою жену.

Cкелету тогда явно наскучило слушать все воспоминания центуриона о жене, но не отрывая взора от неба он ответил:

— Да…слушаю. Я просто слежу за птицей, что указывает путь. У неё и правда могло быть много врагов. А как же её окружение? Её поддержка?

— Без лидера не стало и путеводной звезды, а я был слишком подавлен, чтобы встать на её место и закрылся в себе, постепенно отстраняясь от многих. Онемение, злость, вина…

По мере движения они слышали нарастающий шум голосов, сливавшихся в единый, неразборчивый гул. Лесные деревья сбрасывали листья, готовясь к зиме, а земля заполнялось дымкой, туман сильнее ограничивал видимость. Закатывающиеся солнце блистало рыжим мутным пятном, озаряя золотом последние часы. Скелет с центурионом видели, как по левую сторону, у подножья старого затихшего вулкана блестят огни и небольшой городок с одноэтажными домами и храмами из тёмного мрамора. На улицах и стенах красовались разукрашенные статуи неизвестным животным, мифическим существам, старушкам мойрами, или паркам, по латыни, и скелетами. Город отдавал туманной дымкой, а при приближении он рассеивался и в нос бросались запахи мирты, эфирных масел, еды, ночной прохлады и приближающейся зимы. Хотя деревьев в самом городе не было, но дороги и крыши зданий были в опавших желто-рыжих листьях и казалось, что город поднялся из под земли и захватил с собой лежавшие на ней листья. На лицах прохожих были и выразительные театральные маски с широко открытыми ртами. Были и погребальные маски с дырками вокруг глаз. Маски с головами собак и других животных, напоминающие богов Египта. Вытянутые и чёрные маски африканского континента. Одежда людей была тоже абсолютно разной и представляла собой все уголки известного мира. Классические хитоны с рукавами и без. Римский народ, одетый в тоги и плащи, cеверные штаны и сапоги, простые набедренные повяски вокруг пояса и сетевые платья с накидками из льна. Люди в туниках разносили кувшины, подносы с едой, а другие соревновались в стрельбе из лука по яблочным мишеням, чтобы выиграть для своей спутницы или спутника приз. Некоторые не носили масок и по ним было видно, что все окружающие либо были скелетами, либо имели кожу и были неотличимы от людей, за исключением большей или меньше прозрачности, в отличие от Дита, где вместо скелетов и плоти можно было наблюдать мышцы и оголённые нервы. Город был обнесён стенами, но с военной точки зрения они были бесполезны. Укрепления больше походили на трёхпролётную триумфальную арку, возвышавшуюся над всеми иным зданиями. А по периметру был украшен столбами, на которых висели овощи с исходящим изнутри светом свечей. В центре, на пересечении улиц был точно такой же колодец, как у заброшенного города, что центурион видел в самом начале путешествия. Вокруг колодца было людно. На мраморном здании холла, позади колодца, были большие гидравлические часы отчитывающие минуты и часы до 6 утра.

Орёл, за которым следил скелет, исчез и они вместе ходили по городу, cловно каждый разыскивал своё. Рекламные вывески в термопольях36 были не про хлеб и супы, а описывали красоту заката и торжество прохладного, морского воздуха. У терм же было просто:

“Frumini tempus!”37

Некоторые танцевали большими группами и играли на лирах и дудках. А те из них, кто совсем не имел плоти, играли друг на друге. На одной из главных улиц выступало трио скелетов без взякой одежды. Они буквально разбирали друг друга на косточки и звонкими ударами по ним, словно барабаны или ксилофонам исполняли мелодии, а полупустая сцена с гладкими круглыми стенами разносила звуки по всей улице. По городу было несколько наполненных ямок с подношениями. Они были данью традициям, где живые складывали в них еду и “кормили” другой мир. Однако живых в этом городке было не много. Большинство граждан империи слышали о днях ”открытия неба и подземного мира” лишь в рассказах о давних временах, из уст учителей и философов, но никто не воспринимал всерьез, что в наши дни подобное происходит. Центурион и сам слышал о старинных обычиях лишь от других людей, но ни разу за жизнь, нигде в империи не видел, что бы какая либо вера и сверхъестественная практика была настолько реальной. У домов и у стен стояли разукрашенные кувшины с зерном, а над ними картины и изображения в разных стилях. Настенная живопись, графити и фрески были полностью посвящены празднику. Танцующие скелеты, драмы мёртвых с живыми, подземные боги и переплетение рек аида. Объединение семей и их расстования. Эмоции людей крупным планом и сцены с влюблёнными. Одна из огромных мозаик была поделена на две части горизонтальной линией. Женщина сверху сидела у крыльца виллы и была запечатлена автором при свете костра с нежным поцелуем, адресованным кольцу. Мужчина внизу лежал улыбающимся на песке, его лицо озарял бирюзо- золотистый свет, а рядом с ним были камушки, выложенные по фигуре возлюбленной. На иных мозаиках были семьи с детьми, пары мужчин, и пары женщин, но задравши голову центурион смотрел несколько минут на изображение одинокой девушки, которая захватила всё его внимание. Затем он увидел что то знакомое краем глаза и выбежал на улицу, совсем забыв о скелете. У храма лавров, рядом с уличным алтарём, центурион увидел полу прозрачную хохочущую жрицу в белоснежной тоге. Она стояла на ступеньках и раздавала всем проходящим миртовые венки. Подбежав ближе, он не увидел в её лице Элизию, как ему показалось. Лишь бесконечная доброжелательность девушки с длинными, cветлыми волосами вывела центуриона из ступора. Он улыбнулся и подставил голову для венка, затем поблагодарил её и спросил:

— Здравствуй! Ты должно быть видела за сегодня бесчисленное количество душ, но не вспомнишь ли ты девушку ростом с меня, c длинными и осветлёнными, в отличие от моих, волосами…подобно твоим! — жестикулируя и не скупясь на эмоции центурион пытался громко объясняться, перекрикивая шум.

— Ещё она могла бы быть в чём то ярком…в…с…с диадемой в волосах! Никаких иных украшений, кроме кольца, подобно моему! С нежно голубыми тенями на висках и сурьмой для глаз! Ещё…эммм…с ямочкой на одной щеке!

Но девшука лишь развела руки, полные миртовых венков и громко извинилась, заматав головой. Фавст кивнул ей и прошёл с толпой ещё несколько улиц, а затем его взгляд привлёк большой и малый театры, где рядом была полянка и обнимающиеся люди наблюдали за небом. Внутри же шла пьеса и на улицу доносились хохоты и голоса актёров. Быстрая череда событый изменило настроение римлянина. Спутанное лицо, задорная музыка, смех и радость людей, влюблённые и счастливые лица, что обнимались на полянки у театра и наблюдали за звёздами. Всё окружение было совершенно иным, было слишком радостным, чтобы соответствовать настроению Фавста, который не мог разделить счастье всех присутствующих на фестивале. Такое сильное различие между внешним и внутренним разъедало его, словно кислота оставляла дырки в железе. Он чувствовал себя лишним и несчастным. К нему снова возвращались тёмные мысли из леса. Появлся дискомфорт этого места. Словно он не может тут больше находиться и он лишний на этом празднике. Вся радость вокруг вызывала в нём лишь тряску и накатывающие слёзы.

К бродившему центуриону подошла милая, темнокожая бабушка с сильным акцентом африканских провинций, которую у входа в большой театр встречал пожилой сын со своими детьми и она была так изумлена одиночеством одноглазого мужчины, что не смогла пройти мимо:

— Ты выглядишь потерянным, cынок. Оххх, такие деньки нужно проводить с близкими и семьей. — она сгорбленно смотрела на центуриона

— Я был не один, но мы потерялись и… пару минут назад я думал, что практически нашёл этом городе ту близкую душу, что давно потерял, но…

— Оххх, я понимаю тебя, cынок. Но не отчаивайся! Пойдем с нами на пьесу, — зазывающим движением руки бабушка приглашала следовать за ней- она вот вот начнётся и ребята актёры так хороши, так хороши! Ребята так хорошо играют и за столько лет выучили, наверное, все пьесы! Ты можешь себе представить, сколько существует спектаклей!? И после смерти все не пересмотреть, хехе

Свободные места оставались лишь у ступенек правой стороны амфитеатра и бабушку с сыновьями уже ждали её друзья. Они были полупрозрачными, разных цветов и одежд. Эти были и души эпох ранней римской республики, и люди с длинными бородами востока, и лишённые конечностей легионеры империи, и упитанные аристократы, и души, при жизни поражённые болезнями, с огромными гнойными мазолями и шрамами по всему телу. Фавст зачасался, а души больных сразу же предупредили, косящегося центуриона, размахивая руками: