Лесной глуши неведомые тропы

Глава 4. Встречи на ярмарке

Ах, твои гончие взяли мой след,

Темноглазые гончие взяли мой след,

Королевские гончие взяли мой след,

И не знать мне ни сна, ни покоя…

Твои гончие взяли мой след…

Группа «Мельница», «Королевская охота»

Не разговаривали мы до самого воскресного утра, когда, хочешь не хочешь, а пришлось идти вместе на ярмарку. Коня у Энги больше не было, от моей тележки остались одни щепки, поэтому в деревню шли налегке: Тур с седлом, конской упряжью и мешком из рогожки, в котором гремели его бесполезные доспехи, а я — с одной большой корзиной. Из головы не выходили раздумья о том, как же мы потащим все наши покупки домой.

Скрип телег, лошадиное фырканье, возбужденный галдеж покупателей, звонкие крики продавцов, ароматный дым коптилен и запах свежеиспеченных сладких булочек слегка развеяли мои грустные думы. Я с энтузиазмом принялась торговаться, постепенно наполняя корзину всякой снедью. С Энги мы разошлись в разные стороны почти сразу, не сговариваясь о встрече, однако совсем потерять его из виду мне не удавалось: его широкие плечи постоянно мозолили мне глаза то у одного прилавка, то у другого. Когда мы встретились в очередной раз у раскрытого сундука оружейника, при Энги уже не было доспехов, упряжи и седла, зато из седельной сумки торчала дуга большого деревянного лука без тетивы да пустой колчан.

— Вот, — хмуро сунул он мне в руку серебреник, — если надо, купи себе каких-нибудь тряпок или обувку на зиму.

Серебреник этот был, очевидно, извинением за курицу. Первым моим желанием было швырнуть ему монету в лицо, но перед глазами вдруг встала заветная книга о хворях, и я приняла его подарок. Обувь моя еще одну зиму переживет, а тряпок мне много не надо — куда их носить? В сарай к курам? А вот к тележке старьевщика стоило бы заглянуть…

— Илва! — услышала я за спиной звонкий голос.

— Мира! — обрадовалась я и обняла подругу.

Краем глаза заметила, как вытянулось от изумления лицо Энги — ведьма на глазах у всех обнимается со шлюхой.

— Посмотри, какую красоту нашла! — защебетала Мира и достала из своей корзины ворох ярко-синего льна.

Платье и правда слепило глаза своей красотой. Мира приложила его к груди и весело покружилась, придерживая юбку рукой — насколько я смогла заметить, красуясь не столько передо мной, сколько перед Туром, который не знал, куда девать глаза.

— Красивое?

— Как у принцессы, — подтвердила я.

Тур сглотнул и сделал вид, что живо интересуется скарбом проходящего мимо скобянщика.

— О, привет, Энги! — воскликнула Мира, будто только сейчас его заметила. — Как поживаешь?

— Лучше не бывает, — буркнул он, стараясь смотреть куда угодно, только не на Миру. От моего взгляда не ускользнуло то, как зарделись его скулы, с которых уже начали сходить следы побоев. — Коня вот лишился.

— Ой, как жаль! — запричитала Мира, притворно вздыхая. — Такая славная была лошадка, я думала, ты меня на ней покатаешь. Приходи ко мне вечером — может, покатаешь на чем-нибудь другом? — лукаво подмигнула она.

Энги воровато оглянулся, пылая, как кузнечная жаровня.

— Э-э-э… приду… как-нибудь… потом…

— Да ты не тушуйся. Можешь и без денег приходить, если поиздержался, для тебя мне ничего не жалко! — рассыпалась в любезностях Мира.

— Э-э-э… я сейчас… прикупить кое-что надо, — прохрипел Тур и попытался скрыться за тощей спиной горластого старьевщика, очень кстати проходящего мимо.

— Чего это он? — удивилась моя распутная подруга. — Стесняется, что ли?

— Мира, — укоризненно покачала я головой, — ну сама подумай. Может, ему неловко на людях с продажной-то женщиной…

Она обиженно надула губы.

— Подумаешь! Сам, что ли, королевич? — буркнула сердито. — Как по ночам ко мне бегать — так они все один вперед другого, а как при свете дня доброе слово сказать, так носы воротят, будто я им в жаркое нагадила!

— А с чего это ты забесплатно его ублажать решила? — полюбопытствовала я, ощутив вдруг какой-то нехороший укол между лопаток.

— Тебе-то что? — ее лицо мгновенно преобразилось: из сердитого вновь стало лукавым.

И то правда, похождения Энги меня не касались. Мне даже на руку, если его медяки останутся в кошеле, а не перекочуют к Мире в карман: авось больше снеди на зиму прикупить получится. Поэтому я решила сменить тему.

— Да ничего… Дело твое. Он… кхм… не бил тебя?

— Да с чего ты решила, что он меня бил? — удивилась она и склонилась ближе к моему уху. — Это он с виду только такой надутый и грозный. А приголубишь — так котенок котенком. Ласковый. Среди наших таких мужиков и нет больше.

Настал черед моим щекам пламенеть от смущения. Тур? Ласковый? Я вспомнила его обезумевшее лицо, когда он крушил в щепки мой двор, когда швырял в меня сапогом, когда пнул меня спросонок громадной ручищей… Ласковым он мне даже в дурном сне не привиделся бы!

Но что за охота мне пришла расспрашивать Миру об Энги?

— Забегай завтра днем, — заговорщицки подмигнула мне Мира, — расскажу тебе все, что захочешь.

— Да я ничего не хочу, — отмахнулась я, чувствуя, как горят щеки. — Ладно, мне…

— Дорогу! — закричал кто-то зычным голосом, по вымощенной булыжниками мостовой зацокали подковами лошадиные копыта. — Всем с дороги!

— Кого еще нелегкая принесла? — тревожно нахмурилась Мира, отступая к прилавку с капустой.

— Это глашатай, — догадалась я, глядя на мундир герольда и красно-желтые цвета флага нашего лорда. — Хороших вестей не жди.

— Именем короля! — кричал герольд, не обращая внимания на людей, врассыпную метнувшихся в стороны, чтобы ненароком не попасть под конские копыта. — Повеление лорда! Через две седмицы начнется сбор податей! Всем подготовить подушное!

У меня в груди возле сердца неприятно заскребло. Подати! И правда, каждый год в конце осени приспешники лорда трясут мошну у несчастного люда. Я крепче зажала в руке драгоценный серебреник и с тоской проводила взглядом старьевщика: прости-прощай, моя вожделенная книга о врачевании…

— Это кто? — Мира вгляделась в фигуру всадника, следовавшую за глашатаем в окружении вооруженных алебардами стражников. — Неужели сам Милдред?

Милдредом звали сына нашего лорда Хенрика. Мой любопытный взгляд скользнул по юноше: сама я молодого наследника никогда не видала, а ведь о нем болтали, что страсть какой красавец. Молва не лгала: черноволосый юноша, облаченный в расшитый красно-желтым узором бархатный камзол, был сказочно красив. С горделивостью, достойной самого принца, восседал он на породистом гнедом коне и обводил челядь надменным взглядом голубовато-серых глаз.

— Подати! Всех, кто посмеет уклоняться, ждет наказание! — распинался впереди него глашатай.

Я глядела на Милдреда во все глаза. Слыла молва, что старому Хенрику недолго осталось, и мне бы хотелось узнать, каков из себя наш будущий правитель. Увы, в холодных глазах юноши не промелькнуло и проблеска теплоты — лишь острые осколки льда кололи всех, на ком изволили задержаться.

Ходили слухи, что молодому лорду была сосватана самая желанная невеста королевства — никто иной, как прекрасная принцесса Ингрид. Да только не свезло жениху: так и не доехала до него бесталанная королевская дочь, сгинула в диких лесах приграничья, когда на ее карету напали разбойники. Говорят, и доселе находили порой люди в разных местах леса части золоченой лепнины и драгоценные бусины. Как на беду, через несколько лет такая же горькая участь постигла и другого ребенка королевской четы: крон-принца Арвида, который попал в плен к дикарям крэгглам во время сражения, да так и не был найден.

Красивое лицо молодого лорда вдруг повернулось в сторону, глаза слегка прищурились: он вглядывался в кого-то из людей неподалеку от нас. Мы с Мирой, не сговариваясь, отпрянули назад, в испуганно замершую толпу.

— Подати! Через две седмицы! Именем короля и нашего славного лорда Хенрика! — истошные вопли герольда раздавались уже где-то позади нас.

— Энгилард? — удивленно воскликнул Милдред и нахмурил черные брови, придерживая поводья. — Это ты, или мне мерещится?

Мое сердце в страхе забилось — вот, похоже, и пришла пора сыну Ульвы сложить голову на плахе за постыдное преступление. Но как они могли быть знакомы? И зачем Тура потянуло на эту растреклятую ярмарку, если он в бегах?

— Я, милорд, — Энги почтительно склонил голову и встал перед правителем на колено.

Лицо молодого лорда исказилось.

— Как ты посмел вернуться назад и осквернить нашу землю, поганый дезертир? — багровея, закричал черноволосый красавец.

Я со страхом увидела, как вздулась толстая жила на шее у Энги, как сжались в кулаки его пальцы. Старые духи, только бы его вновь не хватил припадок бешенства!

— Милорд, я получил помилование…

— Взять его! — со звенящей сталью в голосе скомандовал юноша. — В кандалы и доставить в замок к отцу!

— Милорд, у меня есть грамота! — выкрикнул бедняга Тур, которого, к моему ужасу, уже вздергивали на ноги двое стражников, ухватив за локти.

— Какая еще грамота? — раздраженно нахмурился Милдред. — Что ты там лопочешь?

— Грамота от короля! Я получил помилование!

— Лжешь! На что ты сдался самому королю? — крикнул наследник и с размаху хлестанул Энги плетью.

Тур охнул и схватился за шею; одновременно с ним вскрикнул стражник: плеть случайно задела его лицо.

— Я не лгу! — повторил Энги, которого — я видела — уже трясло от гнева. — У меня есть грамота! С королевской печатью! Я покажу!

Не дожидаясь позволения господина, он резко вырвал руку из ослабевшей хватки стражника, пошарил за пазухой и извлек свернутый плотной трубочкой пергамент. Другой стражник, которому посчастливилось не попасть под плеть хозяина, выхватил бумагу из пальцев Энги и пробежался по ней глазами.

— Он говорит правду, милорд. Помилование подписано королем.

Высокородный юноша закусил нижнюю губу, а затем протянул руку в перчатке из тонко выделанной кожи:

— Дай мне эту писульку.

Он читал бумагу так долго, будто в ней была записана вся королевская родословная от начала времен. Но в конце концов опустил ее и смерил сердитым взглядом Энги, дожидавшегося своей участи с налитыми кровью глазами. Я поняла: дело дрянь. Если Милдред заупрямится и настоит на аресте Тура, тот кинется на своих обидчиков с кулаками, и тогда плахи не миновать.

Но молодой лорд с презрением бросил бумагу ему под ноги и едва заметно кивнул стражникам.

— Пошевеливайтесь! — процедил он сквозь зубы. — Мы уже и так отстали.

— Подати! Подати! Две седмицы! — раздавалось уже где-то в дальних торговых рядах, где прямо на земле разложили нехитрый товар бедняки.

Милдред и его стража унеслись прочь, догоняя глашатая, а я мысленно вознесла молитвы старым духам, и, позабыв о Мире, побежала в сторону Энги. Тот все еще неподвижно стоял на мостовой, держась за шею и глядя вслед удалявшимся всадникам ненавидящим взором. Вокруг него образовался круг свободного пространства: люди, возвращаясь к своим торговым делам, старательно обходили его стороной, будто прокаженного. Я опустила тяжелую корзинку наземь и тронула его за локоть.