Рафаил

Глава 1

Райская усадьба, Массачусетс

Вверх по крутой винтовой лестнице Склепа разносились звуки григорианских песнопений. Рафаил провел кончиками пальцев по серым каменным стенам. Они были влажными и скользкими от застоявшейся воды, которая стекала из разлившегося снаружи озера. Сквозь трещины и разломы в кирпиче пробивался темно-зеленый мох, выдавая тем самым солидный возраст поместья.

Чем ниже Рафаил спускался в освещенную свечами темноту, тем сильнее у него колотилось сердце. Неизменно намотанный на его указательный палец шнур в данный момент был затянут так туго, что Рафаил чувствовал, как в верхней фаланге бился пульс. Он сосредоточился на ритме сердца и крепко стягивающем его плоть вещице. От натяжения, удушья, гедонистической асфиксии пальца у него в груди вспыхнул огонь удовольствия и пожаром разнесся по венам. Это было отрицание крови и жизни, необходимой его пальцу, чтобы нормально функционировать и существовать. Рафаил изогнул свои губы в ухмылке. Он знал, что от недостатка столь необходимой ему крови кончик пальца посинеет. Когда вспыхнувший от такого зрелища жар метнулся прямо к его члену, он зашипел от блаженства. Рафаилу было все равно, услышат ли братья его стон. Их никогда это не заботило ― они были заняты собственными мыслями, своим возбуждением от того, что, возможно, убийство предстоит именно им.

Рафаил почувствовал, как в подтверждение его мыслей, позади него тяжело задышал Михаил. Он не сомневался, что тот сейчас поглаживал висящий у него на шее пузырек с кровью и чуть ли не кончал в свои кожаные штаны, представляя, как погружал острые зубы в чью-нибудь вену и высасывал кровь. Гавриил сообщил им, что у Михаила что-то под названием «гематофилия» (прим.: сексуальное влечение к вкусу и виду крови. Не путать с гемофилией — генетическим заболеванием свертывания крови). У него было готово название для всего, что, по его словам, «беспокоило» каждого из них.

Ничего их не беспокоило.

Гавриил просто не понимал их сути, того, какими они и должны быть. Шестеро Падших, не имеющих с Гавриилом ничего общего. Им нравилось убивать. Парням это было так же необходимо, как воздух. Они не считали это какой-то патологией. Кровь, мясо и вызванные их действиями крики боли не вызывали у них отвращения ― лишь удовлетворение.

Такими уж они были.

Из всех братьев, Рафаил больше всего сблизился с Михаилом. Но сейчас каждый из них был сам за себя. Церемония Откровения пробуждала в них безмерный эгоизм.

Шанс оборвать чью-то жизнь полностью поглощал их.

Контролировал.

И Рафаил не променял бы это ни на что другое.

При одной мысли, чтобы украсть чей-то последний вздох, у Рафаила напрягся член. Когда к паху прилила кровь, мужчина придавил его основанием ладони, но от поднявшегося по позвоночнику взрыва мучительного удовольствия еще громче застонал. Его плоть сжал резиновый бандаж, который Рафаил всегда носил на своем члене. Теперь, когда его орган начал твердеть, резина безжалостно впилась в кожу. Это БДСМ приспособление было предназначено для того, чтобы вызывать боль. И со своей задачей оно справилось ― его обдало мучительным жаром. Но Рафаил не считал боль наказанием. Он жил ради нее. Чем больше страдал, тем больше удовольствия испытывал. Рафаил наслаждался сдавливанием своего члена и упивался сжатием эрекции, которая пыталась высвободиться из резиновых пут.

Потеряв равновесие, Рафаил ударился спиной о влажную стену. Он закрыл глаза и даже не заметил, как намокла рубашка. Единственное, на чем он мог сосредоточиться, ― это непрерывное давление бандажа. Он почувствовал, как тело сотряс пьянящий огонь, и сжал руки в кулаки.

Усиливая экстаз, в его сознание хлынули образы давней фантазии. Тут он был совершенно бессилен. И не смог бы их остановить, даже если бы попытался. Да и зачем? Именно это заставляло его дышать и каждое утро вставать с постели. Этого он ждал годами и будет ждать еще целую жизнь. Тяжело и прерывисто дыша, Рафаил представил себе эту сцену: огромная кровать, на белоснежном одеяле из египетского хлопка разбросаны лепестки алых роз. И она ― та единственная, обнаженная, распростертая для него на спине, воплощенное искушение. У нее раскраснелись щеки, губы стали вишнево-красными. Ее кожа была бы нежной, без единого изъяна, а ясные глаза прикованы к Рафаилу, услаждая его взгляд одним лишь обожанием. Она будет принадлежать ему, а он — ей. Для них обоих не будет существовать больше никого. Она на долгое время станет его единственной одержимостью.

Рафаил знал, что под закрытыми веками зрачки его глаз были расширены. Зрачки этих завораживающих золотисто-карих глаз отличали его от всех остальных. Эти глаза были его главным инструментом, с помощью которого он заманивал в ловушку своих жертв ― ничего не значащих для него женщин, которых он какое-то время преследовал, соблазнял, совращал, заставлял влюбляться во все, чем он притворялся… а затем, жестко трахая, разрушал их жизни, уверенными руками забирал последние вздохи и удары сердца своих жертв, пока в их умирающие тела просачивалась смерть и пожирала их души.

Внезапно в каменном подвале раздалось эхо церковного колокола ― сигнал Гавриила облачиться для церемонии Откровения, и Рафаил резко открыл глаза. Когда он миновал последние ступеньки, из-за сдавливающего его член плотного резинового бандажа ему в джинсы просочился предэякулят. Он жил ради сексуальной странгуляции (прим.: ущемление, перекрытие путем сдавливания какого-либо отверстия, например, дыхательных путей, кровеносного сосуда или отдела желудочно-кишечного тракта). Это было необходимо ему, как воздух.

Рафаил понял, что опаздывал. Он распахнул массивную деревянную дверь Склепа. Братья уже собрались и ожидали его прихода. Все они были в монашеских рясах, а их головы прикрывали тяжелые капюшоны.

Рафаил прошел в свою часть Склепа, чтобы переодеться. Надев на себя черную рясу, он завязал пояс и натянул на голову капюшон. Все звуки в комнате заглушали григорианские песнопения. Высокие белые церковные свечи вели к каменному алтарю, расположенному в глубине подвала на одну ступень выше пола. Перед алтарем, повернувшись лицом к братьям, стояла фигура в красном одеянии. Силуэт в красном посреди океана черноты ― Гавриил. Братья опустились на колени. Гавриил не двигался, терпеливо ожидая, когда Рафаил сделает то же самое. Глубоко вздохнув, Рафаил опустился на одно колено. Стиснув зубы, он ощутил, как все его тело отказывалось подчиняться. Жаждало встать на ноги и никогда больше ни перед кем и ни перед чем не преклоняться. Сквозь пелену гнева и, чувствуя, как сердце гоняет по венам кипящую кровь, он пытался заставить себя повиноваться. Противясь подчинению, у него напряглись мышцы и натянулась кожа.

Рафаил накрутил на палец шнур и глубоко вздохнул. Он представил себе розы. Красные, розовые и желтые розы. Из горла, наполняя Склеп с низкими нотами, полилась знакомая песня, которую он всегда напевал себе под нос.

Он напомнил себе, что это Гавриил. И его братья. Это Откровение… а за ним последует убийство. Рафаил положил руку на каменный пол, рядом со своим согнутым коленом. Почувствовал под ладонью гладкую твердость камня. Вспомнил, как много раз Рил называл его имя, и ту легкость, которую мужчина непременно ощущал в груди, когда узнавал, что настала его очередь убивать.

Изо всех сил сдерживая пробудившиеся в его душе мятежные инстинкты, Рафаил опустился на второе колено. Каменный пол был холодным. Из-за капюшона его затрудненное дыхание эхом отдавалось у него в ушах и кружилось в замкнутом пространстве. Напрягшись всем телом, он ожидал, когда Гавриил начнет. Ему необходимо было встать на ноги. Необходимо было подняться с пола, с колен. На него тут же потоком хлынули воспоминания… воспоминания о том, как когда-то его держали за шею и насильно трахали в рот. Он помотал головой, стараясь прогнать эти образы.

Розы… Он сосредоточился на розах…

Гавриил приглушил музыку, и пение монахов превратилось в отдаленный гул. Из-под опущенного капюшона Рафаил наблюдал за тем, как Гавриил потянулся к свитку, лежащему на позолоченном блюде в центре алтаря. Пергамент, как всегда, был перевязан красной лентой. Красный — как символ пролитой крови. За грех, который вскоре свершится.

Затем воцарилась тишина.

Рафаил следил за ногами Гавриила, шагающими мимо шестерых Падших. Мимо Вары, Уриила, Селы, Дила…. и, наконец, мимо Михаила. Гавриил остановился перед Рафаилом.

— Встань, — властным голосом произнес Рил.

В теле, словно лава, вскипел темный адреналин. Рафаил откинул капюшон и взглянул на Гавриила. Его брат смотрел на него сверху вниз, сверля его взглядом своих голубых глаз. Внимание Рафаила переключилось на свиток, и у него раздулись ноздри. Свиток с именем его следующей жертвы. Гавриил подождал, пока Рафаил медленно встанет на ноги. С той самой минуты, как Падших привезли в поместье, Гавриил все время заставлял их держать себя в руках. Все время доказывать ему, что они достаточно контролировали свою тягу к убийствам, чтобы их можно было спокойно выпускать за пределы поместья, когда появлялась подходящая жертва. Это было пыткой. Постоянно ждать и бороться с желанием сбежать из уединенного поместья и убивать, и трахать, кого захочешь.

Разумеется, никто из них не был обязан подчиняться Гавриилу. Они могли уйти в любой момент. Но не делали этого. Заключили со своим праведным братом соглашение. В детстве Гавриил спас их от Бретренов. Он пожертвовал своей будущей карьерой католического священника, напал на отца Куинна, и все ради того, чтобы последовать за своим младшим братом в глубины ада. Он терпел насилие, издевательства священников, пытки. А также то, что его раздели, заклеймили, сравняли с землей… и лишь для того, чтобы спасти их и так уже проклятые души. Души своих приемных братьев, которых он никогда бы не пожелал себе, но всегда был рядом с ними.

Этот парень был настоящим святым. И Падшие были преданы Гавриилу… не важно, чего им стоило сдерживать свои самые низменные желания. Их самоограничение ― самое малое, чем они могли отблагодарить брата за все, что тот сделал для них. Без Гавриила они все давно уже были бы мертвы.

Получив от Гавриила свиток, Рафаил увидел в его глазах то же, что и всегда: что-то похожее на боль. Рафаил не понимал этого. Ему никогда не понять, что чувствовал в эти моменты Гавриил. По мнению Рафаила, их лидер излишне переживал обо всем. Он был слишком неиспорченным. Трудно было представить себе человека, который отличался бы от них больше, чем Рил. После спасения из Чистилища, Вара частенько подкалывал его и называл «ангелом». Прозвище не в бровь, а в глаз.

Ангел, добровольно заточивший себя в логове демонов. Демонов, далеких от раскаяния и забирающих души.

― Откровение даровано, ― объявил Гавриил.

Один за другим, остальные братья поднялись на ноги. Пока они снимали капюшоны, Рафаил развязал скрепляющую свиток красную ленту. Бросив ее на пол, где та растеклась неровным пятном, словно кровь, которую он очень скоро прольет, Рафаил развернул пергамент и прочитал имя. Оно было написано по самому центру безупречным каллиграфическим почерком Гавриила.