Проклятие для бескрылой ведьмы

— Ты знала, что все шкафы в комнате магистра Жданека плотно привинчены к стенам и полу? — ровным голосом спросила она. Я помотала головой:

— Зачем?

Мама вздохнула:

— Года за два до смерти магистра на Магду упала полка. Ничего серьёзного, кошка успела увернуться — на то она и кошка — но магистр испугался и в тот же день принял меры, чтобы на неё больше не упала ни одна полка, витрина или шкаф. Кстати, где она?

— Понятия не имею, — пожала я плечами, — наверное, бродит где-то. Так что там со шкафом?

Тонкие тёмные брови Белой Совы сдвинулись к переносице.

— Все крепления разом лопнули, словно их подпилили.

— Ого! — не сдержалась я. — Кто-то всё-таки решил расправиться с Магдой?

Мама странно посмотрела на меня и в упор спросила:

— С Магдой? То есть, ты не допускаешь мысли, что шкаф должен был рухнуть на тебя?

От удивления я не сразу нашлась, что сказать, а Белая Сова безжалостно продолжила:

— Вряд ли кто-то стал бы так стараться ради обыкновенной старой кошки. Магистр Жданек мёртв, поэтому напрашивается один-единственный вывод: кому-то захотелось, чтобы шкаф упал именно на тебя. Пожалуйста, Агнесса, вспомни, отдавала ли ты кому-нибудь ключи от комнаты? Кому? Надолго ли?

— Погоди! — я, наконец, обрела дар речи и замахала руками. — Что это ещё за глупости? Да я в Совятник только позавчера приехала! Бред какой-то. И да, ключи я действительно отдавала. Пани Криштине. Как и требуется по правилам!

— Ты уходила куда-то из Школы? — ровным голосом спросила мама.

— Уходила, — с вызовом ответила я, упрямо вздёрнув подбородок, — в Гнездовицы. По делу. И быстро вернулась обратно. Тебя устраивает такой ответ?

Белая Сова тяжело вздохнула.

— Хорошо, Агнесса, — помолчав, ответила она. — Будем считать, что устраивает. Но ты, пожалуйста, будь поосторожнее! Мы обязательно выясним, что же случилось со шкафом, и непременно сообщим тебе об этом.

— Буду глядеть в оба, — уже более миролюбиво пообещала я: матери всё же удалось заинтриговать меня. — Кстати, что там с Зимним балом?

Директор Совятника недоумённо посмотрела на меня:

— А что с ним не так?

Я соскользнула со стула и встала спиной к столу, чтобы разговаривать с матерью на равных.

— До меня тут дошли слухи, — туманно начала я, — что преподавателям, оказывается, не дозволяется сильно веселиться на балу. А мне, между прочим, хотелось бы повеселиться наравне со студентами, а не киснуть от скуки в тёмном углу!

На лице Белой Совы появилось давно знакомое мне выражение крайнего раздражения, и я поняла: всё, о чём рассказывал Стефан, правда. Мама только открыла рот, а я уже знала наперёд, что она скажет.

— Агнесса! — рявкнула она, и я мысленно закатила глаза. — Какое ещё «веселье наравне со студентами»? Ты себя вообще слышишь?! Ты теперь преподаватель, так что будь добра соответствовать! О, Кахут, какой только пример ты можешь им подать! Ты вообще об этом задумывалась? Прошу тебя, повзрослей наконец! Все эти детские игры и выходки остались в прошлом! Хочется веселья — езжай в Злату Рощу, пожалуйста! Попроси пана Штайна, он тебя отвезёт!

— Ага, конечно, — пробормотала я себе под нос. — Со Стефаном меня ждёт та-акое веселье!

Мама подозрительно уставилась на меня; я на неё — с вызовом.

— Кстати, о бале, — вдруг сказала она, — у тебя хоть есть приличное платье для него?

***

Не обращая внимания на мои яростные возражения, мама распахнула платяной шкаф и, вытащив оттуда все мои нехитрые наряды, раскидала их по кровати.

— М-да, — только и вымолвила она, окинув их быстрым взглядом. — И это всё?

— Нет, конечно, — сдавленным от злости голосом ответила я: с детства не выносила, когда кто-то копался в моих вещах. — В Кёльине у меня остался такой гардероб, что королева обзавидуется, просто тащить с собой не хотелось!

Мама отмахнулась: мол, хватит рассказывать сказки. Чтобы не сорваться и не устроить бесполезную ссору, я принялась молча запихивать вещи обратно.

— Зайди сегодня ко мне, — велела Белая Сова, наблюдая за мной, — подберём тебе что-нибудь из моего. Размер у нас с тобой примерно одинаковый. Не могу же я допустить, чтобы моя дочь явилась на бал оборванкой!

Руки у меня затряслись от ярости, и я швырнула кофту, которую держала в руках, в дальний угол полки.

***

Оставшиеся до Солнцестояния три дня промелькнули в суматохе и хлопотах. Нельзя сказать, чтобы особо приятных.

Слава Кахут, тот злополучный зачёт стал единственным, выпавшим на мою долю. Однако долго радоваться мне не дали: почти все последующие лекции я провела с огромным трудом.

Среди студентов царило праздничное настроение, полностью сбившее учебный настрой. На лекциях они были готовы заниматься всем, чем угодно, лишь бы не слушать меня. С непривычки я потратила половину первой лекции, пытаясь призвать веселящихся недоучек к порядку, пока не поняла, что это практически бесполезно. На остальных занятиях я перепробовала все известные мне способы запугивания: угрожала тем, что срежу баллы на экзамене, кричала, колотила указкой по доске, пробовала говорить тихо, в надежде, что они притихнут, пытаясь меня услышать… Всё впустую.

Когда по пустым коридорам Школы разнеслось уханье звонка, традиционно исполняемого голосом ушастого филина, студенты, радостно галдя, повалили к выходу, а я от безысходности пнула ножку стула и от души выругалась. Меня трясло от бессильной ярости, я чувствовала себя абсолютно опустошённой. Я бы совершенно не удивилась, увидев в волосах седые пряди, посмотри я сейчас в зеркало.

Теперь мысль о том, чтобы попросить Стефана помочь мне с дисциплиной на занятиях, уже не так сильно уязвляла самолюбие. Другую мысль — ту, что мстительно нашёптывала мне: ешь, мол, расплату за все свои хулиганства, я усиленно гнала прочь.

Дверь аудитории робко приоткрылась. Внутрь заглянула девушка, в которой я узнала ту, что приносила мне письмо Ринки.

— Чего ещё? — пришипела я и закашлялась: в осипшем от постоянного крика горле неприятно зацарапало.

— Простите, магистр Мёдвиг! — в ужасе пропищала девушка. — Вас зовёт пани Збижнев!

Недоумевая, зачем я могла понадобиться Криштине, я послушно отправилась к ней. Она уже ждала меня едва ли не на пороге своей аудитории с каким-то листком в руках, при виде которого меня кольнуло нехорошее предчувствие.

И точно.

— Жалоба на тебя поступила, Агнешка, — горестно сообщила пани Збижнев с трагическим выражением лица. — Как же ты так умудрилась? В первый же день работы…

И помахала листком. Я, не поверив своим ушам, взяла его, пробежала взглядом по неровным строчкам и едва не задохнулась от возмущения:

— Что?! «Не знает своего предмета»?! «Несправедливо срезает баллы»?! «Необъективна», «поверхностна» и «слишком молода для преподавания»?! Кто автор?

Криштина, качавшая головой в такт моим словам, спохватилась и ткнула пальцем в подпись.

— «М. Эрицис», — медленно прочла я, с трудом разобрав залихватскую подпись, и с отвращением сунула жалобу обратно пани Збижнев.

Меня раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, внутри пылала здоровая злоба на нахального недоучку, решившего опуститься до мелкой мести мне за срезанный на зачёте балл. С другой — в чём-то он был прав, и я выглядела далеко не наилучшим образом в глазах студентов.

— Что случилось-то, Агнешка? — робко спросила Криштина. — За что он так на тебя взъелся?

Я досадливо махнула рукой и расплывчато ответила:

— Получил не ту оценку, которую захотел, вот и обиделся.

Пани Збижнев покивала головой. Мне показалось, что на её лице мелькнуло облегчение.

— Бывает-бывает, — сказала она. — Знала бы ты, сколько жалоб мне поступает на магистра Юнгвальда… Помнишь его? Он Теорию Плетений ведёт. Так вот, на него каждый семестр студенты пачками жалобы пишут, а что я сделаю? Где сейчас такого толкового преподавателя найдёшь?

Я прекрасно помнила магистра Люциуса Юнгвальда. Это был крайне вредный старик, отслеживающий посещаемость лекций с почти маниакальной дотошностью и принципиально не ставивший ничего кроме «удовлетворительно». На его коллоквиумах царила атмосфера напряжённого ужаса и леденящая душу тишина: все с замиранием сердца наблюдали, как узловатый палец Юнгвальда неспешно ползёт по списку фамилий, выискивая жертву для допроса.

— Помню, конечно, — поморщилась я, передёрнув плечами. — И что мне теперь грозит?

— Да ничего, — отмахнулась Криштина. — Буду я из-за каждого каприза студентов своих преподавателей наказывать. Забудь. Но на будущее запомни: ты с этим Милошем веди себя поаккуратней, у него родители непростые. Мать вроде в секретариате бургомистра Златой Рощи сидит, а отец — какая-то большая шишка среди столичных монстрологов. Тебе же не нужны проблемы?

Я вспомнила наглое лицо Милоша и неприязненно передёрнула плечами:

— У него не будет проблем, если он сам мне их создавать не станет.

— Агнешка, не надо, — предупреждающе погрозила мне пани пальцем. Я неопределённо развела руками.

Пани Криштина окинула меня испытующим взглядом, тяжело вздохнула, порвала заявление Милоша и быстро начертила плетение Огня над кучкой обрывков. Я молча наблюдала, как языки пламени лижут бумагу, и чувствовала, как настроение стремительно портится.

Многоцветье праздника, подрагивая, трескалось и рвалось под наплывом жестоких серых взрослых будней.

***

Фехтовальный зал, занимающий большую часть первого этажа Школы, казался ещё больше после того, как оттуда вынесли все манекены, снаряды и стойки с оружием. Под потолком ослепительно пылали пульсары, на стенах мерцали серебряные и золотые шары, перевитые еловыми ветками. По стенам тянулись столы, ломящиеся от украшений, а пол был отполирован до такой степени, что, казалось, сделай шаг — и неминуемо провалишься в бездонную пропасть. Приглашённые официанты сновали туда-сюда, наводя окончательный лоск, а в зал уже тянулись первые группки студентов.

Я сидела за преподавательским столом, поставленным перпендикулярно студенческим столам, подперев щёку рукой и уныло тыкая в тарелку вилкой. Аппетита не было вовсе: его оттеснила чёрная зависть к беспечным молодым людям, предвкушающим безудержное веселье. Неподалёку музыканты, выписанные матерью из Златой Рощи, настраивали свои инструменты, и их какофония очень точно отражала всё моё состояние.

— Агнесса? Вы же Агнесса, верно? — прощебетал чей-то голосок рядом. Я нехотя повернула голову и увидела сухощавую женщину неопределённого возраста, занявшую соседнее кресло. В её рыжих волосах, вьющихся мелкими колечками, виднелись такие же рыжие перья, но я не смогла сразу определить, какой именно сове они принадлежали.

— Верно, — осторожно сказала я, — а вы…

— Эмилия Луциан, веду курс рунического письма, — женщина без спроса схватила меня за руку и потрясла ей. Её пожатие было горячим и слегка влажным. Я, поморщившись, убрала ладонь при первой возможности.