Ты думал, что я слабая…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ С НАЧАЛОМ ИСТОРИИ НОВОЙ ГЕРОИНИ

Теплое утреннее апрельское солнце ласкало загорелую кожу, защищенную легким кружевом пляжной туники. Мессинский бриз немного трепал выбивающуюся светлую прядь из под широкой полы моей шляпы, пытаясь все время ее сдуть. На термометре плюс двадцать пять, ни с чем несравнимый запах моря и легкое волнение по поводу предстоящей встречи. Скоро, совсем скоро.

— Синьорина, Ваш заказ, — смуглый парнишка в белой униформе поставил передо мной бокал с холодным апельсиновым фрэшем и блюдо с нарезкой сыра. Захотелось мне сегодня побаловать свои вкусовые рецепторы. — Вы завтракаете одна, или кого-то ждете? — поинтересовался все тот же парнишка.

— Жду, — ответила я. Как странно, этот чужой язык для меня всего за один год перестал резать слух. — Должна прийти моя подруга, если спросит сеньориту Буджардини, то проводите ее ко мне.

Да-да, вместо самого обыкновенного русского «Иванова», или звучащего гордо «Агеева», я выбрала себе совсем другую фамилию, которая на русском могла звучать как «маленький лжец». А что? Лжец — он и есть лжец, даже если это симпатичное лицо женского рода. А вот имя я так и не решилась сменить. Мне оно нравилось, и звучало оно красиво на любом языке. Алиса Буджардини — новая личность, появившаяся в мире всего два года назад. Я посмела перечить всем правилам, я посмела ставить свой дом, я посмела бросить все и начать свою жизнь заново, с чистого листа.

— Проходите, сеньорита, — послышалась английская речь все того же мальчишки — официанта, который вел за собой девушку в широком длинном платье из легкого материала. Средь белых столиков она смотрелась как бригантина со своим выпирающим животом и быстрым шагом. Да-да, зрение не могло меня обмануть, это была моя Арина.

Предыдущую ночь я не могла уснуть, ворочаясь с боку на бок в душной постели, все представляла, как может пройти наша встреча. Я исчезла тогда так неожиданно, ничего ей не объяснила, оставила ее одну с рестораном. Простила ли она меня?

— Привет! — я поднялась первая, расправила несуществующие складки на платье и уставилась на нее, оставив солнцезащитные очки на столе.

— Здравствуй! — отдышалась она, подперев правой рукой поясницу. — Чего тебя на юга-то потянуло? А еще говорила, что я непутевая. Мне после нашей апрельской сырости здесь кабздец придет раньше времени, — сказала она таким тоном, словно мы буквально на днях виделись. И все, отпустило! МОЯ! РОДНАЯ! ЛУЧШАЯ!

Не сдерживая эмоций, я кинулась на ее тонкую шею, обняла за хрупкие плечи и даже попыталась разрыдаться.

— Алиска, ты на меня так не дави, а то мои засранцы вылезут на четыре месяца раньше, — закряхтела она.

— Прости-прости, — отскочила я от Арины и погладила ее животик. Хотя на ее хрупкой фигурке он смотрелся как-то нелепо, мысль о том, что там находится ребенок меня, приводила в восторг. Вот он, загадочный женский организм.

— Алиска, хорошая моя, — улыбнулась подруга и теперь уже сама кинулась на меня. — Как я по тебе соскучилась, как же мне тебя не хватало.

В общем, приветствие у нас заняло довольно длительный промежуток времени, не давая работать официанту, ждущему, пока эти слезно-сопливая церемония закончится.

— Батюшки, ты пателки отрастила, да и еще перекрасила, — хмыкнула Аринка, дотрагиваясь до пряди, которая постоянно выбивалась из общего хвоста под шляпой.

— Изменила имидж. Хотела подстричься, потом вспомнила, что горячие итальянцы любят длинноволосых женщин, — заметила я.

— Ага, еще длинноногих и чтобы в постели были «айс», хотя нет, это северный вариант. Им нужен «не айс, а хот чили пеперс», — специально коверкала англоязычные слова подруга.

— Как тебя твой Барышников с пузенью отпустил? Неужели не беспокоится за наследника империи?

— Забыла тебе сказать, что он сволочь! — на мой вопросительный взгляд Арина рассмеялась. — На этот раз заделал целых два наследника. С каждым разом все больше и больше. На третий я точно не решусь, с его геометрически-прогрессирующим органом.

Она изменилась. Да, точно! Наверное, любящий и заботящийся человек рядом менял любую женщину. А как светились ее глаза! Я завидовала, только чистой белой завистью. У меня так не получилось.

— И ты в такую даль…

— А что? Я тетка сильная, мне еще вино дегустировать. Вернее, я возьму тебя для этого, ну и контракты на поставку подписывать. А вообще, сказала, что за два года совместной жизни он меня достал, и я заслужила трехдневный отдых в самой Италии. О тебе я не говорила, но придется раскрывать карты, если вдруг начнет обвинять, что я летала до любовника, — от ее веселого щебетания на душе становилось спокойно, а от созерцания ее здорового аппетита, у меня он разыгрался тоже.

Я еще долго расспрашивала Арину о ее жизни, о жизни ее близких людей, так и не решившись задать главный вопрос. Нет, не о своем муже для которого я умерла два года назад.

— Оказывается, с подачей Серафимы Андреевны, он приковал меня к батарее, напугал до смерти, — рассказывала Арина. — Он слишком буквально ее понял. Но, как видишь, помогло.

Я хохотала над ее рассказом, представляя всю эту картину.

— Ромка молодец! А по-другому, тебя непутевую невозможно было стреножить. Слушай, Ариш, ты простишь меня за то, что я тебя бросила тогда? — вот он этот вопрос. Завтрак медленно перетекал в полдник, а я только набралась смелости.

— Я? А за что мне обижаться? — удивилась она. Если ты решила уехать, значит, на то были веские причины. Я бы хотела, конечно, знать, и теперь пришло время требовать, наверное.

— Ты права, — согласилась я с ее доводами. — Я понимаю, ты просто не хотела лезть в душу, а я как дура держала все в себе, хотя давно нужно было выговориться.

— Вот, полностью поддерживаю твою идею, хотя место дислокации придется менять, пока твою пузатую подругу не настиг тепловой удар — обмахнулась Арина салфеткой.

Моей миссией было защищать ее от глупостей, теперь, похоже, ролями мы менялись. Но ведь рассказывать все равно придется, независимо от того, где мы окажемся.

— Началось все довольно давно, тут тебе и неверие в женскую дружбу, и формирование скверного характера, — начала я, когда мы оказались в просторном номере отеля, который Арина выбрала для остановки.

— Ты говори, а я душ приму, не буду дверь закрывать, — попросила она. И я была благодарна потому, что так было легче начинать, когда ты не смотришь собеседнику в глаза. И…воспоминания поплыли тонкой струйкой фонтанчика Писающего мальчика, ровно, интенсивно и холодно.* * *

Родилась я в семье гаишника. Да-да, угораздило же меня вляпаться по самые уши, еще с тем учетом, что мама была учителем русского языка и литературы, и отдали меня в школу, где она работала.

Ну, и вот это стало проблемой. Мало того, что моего папу взяточником называли, так еще и мама каждый раз норовила поправить мне воротничок блузки или бантик. Нет, изгоем я не была, но и особой популярностью у школьной элиты не пользовалась. Так, средний класс, а вместе с этим и подруги, и друзья должны были соответствовать уровню. Вот и выискались у меня две подружки-хохотушки, Леночка и Вера. Верные, надежные, мы всегда были вместе, не разлучались почти никогда, делились всем, чем только можно, даже если стыдно, даже если больно.

Когда мы перешли учится в среднее звено, мама заняла пост заведующего учебной частью, а уже ближе к старшим классам, отца повысили до подполковника, поэтому руководящей должности ему было не избежать. Вот так и я, постепенно, мелкими шажочками добралась до статуса «элита». Ну да, когда твоему отцу пророчат место начальника ГИБДД, а мама, возможно, станет на место директора школы, потому что нынешней осталось несколько лет до пенсии.

Конечно, я никогда не стремилась прыгнуть выше своей головы, но теперь девочки, с которыми хотели дружить все, зазывали меня в свою компанию, у меня некрасавицы появились даже поклонники. А мне папиной дочки было все равно. Ребенок в семье я единственный, так что опекали меня родители самыми изощренными способами. Ничего, выжила!

Как я упомянула секунду назад, я не была красива, по крайней мере эталоном красоты широкий рот, огромные голубые глаза на худом аленьком личике не могли считаться. При чем рост вроде был нормальный, а худоба моя даже для родителей стала проблемой номер один. Умудрились даже по врачам меня водить, мол, аппетит плохой, и соответственно вес тоже никудышный. Все костоправы в один голос утверждали, что я не больна, гельминтов и всяких других гадостей, на которые тоже меня проверяли унизительно родители, тоже не имела, просто это молодой растущий организм и много энергии тратиться на учебу, ну и спорт. Это был второй толчок к тому, чтобы меня ограничивали в действиях. «О, спорт, ты жизнь!» — это выражение напрочь было вычеркнуто из нашей семьи. Я понимаю, что меня оберегали и все такое, но не заниматься волейболом, или плаванием, я не могла, плюс еще хотели меня оторвать от рисования, мол, тоже ведь энергия тратиться. Бред, скажете вы! Просто моих впечатлительных родителей было переубедить трудно, если им сбрело что-то в голову.

Этот период закончился моим «переходным возрастом». И тут меня понесло — полное непослушание и клеймо трудного подростка Я сделала ВСЕ, чтобы мои родители поседели раньше времени. Я пренебрегала всеми правилами приличия, одевая максимально откровенную одежду даже в школу, я связалась с местной шентропой, что постоянно обитали у нас в подъезде. Попробовала алкоголь, сигареты, даже «косячками» не брезговала. От безответственного секса меня спасла моя первая любовь — Генка Денисенко. Когда я была в десятом классе, он уже учился на третьем курсе в институте. Парень из приличной семьи, которая может и не была известна в городе, но и плохого ничего нельзя было сказать.

Когда мы познакомились и как? Вот это уже другой вопрос, на который у меня в загашнике имелась одна удивительная история.

Осень выдалась довольно промозглой и сырой. Чуть ли не ежедневно с наступлением октября на улице моросил противный мелкий дождик, так то бабьим летом даже не пахло. То ли мимо промчалось, то ли являлось в виде затишья на коротких два дня. Ненавидела я это время года всегда потому, что оно у меня четко ассоциировалось с началом учебы. А со школой, как я уже говорила, у меня были особые отношения. Даже не со школой, а с одним из ее работников. Кто помнит этот запах выкрашенных классов, когда краска уже вроде выветрилась, а напоминание о ремонте все еще витает в воздухе? Кто помнит эту не истоптанную, совсем новехонькую пару туфель, которые к концу учебного дня обязательно натирали мозоль, а потом приходилось несколько дней носить ее с лейкопластырем, который в свою очередь так и норовил все время вылезти наружу? Кто помнит эти разбитые коленки за лето и выгоревшие волосы на солнце, потому что пропадали не как современная молодежь в компьютерах, а на улице, на площадках? Кто помнит обернутые в новые обложки старые потрепанные учебники, и сзади на последнем листе прежние их хозяева оставляли свои имена, и совсем белые неисписанные тетради? Это сейчас я вспоминаю это время с неким благоговением, а тогда…