Рисуя смерть

— Этого не может быть…

Она вцепилась в телефон и… Замерла.

…Что я ему скажу? Грег, я видела твоего начальника на портрете из квадриптиха?… Его как раз рисовал мой отец. Ага, а до этого дед. Ой, а ты знаешь, последние десять лет дед не рисовал портреты. Я точно не знаю, почему, но… Что-то там было связано со внезапно умершими людьми. И Пегги он не рисовал. Я помню, там были три стандартных ракурса — с боков и со спины. А вот портрет… Я не знаю, откуда он взялся и куда пропал вид со спины. Наверное, мой отец нарисовал портрет Пегги…

Она закрыла глаза:

— Боже… Я не могу ему звонить. — Она перевела взгляд на мертвый, черный экран телефона. — Надо… Надо позвонить Ба. Точно. Ба. Она должна быть в курсе.

Терри включила телефон, тут же завибрировавший и выдавший солидный список входящих. Пять звонков от Грега, причем один утром, а потом подряд четыре с интервалом в минуту. И смс-ка от него же: “Включи телевизор!”. Она истерично хихикнула:

— Уже…

Потом сплошняком шли пропущенные вызовы от Ба и голосовое сообщение от матери. Терри сперва прослушала его, где суровым, практически ледяным тоном мама говорила:

— Юная леди. Что. Вы. Себе. Позволяете! Немедленно приезжай домой — отец утром разбился в автокатастрофе. Тереза Уильямс, ты должна быть дома! Ты последняя кто… — Её голос все же сорвался. Запись закончилась.

Терри тут же набрала номер Ба, но ответом были длинные гудки — Ба не брала трубку. Она тут же попыталась дозвониться до матери, но и та трубку не брала. Тереза спешно принялась одеваться, путаясь в штанинах джинсов и рукавах рубашки. Потом опомнилась…

…отец погиб…

…и стала стягивать с себя дурацкую красную рубашку и белую майку. Пошла в гардеробную искать что-то черное. Она же Уильямс, она всегда соблюдает этикет, не то что некоторые наглые констебли…

Из квартиры она вышла через полчаса, плохо расчесанная, в черных очках, чтобы не было видно заплаканных глаз, и в глухом черном платье.

На лестничной площадке у студии её уже ждали — трое незапоминающихся парней, неизвестно как проникших в дом — ни Ба, ни отец не экономили на охране. Впрочем, в руке одного из них крутилась связка ключей — она когда-то принадлежала отцу Терри.

— А вот и птичка. Ну и соня же ты! Уже думали идти тебя будить! — На неё с омерзительно наглой улыбкой шел парень комплекции Алекса.

— Что вы тут делаете! — попыталась возмутиться Терри, быстро разворачиваясь, чтобы бежать обратно в квартиру — там была сейфовая дверь, такую сходу не вскроешь. Но она уперлась в грудь четвертого мужчины, спустившегося вслед за ней:

— Попалась? — проворковал тот, выкручивая ей руки. — Папаше своему покойному “спасибо” скажи — он-то сбежал, а вот тебе сбежать не позволим.

— Я не… — Терри пискнула, голос внезапно сел и стал плаксивым. — Я не художник, я не рисую… Я…

Сзади уже раздавалось:

— Босс, она у нас, тащим к мольберту. Упирается, конечно, может, вы ей про её бабку сами скажете?

Терри попыталась развернуться к говорившему по телефону:

— Ба?! Не трогайте её, она же…

Над ухом опять проворковали:

— Не тронем. Пока ты рисуешь — она живет. Все ясно? А теперь аккуратно ножками пошла в студию.

Терри плакала и умоляла. Она доказывала, что уже десять лет не прикасалась к краскам, что не рисует портреты, и что денег в их семье много, она может заплатить за себя и за Ба…

Но через полчаса все же встала у двух мольбертов с уже приготовленными холстами и взяла в руки кисть, впервые за много лет. С фотографии, на которую ей нужно было ориентироваться, чтобы нарисовать два портрета к триптихам “Последний полет” и “Последний вдох” на неё смотрели еще улыбающиеся и дурачащиеся Грег и Алекс.

Кисть медленно двигалась в её руках, прорисовывая схематично фон — сперва она рисовала для Грега, а потом переходила к картине Алекса — так требовали те, кто держал её в плену.

Яркое, белое небо, кирпичная стена вместо пола — ведь Грег уже сделал свой последний шаг, он уже летит, хотя на картине кажется, что человек мирно идет по стене из кирпичей.

Пляж — обычный, с будкой спасателя, только она пустая, никто не придет на помощь застывшему со сжатыми кулаками блондину с накачанной фигурой пловца, стоявшему напротив гигантской волны.

Терри затравленно отрывалась от картин только чтобы попить или перекусить — кто-то притащил в студию пиццу, хотя кусок в горло не лез. Но если она не поест, то сил не будет. Не будет сил попытаться сделать хоть что-то. Терри не допустит смерти парней. Пусть сейчас она рисует смерть, смерти не будет. Грег не разобьется, а Алекс не утонет.

Глубоко за полночь она почти рухнула на пол возле незаконченных картин и разревелась. Один из охранников подошел к ней и, присев на корточки, ткнул рукой в плечо:

— Эй, ты чего?

Она стонала в колени, плечи её судорожно подергивались:

— Я не могу. Я не спала всю ночь. Я еле стою на ногах. Я не железная!!! — Она резко подняла голову: — Я хочу спать. Иначе я запорчу картины. Вам это нужно? Меня бросил парень, мой отец погиб, Ба в заложниках… У меня руки трясутся! Я десять лет не рисовала картины… Я…

Слезы текли градом.

Бандиты переглянулись, и один из них пошел звонить боссу.

— Тут такое дело… Девка в истерике. Ей бы отдохнуть…

Она заперлась в спальне — дверь была деревянная, так что выбить её не представляло никакого труда. Все гаджеты: планшет, ноут, телефон — у неё забрали, всю квартиру и спальню обыскали на два раза — на всякий случай. Но ей и не нужен был телефон.

Крадучись, на цыпочках, она пробралась в ванную комнату. Она дико боялась выдать себя светом, только в ванной и можно было, скрючившись на полу, зажечь небольшую свечу. Взяла свой скетчбук, огрызок карандаша и самозабвенно принялась рисовать — пока есть время. Даже если бы не было блокнота — рисовала бы на стене, да хоть где.

Без надежды, без веры, но… Ведь были кафе и Грег в форме…

Грег летел вниз. Его гладкая спина пошла буграми. Разорвалась водолазка, выпуская белоснежные крылья. На их размерах она не поскупилась — черт его знает, какие они должны быть, чтобы выдержать такую махину, как Грег. Вот футов так десять до земли он в крутой петле уходит вверх. Потом…. Она весь кончик карандаша сгрызла, пока придумала — что будет потом? Грег с пистолетом в руках… Базука была бы надежней, но нереальней… Пули летят на него со всех сторон. Терри поджала нижнюю губу, вновь напоминая, что это реальность, а не её комиксы… Множество руль пролетели мимо, пара прошила белоснежные крылья, выбивая перья — это реальность, тут не бывает без ран. Рисовать раны самому Грегу не хотелось.

— Боже, сохрани его, прошу…

Она следующим рисунком лишь нарисовала Грега прицельно ведущего огонь из пистолета по смутным фигурам — она очень боялась нарисовать кого-то не того, Грег сам разберется, не маленький.

Потом не удержалась и нарисовала Грега, сдувающего дымок с раскаленного дула, а сверху в облаке приписала его мысли: “Все чисто!”— других картинок, обозначающих его победу, ей в голову не пришло.

Листов оставалось катастрофически мало, времени до момента, как её придут будить еще меньше, так что она занялась Алексом.

Вот он в воде хватается пальцами за горло — сил сдерживаться больше нет. Вот вместо ног у него, разрывая штаны, вырастает мощный хвост. Вот он таращится на свои пальцы с перепонками, а на шее… Терри не удержалась (Тритон Тритоном, но дышат-то под водой жабрами!) нарисовала комплект жаберных щелей — на всякий случай.

Последним рисунком она нарисовала его полностью нагим, распластанным на песке, а вместо хвоста у него вновь ноги — должен же он вернуться к семье.

Терри задула свечу, и ползком (ноги затекли от неудобной позы на полу) добралась до тайника под кроватью — там хранилось оружие и ценные вещи. Рука потянулась к пистолету, она даже умела им пользоваться, но тут же отдернулась — если она устроит побег или попытается сопротивляться, погибнет Ба. Терри засунула скетчбук в тайник, в последний момент отвесив себе мысленную затрещину — надо было нарисовать счастливую Ба спустя несколько лет после этой истории, но времени уже не было.

Она только-только успела лечь в кровать, как под дверью затоптались…

Стоя на ватных ногах и осоловело рассматривая законченный портрет Грега, она выдохнула:

— Я все…

Со спины подошли, рассматривая портрет на предмет схожести, потом привычно отчитались по телефону:

— Босс, она закончила один… Делать?… Хорошо. На второй портрет уйдет с полчаса, и мы уезжаем отсюда. Девку забираем с собой, как договаривались. Картины уже пакуем, все, какие есть.

Она бесцветно сказала:

— И холсты тоже. Вам же нужны квадриптихи? А если дело не в картинах, а в холстах? А если дело не в холстах, а красках? Дед их сам смешивал всегда, не доверял фабричным. А если…

— Ёёёёё… Босс, простите, но тут девка мысль выдала… Мы тут на час, не меньше зависнем, но этого Плитта устраняем сейчас. Уже.

Терри оглянулась — один из охранников забрал портрет и деловито тащил его прочь, старательно пытаясь не влезть пальцами в ещё не высохшие краски.

— Эй, — в спину Терри вновь ткнули пальцем, не пистолетом, — заканчивай. И еще. Тебе велели передать, что ты молодец. Тебе зачли про холсты и краски. Будешь и дальше такой же паинькой — в шоколаде будешь. Дом получишь свой, студию, деньги — веди себя хорошо, и все будет в шоколаде. Поняла?

Она лишь кивнула — голос все так же изменял ей, тут же переходя в рыдания.

Лишь краем глаза видела, занимаясь доводкой портрета Алекса, как на полу, выстраивая коробочкой, поставили все четыре картины чистыми холстами внутрь. Эдакий куб, показывающий погибающего человека с четырех сторон. Губы еле слышно шептали:

— Боже, прошу, прошу, прошу…

Она, обняв себя руками, без сил смотрела, как на полу возле квадриптиха Грега встраивают квадрат из картин Алекса.

Где-то над ухом (Терри уже давно ощущала себя, как во сне, где-то под зыбким пластом нереальности) раздалось:

— Ну-ну, не реви. Как тебя там, Тереза. Все уже, справилась. Все уже позади. Сейчас закончим тут и пойдем, покатаемся — к бабке своей поедешь, поговоришь по душам.

Она перевела на говорившего пустой взгляд.

Мужчина вновь повторил:

— Не дури, и все будет в шоколаде. — Он достал из кармана брюк наручники. — Руки вперед давай. Это так, страховка от твоей глупости.

Терри безропотно протянула руки вперед — все равно же оденут наручники, а так хоть руки не пострадают. Браслеты щелкнули, мужчина пошел прочь — дел с холстами было еще много. Терри устало опустилась на пол, привалившись спиной к высокому стеллажу, на котором хранились краски и фиксативы. Сил шептать молитвы уже не было, она закрыла глаза, погружаясь в хрупкое, но такое желанное, забытье.

Дикий звук разбивающегося стекла и последующих хаотичных выстрелов привел её в себя. Она замотала головой, пытаясь осмыслить происходящее, но картинка дробилась в глазах, не складывалась, сил даже на надежду не оставалось. Летели и падали тела её недавних охранников, валились на пол мольберты и стеллажи, грохот стоял такой, что казалось, весь Лондон должен услышать.