Лесной глуши неведомые тропы

Глава 3. Кровь невинных

Я разорву тебя на девяносто девять ран,

Я отплачу тебе за луны полные сполна!

Согрею кровью твой голодный лик, холодный храм.

Не смей ходить в мой дом, Луна.

Группа «Мельница», «Волчья Луна»

Солнце уже начало клониться к закату, когда я вернулась из лесу и сбросила в сенях тяжелую вязанку хвороста — пусть просохнут до завтра — и потерла ноющую спину. Загоняет меня новоиспеченный хозяин, как пить дать, загоняет.

— Эй, девка! — послышался из-за закрытой двери в горницу зычный рев. — Это ты?

Поморщившись, вошла внутрь. Тур в нижней рубахе и холщовых штанах сидел на изножье кровати возле груды вычищенных доспехов. После мытья он выглядел получше — выбритое лицо даже слегка посветлело, хотя и заплыло лиловыми кровоподтеками, а волосы оказались светло-русыми, с мягким пшеничным оттенком, гораздо светлей, чем волосы Ульвы или моих односельчан. Любопытно все же, кем был его отец?

В руках Тура тускло поблескивал наточенный меч, который он протирал промасленной ветошью.

— Я не девка, а Илва.

— Все одно, — сурово изрек он и смерил меня строгим взглядом. — Где была?

— В лесу. За хворостом ходила.

— За хворостом? — он сузил глаза. — А волков не боишься?

— С чего мне их бояться? — я пожала плечами, вспоминая печальные волчьи песни, что до сей поры раздавались из глухой чащи. — Я их не трогаю, и они меня не трогают.

— Смелая девка, — хмыкнул он. — Но далеко в лес больше одна не ходи. Видала, какого зверюгу я вчера уделал? Едва отмахался от остальных…

— Вот ты и бойся, — сердито насупилась я. — Ты вожака у них забрал. Они тебе этого не простят.

— Много ты знаешь, — буркнул он и взмахнул перед моим носом здоровенным мечом. — А вот это видала? Мне их прощение не нужно — и остальных порешу, пусть только носы сюда сунут.

Я едва удержалась, чтобы не отпрянуть: меч просвистел у лица так быстро и близко, что выбившиеся из-под платка волосы взметнулись облаком вокруг головы. Ну и хвастун, помилуйте старые духи… Не лучше Хакона.

Тур, похоже, слегка опечалился, не заметив на моем лице благоговейного восхищения его силой и ловкостью, и указал кончиком меча на бадью.

— Пока ты по лесу шлялась, вода остыла уже. Я велел тебе мою одежду постирать.

— Разве велел? — вздохнула я, скосив глаза на бадью, в которой уже отмокало его рваное тряпье. — Ладно, постираю.

— Жрать есть что?

Я воззрилась на него с неподдельным изумлением.

— Ты ж ел недавно!

— Недавно? Ты рехнулась? То еще утром было! — возмутился он вполне искренне.

Похоже, мне только и оставалось, что тяжко вздыхать раз за разом, но выполнять приказы домашнего угнетателя. Еще и дня не прошло с нашего уговора, а я уже не раз крепко пожалела о нем. Тур исподлобья наблюдал за тем, как я сняла телогрейку, размотала теплый платок и повязала голову тонким домашним, подбросила хвороста в печь и поставила на огонь котелок с водой. Пока закипала вода, накрошила овощей, размочила грибов, нащипала сушеных трав: будет похлебка на скорую руку. Между делом выстирала Турову одежду — грязную, местами заляпанную бурыми пятнами крови, местами зияющую прорехами — и повесила сушиться над печью. Там же, превозмогая брезгливость, примостила и его мокрый сапог: сам-то не додумался, Тур и есть, что с него взять… Что ума, что упрямства — как у быка. Поставила на стол перед ним дымящуюся похлебку, наскоро перехватила сама пару ложек горячего варева и принялась вычерпывать грязную воду из бадьи.

Тур придирчиво заглянул в большую глиняную миску и потянул носом запах. Повозил ложкой в густом наваре.

— Грибы? А мяса нет, что ли?

— Откуда у меня мясо? — обиделась я. — Не ем я его. Ты у меня живность видел?

— А куры? — прищурился он.

Я едва не задохнулась от гнева.

— Куры — для яиц! Даже не думай, что я позволю тебе сожрать хоть одну! Только посмей хоть пальцем кого из них тронуть!

— Да ладно, ладно тебе, раскипятилась! — он даже отпрянул на стуле, примирительно поднимая руки. — Жалко тебе твоих кур — не буду их трогать. Но, это… без мяса я долго не протяну, девка.

— Я Илва.

— Ладно, Илва. Ярмарка когда у вас?

— В воскресенье.

— Хорошо, вместе пойдем.

Сказать, что я обрадовалась этой новости, значило безбожно солгать.

— Кто в наших землях сейчас лордом?

— Старый Хенрик.

— Жив еще? — удивился Тур, прихлебывая варево. — А я уж думал…

— Жив. А что тебе до него?

— Что-что… — он сердито рыкнул и съел несколько ложек в молчании. — На службу думал попроситься, вот что. Деньги-то скоро кончатся, хозяйства у тебя — смех один, а на носу зима.

А вот этой мыслью я очень даже заинтересовалась. Ведь если Тур наймется на службу к лорду, видеться дома мы будем нечасто: Старый Замок, где жила семья нашего правителя, находился далеко от Трех Холмов.

— Но к Хенрику не пойду, — качнул головой Тур, словно разговаривая сам с собой.

Не успев обрадоваться призрачной надежде, я снова приуныла.

— Почему?

— Потому. Не примет он меня. А может, и вовсе повесит.

— За что?

— Было дело, — Тур скривил опухшее от побоев и вчерашнего пьянства лицо. — Да и в опале я сейчас.

— А что ты сделал? — любопытство разгоралось во мне с новой силой.

— Не суй нос, откуда не высунешь, дев… Илва, — рявкнул он, но мне показалось, что суровость его была напускная.

Я пожала плечами и отволокла бадью обратно в чулан. Положила в карман передника монеты, которыми меня осчастливил поутру новый хозяин, присовокупив их к заработанным у Ираха, и принялась одеваться.

— Ты куда? — насторожился Тур.

— В деревню схожу. Молока возьму да вина тебе куплю.

— Ладно, ступай, — милостиво позволил Тур. — Да не возись там дотемна: волки могут близко к деревне подойти.

Я лишь фыркнула — тоже мне, смельчак выискался. Правда, мешкать я и так не собиралась: работы осталось столько, что и за день не переделать. Но если не возьму молока и хлеба, то мне и поживиться будет нечем: вечно голодный Тур не оставлял после себя ни крошки.

По дороге к трактиру я пересчитала выданную хозяином денежную пайку. Жалко было тратить такие деньжищи на вино, но ничего не поделаешь: если ослушаюсь — ору не оберешься. Нрав у сына Ульвы оказался взрывной, хоть и отходчивый. Интересно, удалось вчера Мире поймать его в свои сети? Я немного беспокоилась за подругу: такой-то норовистый боров мог и прибить ненароком хрупкую девушку, если что не по нем оказалось.

— Илва? Ты снова тут? — удивился Ирах, завидев меня. — Что ты…

Он осекся, нахмурившись: видать, понял, что вчера все и думать забыли, как там бедная ведьма-сиротка будет с великаном-задирой избу делить.

— Что он сделал? — грозно спросил трактирщик, приподнимая мое лицо за подбородок и вертя им в разные стороны.

— Ничего, — успокоила я его, — ест только много. Можно у вас еще молока и хлеба купить? И вина еще. Только хорошего.

Я положила на стол несколько медяков. Серебряную монету, затерявшуюся среди них — неужели случайно? — приберегла покамест. Ирах чуть просветлел и отпустил мое лицо.

— Не бузит? Из дому не гонит?

— Нет. Разрешил остаться, если хозяйство буду вести.

— Это он неплохо придумал, — кивнул Ирах, отсчитывая монеты. — Но лучше бы вовсе ушел.

Я вздохнула. Об этом оставалось только мечтать.

— Мира дома?

— А где бы ей быть?

— Занята?

— Да где там… Не стемнело еще даже. Спит, поди.

— Можно к ней ненадолго?

— Ступай, мне-то что?

Я мигом взбежала наверх, постучала негромко в дверь подружкиной комнаты. Внутри завозились, и через мгновение из-за двери показался вздернутый носик Миры.

— О, привет! — просияла она. — Не ожидала увидеть тебя сегодня. Заходи!

Она втащила меня внутрь и заперла дверь.

— Мира, как ты? — с порога спросила я.

— А что мне сделается? — удивилась она. — Жива вот, как видишь.

— Вчера… кхм… приходил к тебе… этот?

— Потрошитель волков? — она хмыкнула. — Нет. Я уж и так, и эдак к нему — ни в какую. Сказал, что сперва отскребется от грязи, а уж потом и женихаться время придет. Разило от него, скажу я тебе, и вправду как из помойной ямы, — Мира смешно наморщила нос.

Я припомнила, как расстегивала его броню вчера вечером, и от души с ней согласилась. А Мира продолжала увлеченно рассказывать:

— Но сказал, что сегодня зайдет. А ты почему спрашиваешь?

— Да так. Забоялась, что прибил он тебя.

Мира хмыкнула.

— Пусть попробует.

— Ты уж осторожна будь. Злобный он очень.

— А ты откуда знаешь? — Мира подозрительно прищурилась.

— Да живет он у меня…

— Что?! — теперь в ее голосе зазвучала угроза.

«Ну и дурочка, — подумалось мне, — нашла к кому ревновать!»

— Остынь, Мира. Мой дом оказался его домом, на самом деле. Это сын старой Ульвы.

Подруга ахнула, округлив темно-серые глаза, и тут же прикрыв рот рукой.

— Не может быть! Как это…

— Да вот так.

— Но как же… Ох, Создатель, быть этого не может! Ульвин сын был красавчик — как сейчас его помню! Я тогда совсем еще девчонкой сопливой была, когда он из деревни ушел… Не может ведь этот… этот…

— Может, — мрачно подтвердила я. — Это он и есть. Заматерел, видать, на королевских-то харчах.

Мира хмыкнула.

— На королевских? Как бы не так.

— Разве нет? — я непонимающе вскинула брови. — Он ведь служил королевским гвардейцем.

— Служил, пока не дезертировал, — важно сообщила Мира, — пару лет тому назад. Прямо с поля боя и удрал, как есть. Люди зря болтать не станут.

У меня отвисла челюсть.

— Откуда знаешь?

— Да это все знают, — хмыкнула она. — Глашатай тогда приезжал, приказ зачитывал, чтобы выдали его, если домой вернется.

— Ульва мне ничего не говорила…

— Я бы тоже не сказала, — фыркнула Мира. — Это ж ее сын.

— И ты тоже ничего не говорила! — упрекнула я подругу.

— А зачем? — она пожала плечами. — Это и так все знали. Что толку об этом болтать? А ты с Ульвой жила, вот я и помалкивала. Вдруг ты ей проболтаешься, а она меня возьмет и заколдует! — Мира хихикнула и присела за столик у камина, вытянув над огнем щипцы для завивки.

Я задумалась. Вот значит, как. В девиц сапогами швыряться и мечом перед их носом размахивать — так нашему бойцу равных не сыщешь. А как дело коснулось настоящего боя — так и пятками засверкал.

— Значит, его теперь выдадут? И казнят? — несмотря ни на что, почему-то мне стало его жаль. Теперь ясно, почему он нашего лорда боялся.

— Вот уж не знаю, — Мира явно огорчилась, тщательно наматывая на щипцы длинный локон. — Надеюсь, его не казнят прежде чем его денежки станут моими.

— Вот дела… — опечалилась я. Но любопытство, разбиравшее меня со вчера, тут же перевесило печаль: — А почему его ублюдком зовут?

— Так ублюдок и есть. Безотцовщина. Ульва-то и замужем никогда не была, ты разве не знала?

— Но как же? — растерялась я. — Ведь она говорила, что отец Энги — славный воин…

— Ну, может и был он славным, того я не знаю, — Мира пожала плечами. — Говорят, в то время жаркие бои шли в приграничных землях. Многих женщин тогда солдаты попортили, и свои, и чужие, вот и Ульве досталось. Кто б ее защитил? Она-то ведь одна жила в своем лесу… Не пойму я ее только: ведь могла тогда ублюдка своего вытравить, не узнал бы никто. А она его взяла и родила.