Pop-принцесса

ВОСЕМЬ

Папа и Чарльз забрали меня с работы.

— Сегодня мама приготовила худший мясной рулет в мире, — пожаловался брат. — Даже Кэш не хочет есть его. Мы с папой остановимся в «Маке» по дороге домой, а не то просто подохнем с голода.

Я дико устала, но все же сказала:

— Хорошо.

Нам пришлось подъехать к окошку для автомобилистов, потому что ресторан быстрого питания уже закрывался. Поскольку они не хотели, чтоб мама знала, что они тайком едят после ее стряпни, папа припарковался на обочине, и они с Чарльзом поели в машине.

Я дотянулась с заднего сиденья до пакета Чарльза с картошкой фри и стащила горсть хрустящих палочек.

— Закажи себе сама! — огрызнулся Чарльз.

Я показала ему язык.

— Не очень-то красивое личико для поп-принцессы, — съязвил Чарльз.

Мы оба рассмеялись, но у папы вытянулось лицо:

— Уандер, ты ведь это не всерьез с Тигом задумала, так? Я согласился, чтобы мама отстала от меня, но полагаю, что ты достаточно умна, чтобы не принимать все это за чистую монету.

— Да мы просто дурака валяем, — слукавила я. — Ничего из этого не выйдет. У меня не та внешность и не тот голос, с которыми Тиг привык работать. Я не умею петь, как… Ну, в общем, как Лаки. — Я произнесла ее имя тихо и мягко, как теперь было заведено в нашей семье, а потом переключила их внимание с имени, которое только что произнесла вслух: — Вы не поверите, кто приехал репетировать со мной сегодня — Трина Литл!

Лица у Чарльза с отцом так и просияли над биг-маками. Трина была практически членов нашей семьи все те годы, когда она, Лаки и Кайла были неразлучны, как пресловутые три мушкетера.

— Что-то не верится, что Джералд Тиг просто «дурака валяет», раз он попросил Трину приехать аж из Бостона ради одного дня репетиций с тобой. Кстати, как у нее успехи в колледже? Все такая же отличница?

— Да, неплохо учится. Шустрая и смышленая, как всегда. Она собирается стать певицей в стиле кантри.

Это откровение заставило Чарльза переключиться на другую радиостанцию: с последнего хита Кайлы на станцию кантри, на которой звучал пошлый, слащавый хит желтоволосой скучноголосой королевы кантри.

— Отсто-о-ой, — завопил Чарльз. — Трина слишком крутая, чтобы петь такое.

— Могу поспорить, если Трина задалась целью петь музыку кантри, это будет классом повыше, чем эта вульгарщина, — сказал папа.

— Что такое «вульгарщина»? — переспросили мы с Чарльзом.

— Возьмите словарь и посмотрите.

Я дотянулась с заднего сиденья и потрепала папины седые волосы на макушке. Какой он иногда бывает славный!

Ночью металась в постели я и ворочалась. Изо дня в день я мучилась от бессонницы. Когда же я все-таки засыпала, то не больше чем на два часа — никогда на всю ночь. Меня донимали кошмары: бегущая Лаки, визг тормозов, я стою безмолвно в шоке, мама кричит не своим голосом — каждую ночь с завидной регулярностью. Я вскакивала вся в поту, меня трясло, и я сидела, уставясь в пустоту, не решаясь снова уснуть. Изредка по ночам, когда шум океана за окном стихал, я слышала, как папа перебирает пальцами клавиши компьютера в гостиной или как мама смотрит «Конана-варвара» по телику в спальне, и понимала, что им тоже не уснуть.

Я включила лампу и выудила альбом Лаки с вырезками из газет и журналов из-под кровати, где прятала его от мамы. Я пролистала несколько страниц с призерскими ленточками, полученными на конкурсах художественной самодеятельности, почетными грамотами, рекомендательными письмами девочек-скаутов, не переставая удивляться несоответствию между таким впечатляющим списком достижений и пометками, написанными ее рукой. Столь отвратительного почерка, как у Лаки, не было ни у кого.

Такой неразборчивый — можно подумать, она была под наркотой, когда это писала. Письма от детей из детского сада, приклеенные скотчем тут же в альбоме, были и то лучше написаны.

На нескольких страницах размещались наши с ней фотографии: купаемся в ванночке с кучей резиновых уточек и пластмассовых игрушек; стоим в одинаковых матросских костюмчиках на пляже летом; смотримся в зеркало, нарядившись в мамины выходные платья, по уши в губной помаде; празднуем Хэллоуин (Лаки в костюме Дороти из страны Оз, а я — в костюме Злой Ведьмы); а тут — строим рожи фотографу из газеты «Бостон глоуб» в гримерной на съемках «Фа-Солек». Еще нашла фотку, где я танцую хип-хоп. Лаки сделала рамочку из серебристых наклеек в форме звезд и подписала: «Уандер Блэйк бывает иногда надоедливой приставучкой, но танцует она классно!»

На одной из записей «Городка», когда я была на подпевках у Лаки, она на меня странно посмотрела, а мне показалось, что она злится за то, что я слишком громко пела у нее за спиной. Неожиданно Лаки сказала:

— Знаешь, из всей нашей семьи именно ты по-настоящему хорошо поешь.

Я засмеялась. Наверняка она глумится надо мной. Но Лаки не шутила.

— Скажи маме, что тебе надо ходить на уроки пения со мной, — добавила она, но я сказала:

«Не-е». Я думала, что еще успею наобщаться с сестрой.

Я заворочалась в постели. Мне нисколечко не хотелось спать — веки как будто кто-то приклеил ко лбу, чтобы они не закрывались. Из окна прямо передо мной открывался живописный вид на океан, а в боковое окошко можно было наблюдать, чем там занимается сосед Генри у себя в комнате. Время от времени он устраивал бесплатные представления. Надо же, как раз когда мне не спится, свету Генри не горит. Так что сегодня я не буду хохотать в подушку, глядя, как Генри прыгает по кровати и исполняет соло на воображаемой гитаре, а также не увижу его эксклюзивного номера в мою честь, во время которого он врубал какую-нибудь оперу и, драматично заламывая руки, гримасничал и «исполнял» арии. Тогда он походил на комика Адама Сэндлера в роли оперного певца.

В животе у меня заурчало. Я запихнула альбом обратно под кровать и спустилась в кухню перекусить чего-нибудь.

Папа сидел за компьютером. В гостиной было бы совсем темно, если бы не включенный монитор компьютера и лунная дорожка в океане за окном. Слышно было, как Кэш бьет хвостом по полу у папиных ног.

Я щелкнула выключателем в кухне.

— Три часа утра. Ты почему не спишь? — спросил папа.

Пискнул компьютер — папе по «аське» пришло сообщение. Он тут же убавил звук.

Мама, наверное слышала, как я прошаркала вниз, потому что она уже стояла за моей спиной.

— Дорогая, что это ты встала?

— Гос-с-споди, просто проголодалась. Чё вы ко мне пристали?

Организм требовал шоколада, и это делало меня раздражительной. Я достала из буфета залежалое печенье с кусочками шоколада «Чипеэхой!». Мама и папа последовали моему примеру и сели за стол. Мама открыла коробку мексиканских чипсов «Доритос», а папа закурил трубку. Таким образом, я попала на индейский совет «пау-вау».

— Как все прошло с Тигом сегодня? — поинтересовалась мама,

Она слала, когда я пришла с работы. Последнее время если мама не ела, она обычно спала.

— Нормально. Трина приехала. Она вроде как тренировать меня собирается.

— Невероятно! — сказала мама.

Взгляду папы стал жестче, но он ничего не сказал. Мама посмотрела на него и сказала:

— Наша девочка станет звездой!

— При условии, что она повысит успеваемость, — добавил папа. — Я рассчитываю, что в этом году результаты будут лучше, чем в прошлом. Уандер, я не шучу.

— Конечно, пап.

— Кого волнуют оценки! Уандер, вполне возможно, станет второй Кайлой!

Мама засмеялась. Понятно, что она шутит, и, я думаю, папа тоже понимал это, но он закричал:

— Ради всего святого, Мари!

Он встал со стула, вышел на улицу и пошел на пляж, захлопнув за собой легкую противомоскитную дверь так сильно, что наверху она сорвалась с петель. Бедный Кэш завыл под папиным компьютерным столом.

Мама разразилась слезами. Опять. Я погладила ее руки, пытаясь успокоить.