Полуночные тени 2. Ветер полнолуния

* * *

Рану дергало и тянуло, в голове мутилось от боли, и никак не отпускал липкий, назойливый страх — а ну как когти твари заразны? Анегард, правда, говорил, что летом нелюдь Загмонда здорово подрала его самого и парня из деревни, кузнеца — и оба, вон, люди как люди, ничего с ними не сталось. Ну так и нелюдь Зига уже, считай, почти людьми обернулась, а эти…

Но показывать страх не хотелось, и Марти молча смотрел, как Анегард обрабатывает и перевязывает рану. Терпел, стискивая зубы и щурясь, пытался отвлечься, прикидывая, с чего начать утро — сжечь тварь сразу или собрать людей, пусть посмотрят да порадуются. Селяне вряд ли поймут, что радоваться пока нечему, им и единственного врага мертвым увидеть — уже поверить в лучшее. В то хотя бы, что этих тварей вообще можно убить.

— Снотворное есть, хочешь? — спросил Анегард, закончив перевязку.

— Давай.

Если бы не снадобья Сьюз, наверное, уже бы и вовсе отключился, и как знать, что с ним было бы поутру. Но сам он сейчас не заснет, а силы нужны, и нечего всю ночь маяться болью и дурными мыслями. Марти сделал глоток, и в голове тут же мягко зашумело, поплыло. Боль отступила, сменившись ласковой дремотой.

— Спасибо, — успел еще пробормотать он. И провалился в сон.

Утро пришло с раздражающе ярким солнечным светом и негромкими голосами — один Анегарда, а другой вроде бы смутно памятный, но чей, Марти сразу сообразить не смог. Резкий, даже язвительный — интонации в точности, как у Аскола, распекающего сглупивших новичков.

Марти разлепил глаза, прикрылся ладонью от яркого, совсем не утреннего солнца.

— Здоров ты спать, — незнакомец развернулся, и Марти едва не выругался вслух. Ну конечно! Зигмонд. А тот усмехнулся, показав на миг нелюдские клыки: — Вижу, узнал. Ну здравствуй, — и добавил с вовсе уж ядовитой издевкой: — внучек.

В голове Марти как будто с лязгом и скрежетом встали на место, идеально состыковавшись, разрозненные факты — те, которые он давно уже знал. Обмолвки о Зиговой стае и летнем приключении Анегарда, обрывки слухов здесь, записи из дядюшкиного дневника. Вычеркнутое из родословного древа имя, а над ним короткое: «Проклятый». Не дед, конечно — пра-пра-пра… Но какая разница?

Давненько Игмарт Герейн не чувствовал себя таким кретином.

— И чего у Лотаров не сказал? — буркнул он. По чести говоря, короткий разговор с Зигом, когда королевский пес отлеживался в казарме Лотаров и пытался не думать о лечившей его Сьюз, вспоминать было не слишком приятно.

— Так ведь не обо мне говорили, — хмыкнул Зигмонд.

И в самом деле, разговор у них был о Сьюз, о планах Марти на Сьюз, о том, почему да с какой радости Сьюз ходила в обнимку с Зигом… и, в общем, ни о чем больше. Казалось тогда, что им ни до чего в мире и дела нет, кроме девушки, которая дорога обоим — но по-разному. А с другой стороны — узнай Марти правду тогда, что изменилось бы?

— Твое, выходит, наследство…

Какое-то время в комнате стояла тишина. Марти медленно осознавал все, что следовало из появления здесь, в отцовском замке, дальнего, но вполне живого предка. То, что «наследство» — это не только стая тварей, но и сам замок, и земли вокруг: баронство, право на титул, место, куда он мог бы привезти жену. А ведь за безземельного вояку, пусть даже уже не безродного, старый Лотар вряд ли отдаст дочь.

— Интересно, король знал? — вяло спросил Марти. И тут же сам себе ответил: конечно, знал. Его дар — видеть и принадлежность к роду, и старших в роду. А Зигмонд перед его величеством отличился, куда там Игмарту со всеми его прежними заслугами. Да все те заслуги напрочь перекрываются тем, что незадачливого гвардейца использовали в едва не удавшемся покушении!

— Знает, — лениво ответил Зиг. — Но лезть не станет. Это дело нам с тобой на откуп, как между собой решим, так и будет. И вот что, внучек, я тебе скажу…

Он замолчал, как будто нарочно выжидая — сорвется ли «внучек», начнет ли доказывать свои права или, наоборот, по-щенячьи признавать силу и старшинство предка. А ведь и впрямь есть что признавать — мало того, что положение Зигмонда как старшего в роду неоспоримо, он ведь и в самом деле сильней. И как воин, и как маг, и как, чтоб его бесы драли, нелюдь…

Нет уж, Марти лучше тоже промолчит. Признать старшинство — это еще не значит… да ничего не значит! Драться с предком за наследство он не станет, конечно. Но и стелиться перед ним не собирается. Еще не хватало!

Зигмонд рассматривал его с откровенным и насмешливым любопытством. Анегард делал вид, что его здесь нет, но уходить явно не собирался. Марти упрямо молчал.

Хорошее в этом дурацком не то утре, не то уже дне было одно — нога почти не болела. Спасибо Сьюз и ее снадобьям. Да бесы с ним, с Зигом, и с баронством тоже, если сама Сьюз согласится пойти за него замуж, Марти ее хоть выкрадет, но увезет с собой! Проживут. Скопленного жалованья и наград хватит на небольшой домик в предместье, хозяйство она вести умеет, в деревне все же росла, да и лекарка, опять же…

Он этих мыслей стало почему-то легче дышать, и Марти только прищурился, встретив изучающий взгляд Зигмонда. А тот вдруг кивнул довольно, словно того и ждал, и продолжил:

— Что я тебе скажу, Игмарт, щенок ты еще дурной, что бы там ваш капитан о себе и своей науке ни воображал. Но нахальство твое мне нравится. А манера вашего короля стравливать честных подданных — очень, наоборот, не по душе. Мельчают короли, — тут он усмехнулся по-настоящему зло, и Марти аж передернулся от ощутимо плеснувшей от предка волны гнева. Он, наверное, обязан был возразить, возмутиться, пригрозить даже — все же не абы кто, королевский пес. Но если говорить о них двоих, то Зиг был прав. Зигмонд Герейн, бесов Проклятый, нынешний глава рода. Король о нем знал, когда предложил Игмарту решать семейные дела по собственному усмотрению.

А еще был Анегард, несправедливо обвиненный за себя и отца. Вот уж с кем его величество стравил Игмарта открыто.

— Что предлагаешь-то? — спросил он вместо ожидаемого, наверное, возмущения. И добавил, почти точно попав в тон «внучка»: — Дедуля.

Зигмонд расхохотался.

— Наха-ал! Ну нахал! Жениться не раздумал еще?

— Не дождетесь, не раздумаю, — с внезапной, самого удивившей злостью отрезал Марти. Чего обозлился, сам не понял: Анегард вроде как против не был, а Зиг в тот памятный разговор и вовсе поклялся башку Игмарту свинтить, если тот посмеет хоть малостью обидеть девушку.

— Ну и молодец, — кивнул Зигмонд. — Баронства-то у нас два теперь, не забыл? Моим людям сюда возвращаться тошно будет, слишком горькая память. Со стаей помогу — мой недосмотр, мне и убирать за собой. А дальше — бери Сьюз и хозяйничайте. А я, вон, с Анегардом соседствовать буду, тоже весело.

— Весело ему, — буркнул Анегард.

— А то! Тебя, сопляка, и вовсе учить и учить еще. Или думаешь, всегда тебе так везти будет, как со мной летом и с той тварью вчера?

— С тварью везение сомнительное, — скривился Анегард, старательно не глядя на Марти.

— Хорошо, что понимаешь. Был бы твой дар хоть чуть слабей, да замешкайся вот этот обалдуй еще хоть малость, оба там легли бы. А тварь, вашей крови нажравшись, пошла бы дальше. Олухи.

Хотел Марти спросить — а как нужно было? Но в последний миг заткнулся. Правильно они все делали, просто силы не хватило. Все же тварь не простая — эту нелюдь сама Прядильщица подняла.

Хотя…

— А вот скажи, — медленно, изо всех сил не веря в мелькнувшую нехорошую мысль, начал он, — если эта нелюдь — с силой богини, но и Герейнов та же богиня благословила… и власть над этой нелюдью дала, кстати же… почему тогда у меня не получилось? И еще — раз я начал убивать ее тварей, вместо того, чтобы ими повелевать — значит, договор разорван?

— Да почему ж не получилось? Как раз получилось, — Зигмонд, пройдясь по комнате, сел в кресло, закинул ногу за ногу. Сейчас он полностью, до последней черточки, выглядел человеком, но от этого только муторней делалось — ну не может обычный человек с таким спокойным равнодушием и с таким знанием дела рассуждать о делах Старухи! — Подставился ты по-глупому, но ведь тварь тебя случайно достала. Ты ее, по сути, тогда убил уже. Отскочить не успел, вот и все. А договор в силе, не надейся. Она отдала тварей в твою власть — полностью. Над их смертью ты тоже властен. Знаешь, как я с ними справлюсь?

— Как? — почему-то шепотом спросил Марти.

— Да просто прикажу сдохнуть.

— Просто прикажу сдохнуть, — сказал Зиг. Так спокойно, как в деревне говорят о том, что пора бы сено убрать. Или как девушки на кухне отмеряют зерно для каши. Анегард вспомнил давящую силу, что чуть не раздавила их летом на Ореховом. Кивнул невольно: да, такого приказа твари избегнуть не сумеют.

Марти выругался, спросил:

— И я мог бы?

— Ты — нет. Я ж говорил, сила у вас не та. Сопляки еще, оба. Но за то, что не стали ждать меня, запершись от нелюди подальше, уважаю.

Зигмонд встал, потянулся мягко, словно большая кошка.

— Лотар, будешь свидетелем. Твой дар позволит.

— Когда? — Анегард тут же поднялся, признавая право Зига командовать. Там, дома, тот подчинялся и Лотарам, и их капитану. Иногда что-то советовал, но приказывать не мог. Здесь же роли поменялись.

— Да хоть и сейчас, — безразлично ответил Зигмонд. Подошел к окну, кивнул Анегарду на место с собой рядом: — Слушай.

Уже привычная мертвая, вязкая, как болото, тишина, и жажда крови вдалеке. Все же здешняя нелюдь давила куда сильней, чем бывшая Зигова стая. Терпеть ее присутствие было трудно, оно отравляло, казалось, даже воздух вокруг. Анегард вцепился в косяк окна, прижался лбом к холодным камням. Так можно было балансировать на зыбкой грани двух реальностей — слышать неслышимое, не позволяя себе упасть в темную пропасть, сулящую гибель.

В приказе Зига не было слов. Только чистая, ужасающая сила, как будто внезапный шквал или рвущая деревья с корнями буря. Затхлый яд кровавого безумия смело с той же легкостью, с какой рука хозяйки сметает крошки со стола. Анегард уловил далекий всплеск ужаса, обиды, злобной ярости — и тут же все стихло, сменившись благословенной, живой тишиной. Той тишиной, в который слышны шорох ветра в ветвях и трепет птичьих крыльев, скок зайца по полю и далекое мычание коров по тесным хлевам. Багровая тьма, клубившаяся на самой далекой окраине сознания, медленно истончалась, распадалась и таяла клочьями тумана под солнцем. Стало легче дышать, словно разжалась державшая сердце когтистая лапа.

Анегард вздохнул всей грудью, как будто заново вспоминая холод зимнего ветра, запах свежего снега и растопленных в кухне печей, звуки замка, живущего обыденной жизнью. Перед глазами плыло от внезапной слабости, он моргнул, развернулся, прислонившись к каменной кладке затылком. Марти беззвучно всхлипывал, явственным усилием воли заставляя себя дышать, и даже в столь плачевном состоянии смотрел на Зигмонда с восторженным ужасом. А тот спокойно стоял, привалившись плечом к стене у окна, укрывшись тенью, особенно густой рядом с полосой солнечного света — и только если вглядеться, становились заметны частое, тяжелое дыхание, побледневшее лицо и покрасневшие от лопнувших сосудов глаза.