Рафаил

Энжела Бэнкфут.

― Торговка маленькими девочками, ― сказал Гавриил. ― Заработала миллионы, похищая девочек из их домов, а после продавая их в индустрию сексуальных услуг.

Рафаил ухмыльнулся.

Будет забавно прикончить эту Энжелу Бэнкфут.

Он подошел к каменной купели, на которой была выгравирована эмблема Павших ― меч с крыльями ангела. Купель предназначалась не для святой воды, как те, что стояли в церкви Невинных младенцев. Она олицетворяла собой подлинный ад. В ней не крестили детей и не освящали воду, чтобы благословлять прихожан. Купель Падших пожирала имена будущих жертв, заранее отправляя их в преисподнюю, поскольку знала, что вскоре за именами последуют и их души. Зачарованный оранжево-красным пламенем, Рафаил приблизил лицо к обжигающему огню. Он с наслаждением ощутил на коже приятное жжение.

Рафаил бросил свиток в огонь. Он смотрел, как пламя пожирает бумагу, уничтожая буквы, образующие имя той суки. Когда он повернулся, Гавриил протянул ему коричневую кожаную папку. В ней была вся информация о жертве. Такая папка вручалась каждому брату, получившему Откровение. Все необходимые данные, чтобы найти и вдоволь наиграться с заслужившей это жертвой, а потом положить конец ее жизни.

Один за другим братья кивнули ему головой. Акт безмолвного поздравления. Но Рафаил видел на их лицах зависть и разочарование от того, что это не они будут терзать очередную прогнившую душу и наслаждаться симфонией ее криков. Гавриил вернулся к алтарю. Все Падшие смотрели на него. Когда он кивнул, братья опустили головы и начали читать заповеди Падших.

― Не убивай невинного. Не сбивайся с праведного пути Падших. Не приводи жертву в Райскую усадьбу…

Когда заповеди слетели с губ Рафаила, он с трудом сдержал желание помчаться в свою комнату, чтобы остаться в одиночестве. Чтобы начать подготовку к операции.

Он улыбнулся про себя.

Начиналось время охоты. Она была почти такой же приятной, как и само убийство. Почти.

Гавриил подошел к церемониальному колоколу и потянул за веревку. Колокол зазвенел, и звук завибрировал у Рафаила в костях. Он уставился на веревку, и его улыбка стала еще шире. Стоило закрыть глаза, и он возвращался к истокам своего падения. Снова чувствовал себя тем двенадцатилетним мальчиком, который не видел в смерти ничего особенного. И больше не мог сдерживать желания кого-нибудь умертвить.

Рафаил до сих пор во всех подробностях помнил, как обмотал красной веревкой тонкую шею Гэвина. Присмотревшись ко всем ученикам школы Невинных младенцев, он, наконец, решил, что его первым станет Гэвин. Тем самым, с кем Рафаил потеряет девственность — свою девственность по части удушения. Если закрыть глаза еще крепче, Рафаил мог даже почувствовать на пальцах грубые волокна веревки того церковного колокола. Алые нити, что ласкали его ладони, когда он крепко обматывал ею горло Гэвина. Круг за кругом, под раздающийся в ушах колокольный звон. Рафаил резко втянул в себя воздух, почувствовав, как в бандаже снова набух член. Прокручивая в голове удушье и судорожное дыхание Гэвина, он пришел в экстаз. В мельчайших деталях помнил, как Гэвин цеплялся за обрывки сознания, пока Рафаил все туже и туже натягивал веревку — ровно настолько, чтобы лишить Гэвина жизни, но не повредить трахею. Рафаилу было необходимо, чтобы шея оставалась безупречной, без переломов и повреждений. Истинная красота убийства заключалась в оставшемся после него совершенстве. Элегантность медленной смерти без увечий.

Удушение было идеальным вариантом.

Внезапно Рафаила охватило желание поскорее начать охоту. Воспоминание о том, как он душил Гэвина, пробудило его чувства и вернуло к жизни дьявольского зверя, владевшего его почерневшей душой. С последним ударом колокола Рафаил бросился в раздевалку и, повесив монашескую рясу, направился к лестнице. Извилистые каменные ступени только сильнее распаляли пламя предвкушения. От отрывистых, круговых движений его дыхание стало резким и превратилось в череду напряженных вдохов и выдохов.

Добравшись до Нефа, Рафаил остановился. Он раскрыл папку, положив ее на огромный деревянный стол, за которым Падшие устраивали свои трапезы. Первое, что он увидел, это фото той суки. Энжелы Бэнкфут. Стройная, высокая блондинка, накачанная силиконом, ботоксом и филлерами. Но ему было насрать на ее лицо и даже на фигуру. Все его внимание сосредоточилось на ее шее. Он склонил голову набок. Шея была подходящего размера. Не настолько тонкой, чтобы стать той самой наиболее волнующей его мишенью, но как раз такой, чтобы сделать это убийство достаточно сладким и насытить ревущую у него в сердце тьму.

С отвращением скривив губы, Рафаил уставился на ее волосы. На ниспадающие ей на плечи обесцвеченные пряди. Не такие длинные, каких он жаждал. Несмотря на жуткое разочарование, Рафаил сжал в кулаки лежащие на столе ладони, закрыл глаза и глубоко вздохнул. Взяв себя в руки, он снова сосредоточился на папке. И ухмыльнулся, увидев, где любила развлекаться эта сучка.

Это место Рафаил знал, как свои пять пальцев.

Энжеле Бэнкфут нравились извращенные игры. К несчастью для нее, Рафаилу тоже. Эта мразь понятия не имела, что ее ожидало.

— Ну? — спросил Села.

Рафаил выпрямился, и его обступили братья. По крайней мере, пятеро из них. Гавриил все еще был в Склепе, наверняка молил Бога простить его душу за то, что он возложил на Рафаила эту миссию. Его живьем сожрет эта ненависть к себе ― муки от осознания того, что он был судьей и присяжным чьей-то души.

Очень глупый ход. Богу не было места в их жизни, в этом поместье. Он давным-давно бросил их всех, позволив своим выродкам избивать и трахать его и братьев, от чего они стали еще более чокнутыми, чем прежде.

Кто-то помахал рукой у него перед лицом. Очнувшись от раздумий, Рафаил увидел Вару и его огненно-рыжие волосы. Его зеленые глаза горели от возбуждения.

― Ничего мишень?

Рафаил указал на фотографию Бэнкфут.

На его плечо опустилась рука. Села.

― Жаль, что это не она, брат, ― сказал он.

Села наклонился, чтобы получше разглядеть ее. Его длинные каштановые волосы упали на фотографию, и на мгновение показалось, будто волосы Бэнкфут стали длиннее и даже закрыли ее большие искусственные сиськи. От такого зрелища Рафаил зашипел. Вара ухмыльнулся, точно зная, из-за чего Рафу на время снесло крышу.

― Может, в следующий раз.

Села отошел, убрав волосы и разрушив иллюзию. Он внимательно посмотрел на фотографию.

― Ее будет легко воссоздать. Вся эта пластика легко могла бы заменить посмертную маску.

У него загорелись глаза. Села делал маски всех своих жертв. И вешал их у себя в комнате, чтобы они смотрели на него, пока он спал.

― А эти резиновые губы отлично смотрелись бы на моем члене, ― он пожал плечами. ― По крайней мере, пока я не срезал бы их с ее лица и не положил в банку.

― Где ты с ней встретишься? ― спросил Дил.

Голубоглазый брат с черными как смоль волосами отодвинул стул и сел за стол. Каждые несколько минут у него подергивалась голова — знак того, что он боролся со своим внутренним убийцей. С той его частью, что норовила убивать всех без разбора. У него загудел ошейник, явный признак того, что Гавриил переключил его на автоматический режим. Как только Дил начинал двигаться слишком быстро, у него учащался пульс, а ноги переключались с ходьбы на бег, ошейник активизировался и, ударив его разрядом свыше пятидесяти тысяч вольт, вмиг ставил на колени.

Рафаил хотел ему ответить, но его прервали.

— Ее кровь наверняка полный отстой.

Все посмотрели на Михаила, который практически всегда оставался безмолвным. Если он и заговаривал когда-нибудь, то в основном только с Рафаилом. По какой-то причине Михаила всегда тянуло к нему больше, чем к остальным. Светло-голубые глаза Михаила не выражали ничего, кроме отвращения к потенциальным жертвам. Он откинул со лба свои черные волосы.

— Из-за всего этого ботокса и прочей херни вкус теряет свою утонченность, — Михаил провел языком по своим заостренным зубам — нарощенным клыкам, которые теперь крепились к его деснам.

Он пожал плечами, а затем, встретившись взглядом с Рафаилом, сказал:

— Если придушишь ее посильней, то всегда сможешь сделать так, чтобы у нее из глаз полилась кровь.

У Михаила раздулись ноздри.

— Вот это было бы зрелище.

Дил повернул папку к себе.

— Секс-подземелья, — посмеиваясь, сказал он. — Раф, да это твое любимое обиталище. Не считая ее волос, это нравится тебе в ней больше всего, ведь так?

Рафаил кивнул.

— И она частенько наведывается в мой любимый клуб, — Рафаил улыбнулся и встретился взглядом с каждым из братьев. — Играет в самые экстремальные и извращенные игры.

— Зашибись, — ответил Дил, тоже холодно улыбнувшись.

— Ее нужно убивать медленно, — Уриил придвинулся к Рафаилу, чтобы получше рассмотреть фото. Его голос упал до рычания. — Шлюха просто обожает себя. Вся эта дерьмовая пластика…

Его рот скривился от отвращения.

— Мучай суку несколько часов. Заставь эту тварь кричать, пока не сорвет голос.

Уриил потер грудь, прямо над клеймом Падших, которое все они носили с гордостью.

Все тело Уриила, за исключением шеи и лица, было усеяно пирсингом и татуировками. Он провел рукой по самому большому из множества начертанных у него на коже слов. По слову «УРОД». Весьма парадоксально, ведь Уриил был кем угодно, только не уродом. Его серые глаза поймали взгляд Рафаила.

— Как покончишь с этим, приходи и расскажи мне, как громко она орала. Как ты заставил ее заплатить за все. Мне нужно это знать. Знать о каждой секунде ее страданий, иначе я не смогу заснуть.

— Все как всегда, — ответил Рафаил.

И он сделает это. Одним из самых больших удовольствий, которым они делились друг с другом, был пересказ их убийств. Упоминалась каждая деталь, каждое вспыхнувшее в процессе чувство… и то, как их жертвы рыдали и молили о пощаде и милосердии.

Вот только, Падшие никогда никого не щадили. И никого не жалели.

В их душах не было добра. Все слезы и крики скатывались с них подобно каплям дождя, а протесты и мольбы вызывали лишь улыбку.

Рафаил закрыл папку.

— Увидимся позже.

Мужчина прошел по огромному особняку и поднялся в свою комнату. Он пересек спальню и, открыв оклеенную старинными обоями потайную дверь, оказался в своем личном кабинете. Раф направился прямо к огромной стене, увешенной фотографиями. Фотографиями его убитых жертв, что были запечатлены через несколько минут после их смерти, с широко распахнутыми глазами и застывшими в вечном покое лицами. Красные и черные граффити сообщали о том, что сделала каждая жертва.

Как же все они кричали… как царапали его кожу… и давились последними вдохами…

Его взгляд скользнул влево. К стене с золотой рамкой и столом с незажженными свечами и пустой вазой, ожидающей свою единственную розу, которой предназначалось занять центральное место.

Рафаила пронзила острая боль разочарования. Он с силой сжал кулак.

«Еще нет, — подумал он. — Еще нет…»

Прикрепив фотографию своей следующей жертвы к северной стене комнаты, которая была отведена для планирования, он начал продумывать свои дальнейшие действия. Чем больше Рафаил смотрел на Энжелу Бэнкфут, тем темнее становились его желания относительно ее смерти. Она оказалась не той, кого он ждал. И заплатит за это. Рафаил сосредоточился на тактике своего соблазнения: когда, как и какими способами он заманит ее в смертельную ловушку.