Письма на воде

Была, правда, одна вещь, которая после разговора с генералом не выходила у него из головы. Пак Су Кён только казался неотёсанным воякой, грубым и простоватым, но Ван Со прекрасно знал, что это не так. Этому человеку была присуща мудрость, глубинная, мощная, вызревшая на суровом жизненном опыте, полученном в боях и при дворе, где генерал появлялся нечасто, но сразу видел и верно оценивал расстановку сил, как на поле сражения.

Прощаясь, наставник долго смотрел ему в лицо, словно что-то выискивая, а потом спросил:

– Вы не собираетесь вернуться в Шинчжу, когда наиграетесь во всю эту вашу политику и начитаетесь заумных книжонок?

– А почему я должен вернуться? – ощетинился Ван Со. – Я же принц! Мне хочется жить здесь, чтобы понять, что так настойчиво толкает к трону мою матушку и братьев.

– Прежде всего, вы должны понять, что в Сонгаке в конце концов останется только один из принцев, – тяжело ответил генерал Пак, – тот, кто взойдет на трон. Подумайте, какова настоящая причина, по которой хотите остаться здесь вы.

И Ван Со думал об этом. Он думал об этом даже теперь, разомлев под мягкими лучами солнца, слушая неугомонных цикад.

Он присягнул на верность наследному принцу, поклявшись королю стать опорой и щитом для Ван Му. Он сказал Ван Ё, что это – единственное, зачем он здесь.

Но так ли это было на самом деле, вернее, только ли преданность держала его во дворце? Или теперь причина крылась ещё и в одной необыкновенной девчонке, которая запала ему в душу?

Ван Со вытянул руку, не глядя сорвал несколько цветочных головок и поднёс их к лицу. Это оказались ромашки. Он лениво разглядывал их, перебирая пальцами белоснежные шёлковые лепестки, трогая шершавую сердцевину, и прислушивался к ощущениям, которые вызывали в нём эти прикосновения.

Он не привык любоваться красивыми вещами. Не умел этого и не знал толком, что считать красивым, а что нет. Его никто этому не учил, не разъяснял, не показывал. Красивых вещей в его жизни просто не было. Он сторонился их, прячась за своё уродство, считая себя проклятым и недостойным красоты. Ему не доводилось их касаться, он просто не смел и не представлял, какие они на ощупь – все эти вещи, которые люди называли красивыми.

И ему казалось, что все они, как цветы. Хрупкие – чуть сильнее дёрнешь за лепесток – и искалечишь. Нежные – и не сразу почувствуешь пальцами их прозрачную ласку. Тонко, неуловимо пахнущие – как лотосы или глицинии, чей запах обволакивал, успокаивал и исцелял от грусти.

Ван Со сорвал ромашку, выбрав самую крупную, и поднес её ко рту, перекатывая тонкий стебель между пальцами. Закрыл глаза, целиком отдаваясь этим ощущениям – трепетным прикосновениям прохладной шелковистой ласки к своим приоткрытым губам.

Он подбросил в воздух горсть оборванных лепестков и замер, наслаждаясь тем, как они падали ему на веки, щёки и шею, невесомо касаясь кожи, ставшей вдруг такой восприимчивой и чувствительной.

Внезапно его охватила дрожь.

Если соприкосновение с цветочной красотой ощущается так, то что же он почувствует, когда дотронется до… лица Хэ Су?

Едва он успел это подумать, как на него вслед за лепестками упали пригоршни ошеломляюще холодной воды. А затем над его головой прозвучало:

– Пейте, цветочки! Пейте!

Ван Со вскинулся в траве, вытирая мокрое лицо и отряхивая одежду, и увидел Хэ Су, удручённо причитающую над разбитым кувшином для воды.

Увидел – и едва не залился краской, словно она могла прочитать его мысли…

Они снова, как и тогда на горе, сидели рядом на тёплом камне и говорили о важном и не очень. Просто говорили. И принц упивался каждым взглядом Хэ Су, каждым её словом, каждым жестом. Он корил себя за глупые фантазии о лепестках и прикосновениях, сердился на Су за её детскую наивность, рассказывал ей о деревьях – и чувствовал себя при этом по-настоящему счастливым, потому что красота, которой он был окружён в этот миг, пропитывала его насквозь вместе с солнечными лучами и южным ветром.

Так вот что это такое – красота, думал он, глядя в сияющие ореховые глаза сидящей рядом девушки и лаская взглядом её медовую кожу, которой ему отчаянно хотелось коснуться. Он смущался, ругал себя за подобные мысли и прятал своё смущение за поучениями и насмешками.

В конце концов Ван Со просто сбежал. Но и тогда его преследовал вопрос генерала, на который он так и не ответил сам себе.

***

Десятый принц совершенно не умел пить.

И пусть он был не самым младшим из братьев, но искусством возлияний Чжон и Бэк А владели явно лучше него. И даже на праздновании собственного дня рождения Ван Ын вёл себя, как мальчишка, который никак не желал становиться мужчиной: он дурачился, кривлялся, рассуждал о рогатках и при этом без меры пил вино, которое ему по очереди подливали расшалившиеся братья.

Ван Со наблюдал за ними со смесью удовольствия, снисхождения и лёгкого раздражения, которое он прятал за молчанием, вежливой улыбкой и бесчисленными чашками чая. Алкоголь он не любил и пил редко, предпочитая даже за здоровье брата выпить чай из свежих листьев, а не вино, которое способно самых достойных людей превращать в животных, отнимая разум и контроль над языком и поступками.

Не то чтобы ему не нравилось находиться среди братьев, с которыми он в последнее время неплохо ладил, но ему гораздо уютнее сейчас было бы где-нибудь на лугу, в цветах, под чистым небом и… с Хэ Су. Но она почему-то не показывалась среди придворных дам, прислуживающих за праздничным обедом принцев, и Ван Со ловил себя на том, что ищет её и ждёт, оборачиваясь на каждый звук у входа.

Наконец он не выдержал неуёмного веселья братьев, которые напоили Ван Ына до невменяемого состояния, и ушёл. Опять сбежал, но в этот раз стыдно ему нисколько не было.

А часом позже Ван Со понял, почему на утреннем празднике не было Хэ Су.

Оказывается, она готовила свой особенный подарок для десятого принца!

Ван Со шёл по дворцовому парку, как вдруг увидел Ван Ына, которому Хэ Су пела странную весёлую песенку про день рождения. Они устроились вдвоём в украшенной фонариками, лентами и забавными рисунками летней беседке и выглядели так, будто им больше никто на свете и нужен не был.

Ын смотрел на Хэ Су осоловелыми влюблёнными глазами и пьяно улыбался. Он то пытался подпеть, но не мог связать и двух фраз, то порывался танцевать, но тут же начинал путаться в собственных руках и ногах и плюхался обратно на стул.

Отгоняя непонятное чувство, чёрное и ядовитое, Ван Со замер под деревом гинкго шагах в десяти и наблюдал за танцем Хэ Су для полусонного от вина десятого принца, как вдруг в беседке появились его братья, смущая Су восторженными возгласами и просьбами спеть ещё.

В поднявшемся шуме Ван Со даже не заметил, что рядом с ним стоит Ён Хва.

Хэ Су, поддавшись на мягкие, но настойчивые уговоры принцев, запела. Тихо, ласково, словно полночную колыбельную для того, кто под медовой луной закрывал глаза и плавно скользил в объятия сна.

Она пела, сперва смущаясь, потом, осмелев, сильнее и громче, но так красиво и трепетно, что Ван Со не знал, куда деться от охватившего его чувства, которому он не мог дать названия.

Для него вдруг потускнел ясный солнечный день, куда-то делись все звуки, запахи и образы и осталась одна Хэ Су – её чистота, скромность и невесомое очарование, которое обнимало его, нежно касаясь слуха, взгляда и кожи, вновь ставшей такой чувствительной, что Ван Со ощущал каждый вздох ветра на своих губах, каждый взмах ресниц Су.

В её чарующем голосе было всё: мягкий рассветный туман, пахнущий травами, лёгкий плеск озёрной волны на закате, прозрачный перламутр цветочных лепестков – всё то, что Ван Со считал дыханием красоты и её сутью. И он стоял, заворожённый этой красотой, и видел только её – Хэ Су.

Ему вдруг стало одновременно и холодно, и жарко, будто среди снежной равнины он ступил в пылающий костёр. Он ощущал странную дрожь во всём теле и не понимал, что происходит, только чувствовал – ещё немного, и он не выдержит всего этого, просто не выдержит!

Святые Небеса, что же с ним творится? Почему вдруг так хочется плакать и смеяться, спрятать горящее неизвестно от чего лицо в ладони и в то же время смотреть, смотреть на Хэ Су, не в силах насытиться, напиться её свежести и красоты, которой сейчас беззастенчиво, не имея на это никакого права, любовались и все остальные принцы.

А он? Он – имел на неё право?

Да, он назвал её своей, и не раз. Назвал назло жестокой сестре, назвал, чтобы подразнить Хэ Су, чтобы ощутить самому, каково это – считать что-то своим.

Но его ли она теперь?

Нет. Нисколько.

И ему вдруг стало так больно где-то там, в груди, где, должно быть, обитала душа, что он не выдержал: сорвался с места и, ошеломлённый собственным открытием, вновь сбежал, не зная, что Хэ Су, допев свою песню, растерянно смотрит ему вслед…

Ван Со очнулся на берегу озера Донджи.

Он и сам не понял, как оказался здесь и сколько уже сидит вот так, бездумно швыряя в воду мелкие камешки, лишь бы чем-то занять руки и прогнать беспокойные мысли.

А думал он…

А думал он только о той, что пела сегодня – не для него, улыбалась – не ему и смотрела – не на него.

А что ей на него смотреть? На его уродство? Зачем? Чтобы жалеть?

Ван Со передёрнуло от отвращения к себе. Что угодно, только не жалость, которой он был сыт по горло, равно как и ненавистью, и страхом, и презрением – всем тем, что испытывали люди, глядя на него! Они ощутимо источали запах страха, режущий ему ноздри и стягивающий горло нежеланием жить.

Но Хэ Су…

Ван Со поморщился и нервно сжал в ладони горсть камешков.

Что с ним произошло там, в парке, когда он слушал пение Хэ Су и смотрел на неё, такую небесно-воздушную, юную и чистую, как водная гладь, вздыхающая под кувшинками и лотосами? Он не знал. Только в отличие от воды, которой можно было коснуться, Хэ Су казалась ему недосягаемой, словно небо, обнимающее его за плечи, а стоит лишь вскинуть голову – ускользающее ввысь.

Ван Со мучился неизвестностью от того, что не мог понять себя, не мог определить, что же с ним творится. Его тянуло к Хэ Су. Ему хотелось видеть и слышать её, а кончики пальцев горели от желания дотронуться до её лица.

Он не знал, что это и что с этим делать.

И поэтому просто швырял в воду камни, будто озеро могло так же сгладить его мятущиеся мысли, как круги на воде.

– Почему опять один? – вывел его из тревожной задумчивости голос Бэк А.

Тринадцатый принц присел рядом и пытливо взглянул на Ван Со:

– В такой день надо быть всем вместе! Пойдём со мной!

– Я не люблю шумные компании, – признался Ван Со, втайне радуясь тому, что Бэк А своим появлением выдернул его из трясины необъяснимого смятения, а ещё тому, что это был именно он, а не кто-то другой.

– Эй! – притворно возмутился тринадцатый принц. – А что, праздник брата – недостаточная причина? Ты должен поздравить его! Пойдём!

Ван Со качнул головой, глядя на листья кувшинок.