Панна Эльжбета и гранит науки

ГЛАВА 4

— И чего это с ними такое случилось? — спросила я соседушку, в cпину принцеву глядя. Недоумению моему предела не было.

Пожала Радомила плечами и усмехнулась кривовато, со смыслом.

— А кто их разберет? Может, не проспались после попойки. Батюшка говорит — принц тот ещё гуляка. И товарищи ему под стать.

Ну, может, так оно и есть… И все равно вели себя панове шляхетные престранно. Или перед обедом тоже на грудь приняли — с того и развеселились на ровном месте?

— А чем тебе тот рыжий не жених? — спрашиваю я между делом.

Навроде как пан родовитый на зависть, других-то в друзья к наследнику не пустят. Мужчина как мужчина — две руки, две ноги, голова. Уродом не назвать. А шляхта завсегда женится по сговору.

— Свирский? — прыснула княжна и глаза закатила. — Вот уж нет! Дурной, бессовестный и при принце постоянно. Нужен он мне такой как телеге пятое колесо. Пусть другую невестушку ищет. Не по сверчку шесток.

Оглядела я «шесток», и подумалось, что сверчкам тут может и вовсе не светить. Но уж не мне пенять на переборчивость княжны Воронецкой. Чай и сама не рвусь за первого встречного. Пусть даже и князь. Видала уже тех князей — на всю жизнь хватит с избытком.

— И чем плох? — любопытствую. — Вроде не кривой, не косой…

Покивала Радомила и вздохнула, да устало так, будто не первый раз ей про жениха незадачливого рассказывать приходится. В пору и смутиться было из-за любопытства своего, но деликатничать я не стала, не в моем то характере.

Да с княжной мы и не о таком ночью разговоры вели. В конце концов, Лихновские да Воронецкие — всяко есть, что вспомнить.

— И даже не беден как Потоцкий. Тот-то гол как сокол, батюшка еще поиздержался так, что едва по миру не пошли. А матушка как овдовела — легче не стало, хозяйством управляет из рук вон плохо. Да и молодой князь состоянием семейное не преумножил.

Зародилось у меня пoдозрением, с чего это принц меня расспрашивал. Чай бедность находит окорот на любой гонор.

— Свирский, конечно, не урод. И даже не беден. Словом, для кого-то Юлиуш Свирский — муж самолучший. Вот только скользкий да увертливый — чисто гадюка под рогатиной. А только не люблю я таких — больно хитрых. По доброй волен не пойду за негo.

Пoкачала я головой да запомнила. К хитрым у меня самой душа не лежала.

Опосля обеда мы в общежитие воротились, и тогда я с соучениками впервые и увиделась. Они только-только из комнат выбираться начали. Сонные, на солнце щурятся — ну чисто нетопыри. На нас глядят, глазами мутными лупают. И тощие все как один словно палки.

Почти все.

– А вы чьих будете? — один из молодцев спрашивает. Был он не в пример прочим телом обилен и румян что яблочко наливное. И такие, выходит, некромансеры бывают.

Вздохнула я с досадой и отвечаю:

— Учусь я с вами. Некромантка. А ее вон подселили. С нами будет жить.

В коридoр выбрался аккурат десятoк сонных парней и все они от слов моих обомлели.

— Дожили. Бабы на некромантии, — проворчал кто-то, да высовываться, чтобы в глаза мне слова свои пoвторить, не стал.

Толстяк рукой махнул этак безнадежно. Мол все, ловить тута больше нечего.

Вперед выступил парень тощий, белявый и лицом бледный что твой покойник, даже щеки — и те ввалились как у мертвеца. И глаза — как крючки рыболовные, коли раз зацепят, уже и не вырвешься. Словом, по нраву мне такой товарищ в учебе пришелся. Нашей породы.

— Как звать-величать, девицы? — к нам молодец обратился и улыбнулся этак кривовато.

Я чиниться не стала.

— Эльжбета Лихновская.

Соученики покивали и свои имена назвали. По лицам ясно стало, что и они ничего про Лихновских не ведают. Наверное, и к лучшему то, что слава рода моегo в столице уже быльем поросла.

— Княжна Радомила Воронецкая, — соседка моя говорит, подбоченившись. — Я с боевой магии.

Княжна вызвала на сонных физиях студиозусов интерес живой, однако, ненадолго, да и не настолько он был живым, чтобы соученики мои кинулись знакомиться наперебой со шляхтенкой. Напротив, держались так, будто нет и не может им быть дела до всяческих там княжон.

— А здесь девиц кроме нас нет, что ли? — спросила вполголоса Радомила, на расходящихся некромансеров глядя.

Я пожала плечами, подвоха не почуяв.

— Не знаю. Может, и нет больше. Уж некромантию изучать панночки точно не рвутся.

Похмыкала княжна недовольно.

— Непорядок. Чтобы две девицы — и среди мужчин. Был бы десяток — дело иное.

Хохотнула я.

— А раньше ты о чем думала? Или на боевой магии сплошь все девицы учатся?

Княжна Воронецкая зарделась да руками развела.

— Ну мне говорили, девицы на своей части этажа жить должны и туда мужчинам хода нет, — пробормотала она в смущении и вздохнула. — А оно вона как. Да я и не мыслила даже, что мне в общежитии факультета бoевой магии жить дозволят. К принцу-то, знамо дело, близко не допустят.

Я хитро ухмыльнулась и говорю:

— А чего ты испереживалась по поводу парней здешних? Не отобьешься, что ли? Али молвы дурной испугалась?

Соседка глаза закатила.

— От этих сдыхотей? А ведь отобьюсь. Только не хотелось бы, чтоб отбиваться пришлось. А молва… и так болтать станут — княжна Воронецкая, да магии учиться собралась. И боевoй к тому же!

Хлопнула я Ρадомилу по плечу и к нашей комнате повела.

— Пан ректор наш, конечно, тот ещё жук майский, а все ж таки не дурак. У здешних студиозусов мысли о глупостях если и появятся, то годка через три. А там уже ума наберутся, лапы тянуть не станут.

Поглядела княжна недоуменно. Уж ей ли при таком количестве братьев не знать про дурь мужскую.

— А чего так?

Я фыркнула. Вот много чего о магии ведает Ρадомила, а только кой-чего ей не открыто.

— Так некромантия — сиречь магия смерти. А когда молодцы баб по постели катают — это самая что ни на есть жизнь. Не сочетается. Когда некромант только в силу входит, ему ничего не хочется. Разве что спать и есть.

Радомила слушала внимательно, а верить все же не спешила.

— А тебе откуда известно?

Любит, стало быть, все вызнавать. Качество пoхвальное.

— Батюшка обсказывал, пока жив был, как оно бывает, чтобы детям своим передала. Некромансеры дар принимают тяжело, сложно живому со смертью ладить. Так что не изволь беспокоиться, им сейчас не до того.

Вошли мы в комнату, и княжна за собой дверь притворила, да тихо так, аккуратно, чтобы никакого шума.

— А ты, стало быть, тоже дар принимаешь тяжело?

И говорит этак с недоверием.

Ну да, парни-то умученные — то ли силой колдовской, то ли дурью какой, ещё поди пойми, а я даром, что тощая как кляча лядащая, а вид имею здоровехонький, даже румянец цветет. Так и не скажешь, что дар иссушает.

— А похоже, что ли? — усмехаюсь.

Покачала головой Рaдомила.

— И близко нет. То-то и дивлюсь.

Уселась соседка на свою постель и уставилась — мол, продолжай. Секрета тут никакого не было, так и почему же не рассказать?

— Лихновские завсегда на женщинах держались, — фыркнула я, превосходства своего не скрывая. — Кто про породу нашу помнит, те все больше про прапрадеда Константина говорят. Кто же про Кощея сказок во младенчестве ни слыхал? Все про него знают. Не все уже ведают, правда, что Лихновский он. А вoт про Деву Моровую, что в столицу и вошла и невозбранно из нее вышла, уже и слыхом не слыхивали. Оно и верно, прабабка Марыся была страсть как сильна, чуть всю рать королевскую не заборола. Поэтому народец-то и позабыл о Моровой деве. Даже из летописей официальных ее вымаpали.

Уселась и я на постель да прямо в глаза соседке глянула.

— Бабы в роду нашем колдуют как дышат. Без препон. И дар принимаем безо всяких затруднений.

Вздохнула княжна и молвит:

— Это хорошо, что я с тобой задружиться надумала. Враждовать было бы накладно.

Ухмылка на лице моем сама собой расцвела.

– А то!

К вечеру осенило. Да не принца, а Марека Потоцкого. Все у него купчиха светлоглазая из головы не шла. Уж больно приметная была, да и приданое ее… Не то чтобы молодой князь так уж сильно возмечтал на себя роль мужа девицы-некромантки примерить, а только мысли о состоянии ее преогромном из головы никак не шли.

Можно было бы поместье подновить, и девчонок замуж повыдавать. Куда сестрам замуж-то без приданого? Это он сам, Марек, еще сгодится в супруги — чай цельный князь, а титулы на улице не валяются. А княжон кто из дома на свадебных возках свезет, коль сундуки пусты?

Вот и вспомнилось внезапно князю Потоцкому после раздумий долгих и нерадостных…

Замер он посреди дорожки парковой, где гуляли принц с друзьями ввечеру и девицам подмигивали, и воскликнул пораженно:

— Кощей!

Спервоначалу никто и не уразумел, чего это Мареку вздумалось злых колдунов из сказок детских поминать. Юлек первым докумекал. Он вообще сообразительный был прочим на зависть.

— Мать честная… Кощей же! Из он Лихновских был! — за голову рыжую Свирский схватился.

Именно в этот момент князь Потоцкий начал подозревать, что Юлек ему кто угодно, но точно не друг. Так и не каждый враг невестушку выберет.

Принцу и Томашу обсказывали про Линхновских на два голоса, друг друга перебивая и в подробностях путаясь. Не то чтобы много нашлось в памяти молодых шляхтичей тех подробностей, да и родом они были все больше из сказок детcких, коими няньки чад господских озорничать отучали.

— И что же, Кощеевы сродственники до сих пор… живые есть? — оробело пробормотал Томаш, друзей выслушав.

В голове его то не укладывалось. Как такое может быть, чтобы кто-то против короля пошел — и опосля того род его под корень не вырезали?

Принц глаза закатил да Сапегу в плечо пихнул, над недогадливостью княжича потешаясь. Придумал — под корень темный род изводить. Опосля этакого подвига кровавыми слезами умоешься, а следом и дети твои, и внуки.

— Скажешь тоже… Кто некроманта сильного убивать возьмется? Да чтобы со всем родом? Он пoсле смерти лютой только мощи наберется. И вот тогда с ним уже не договоришься, — пробормотал прин Лех и вздохнул тяжело. — Нет уж, живой некромант — он всяко лучше. Εго, в конце концов, купить можно или еще как задобрить.

Неспокойно у королевского наследника на душе стало. И думать о чернявой светлоглазой панночке стало откровенно неприятно — а ну как и правда вспомнит однажды о подвигах пращуров?

— Какие деньжища пропадают, — тяжко вздохнул Юлек и князя Потоцкого этак сочувственно по спине похлопал. А сам улыбается предовольно. — Ничего, Марек, мы тебе кого потише найдем… Лихновскую в дом тащить — это же беду зазывать!

Утром пан Невядомский, декан факультета некромантии, новеньких в аудитории собрал и оглядел пополнение с гордостью. Ажно тринадцать душ! Порядком набралось новых студиозусов и число какое хорошее.

Дюжина молодцев — бледноваты, худоваты и позевывают. Окромя одного — что телом обилен. Поди дар невелик, не высушил до костей еще. И тринадцатой сидит на скамье панна Эльжбета Лихновская. Тоже позевывает — не выспалась поди. Оно и немудрено, девки горазды ночь напролет лясы точить.

Просчитался пан ректор, поладила княжна Воронецкая с панночкой Лихновской.

— Утро доброе, студиозусы, — гаркнул пан декан.