Лесной глуши неведомые тропы

— Ну что ты, в самом деле? Я коня потерял, понимаешь! Коня! А ты за какой-то курицей убиваешься… Их вообще-то едят…

— Ну и подавись ею, обжора! — с обидой крикнула я и оттолкнула его от себя. — Чтоб она тебе поперек горла встала!

День, начавшийся так скверно, столь же скверно и прошел. Мы с Энги не разговаривали: я дулась на него за курицу, а он молча горевал по своему коню. Оба мы до полудня пытались справиться с разрушениями, учиненными волками и обезумевшим Туром. Я, громко причитая, прибиралась во дворе и складывала разбросанные поленья и хворост, собирала обломки сарая, стойла и забора в одну кучу у ворот. Энги, сердито сопя и ругаясь себе под нос, закопал за забором обглоданные кости своего Ворона, затем ощипал и выпотрошил мою несчастную курицу, а после принялся починять все, что разрушил.

Завтраком я его не кормила, от всей души желая ему умереть голодной смертью, но к обеду уже слегка подостыла и, глотая слезы, сварила куриный суп; остатки несушки запекла в печи. Обедали молча: я доедала вчерашнюю грибную похлебку, Энги угрюмо хлебал наваристый суп из убитой им жертвы.

Работы нам хватило до самой ночи, пока Энги не ушел в трактир, а я без сил не свалилась на постель, чтобы уснуть мертвым сном.