Волчья ягода

Глава шестая

1

  — Норма паечка родная — за отсидочку навар,

  А цена твоя такая — рукавичек сорок пар…

Звонок в дверь заставил привычно вздрогнуть. И разозлиться на себя. Идите все лесом, тут картошка горит!

  — …доля бабская такая —

  Кум орет, а ты молчи…

И щелк поворачивающегося ключа. Женька, ты что, одурел? Там же может быть…

Да кто угодно!

В прихожую Зорка метнулась галопом. И всё же успела только к радостному крику Женьки. Воплю:

— Мама! Зор, мама из больницы вернулась! Мамочка!.. Зоринская, ну где ты?!..

Мама. Она была против визитов Зоры в палату. В первый же день велела убираться. Сначала через медсестер, а когда дочь прорвалась сквозь кордон — лично.

Теперь попытается выгнать и из дома? Начнется ад еще и здесь? Опять?

А в глазах будет вечный вопрос: «Почему — Дина? Почему не ты?!»

— Зора! — мать шагнула к ней. — Зоренька!

Что происходит? Зорка не удивилась бы и обманному маневру. Сейчас подкрадется и ножом из-за спины — чирк. И хоть как-то исправлена ошибка судьбы. Лучшей дочери больше нет, но и худшей — не жить. Бедный тогда Женька.

— Мам?.. Мам, ты чего?

Несчастные, больные глаза. Не злые.

Слезы, которых не было, хлынули градом — все и сразу. Будто Зорка и не слишком взрослая…

— Эй, хорэ сырость разводить! — крикнул из кухни спасающий картошку Женька. — Я тоже, может, пореветь хочу… 2

Час ночи, крепкий чай (не стоило бы при шалящем сердце) и разговор. Долгий и тягостный.

— Почему ты не рассказала мне раньше? — мать смотрит пытливо. Обвиняюще. Это — нормально. Привычно уже. Главное — больше не ненавидит. Наверное. — О наркотиках?

— Тебе было не до того. — Вот теперь голову очень хочется опустить. Очень! Потому что здесь мама права. — Мы с Никитой надеялись справиться сами.

В третий раз свистит быстро пустеющий чайник. Спят (или жадно прислушиваются) соседи. За окном, на лавочке догуливают безнадежно опоздавшие к празднику жизни. Застряли в лете, а оно уже прошло. Попрыгунья-стрекоза…

— И раньше вы всегда справлялись, — вздохнула мать. Как же за эти дни постарело и осунулось ее красивое лицо! Раньше Маргарите Антоновой давали лет на десять меньше настоящего возраста. — Я знаю, что как мать я проиграла по всем статьям. Мне еще впору радоваться, что вы с Женей меня не возненавидели. И на дверь не указали.

Летний вечер, белые ночи. Тогда Никита был таким же обиженным и отчаявшимся…

— Мы все наделали много ошибок, — сказал голосом Зоры кто-то другой. Наверное, более взрослый. Или… старый.

— И больше всех — я. Не оправдывай меня, Зора, — качнула головой мать. — Я потеряла двоих детей…

Неправда! Пока еще — только одного! Да что же это?..

— …я еще не совсем пришла в себя. Пойми меня, Зора. Я знаю, ты никогда не считала меня хорошей матерью. У тебя есть право меня ненавидеть. Но…

Всё снова. Слова те же, цель — прежняя. Нет, мама ничего не поняла. Просто нашла другой способ перевалить всё на Зорку.

Половина второго… Увы, время не застревает в лете. Оно уверенно стремится сквозь ледяную осень. Прямо в стылую зиму.

— Мама! Послушай!..

— …но не у каждой матери сын изнасиловал дочь.

Ощутимо веет ледяным сквозняком. От затылка до пяток. И насквозь. До костей и глубже. Промораживает!

За окном — холодная ночь. Рвется в комнату сквозь гнилое окно, мимо еле теплых батарей. Там — холодная ночь, здесь насквозь выстыли сердца.

Зорка резко поднялась, высвобождаясь из материнских объятий. И уже стоя, развернулась. Взглянула сверху вниз:

— Мама, ты что, еще не поняла: Никита — не виноват?! Еще не дошло?! Он не виноват ни в чём! Никита поехал ее спасать, а не насиловать! Спа-сать!

Сколько еще раз придется это повторить? Чтобы хоть кто-то услышал — хоть родная мать!

Да пока голос есть! А потом — будем строчить на листочке! Или на магнитофон запишем.

— Зора, я была в милиции, — тихо и устало ответила мать. — Это ты оглохла и ослепла — и не желаешь слушать никого. Для тебя враги — все, кроме этого подонка! Все врут, один он — невинная овечка!..

— Мама, не смей!

Зорка, прекрати! Мать же совсем недавно из больницы. И в этот раз «скорая» может не успеть. Случайно…

— Зора, экспертиза, анализы, свидетели! Еще скажи, что это всё — подделка.

— Подделка!

И найти бы того, кто ее устроил!

Странно — в квартире не изменилось ничего. Совсем. Будто Никита никуда и не исчезал. Всё на месте. Всё, кроме него!

— Зора, всё против него — абсолютно всё, понимаешь? А что — за?

Правда.

Как в «Джен Эйр»: «Даже если весь мир считает тебя…»

— Я его знаю! Он не виноват. Мама, помоги мне! Пожалуйста…

— Зора, в любом суде всегда найдутся те, кто до последнего кричит: «Он не мог, я его знаю!» Но почему одна из этих дур — моя дочь?! За что именно я такое заслужила?! Почему он тебе дороже всех нас?! Дороже меня, Жени?! Почему ты раз в жизни — только раз! — не можешь думать не только о себе и послушаться меня?! Нельзя же быть настолько упертой эгоисткой! Я же тебя вырастила…

Действительно. Почему бы раз в жизни не побыть законченной сволочью? Ради мамы?

— Дурой и эгоисткой ты меня считала всегда. Считай и дальше. Но Никита — невиновен. Мама, послушай…

— Зора… ты, может, и в упор не видела… но Никите давно нравилась Дина. А она никогда его не замечала, и он злился…

Вранье!.. Мать решила, что так проще заставить Зорку возненавидеть Никиту? Насколько же подленькой дрянью она ее числит!

— Чушь! А даже если и так — это не делает его преступником. Отвергнутая любовь — не повод для ненависти, если ты — нормальный человек. А Никита — нормальный, что бы вы все…

Возьми себя в руки, Зорка!

Подняться. Выключить чайник. Налить себе, матери. Потянуться к заварнику. Спокойно.

— Мам, прости, но ты не права.

Когда мир рушится тебе на плечи — кричать бесполезно. Нужно сохранить выдержку. Она еще понадобится. И нервы — тоже. Хотя бы, чтобы удержать этот мир. Твой.

— Тебе плевать, что он любил не тебя?! — заорала мать. — Плевать, что ты — всего лишь замена? Даже для него? Насколько же низко ты себя ценишь! Впрочем, иного я от тебя никогда и не ждала! Ты всегда была…

Была. И есть. Подумаешь. «Даже если весь мир…»

— Мы сейчас говорим не об этом! Мы говорим о Никите.

— Упертая фанатичка! Ты никого не хочешь слушать. Я — твоя мать, а ты пытаешься вогнать меня в гроб! Тебе плевать, что у меня больное сердце! Да что же ты за тварь такая?! Почему ты хоть раз в жизни не можешь поступить, как нормальная дочь?!

— Я хочу, чтобы невиновный человек вышел на свободу, — устало проговорила Зорка. — Кто там кого любил — разберемся потом.

— Тебе совсем не жаль сестру?! Зачем я тебя родила?! Зачем я растила подобную…

— Мне жаль их обоих. Но Дине уже не помочь, а Никите — можно!

— Зора, — мать вдруг успокоилась, — пусть тебе плевать на Дину и меня. Тебе плевать, что у меня откажет сердце, и я умру. Плевать, что Женя окажется в детдоме, и его там прибьют. В конце концов, он — всего лишь твой брат, а ты с рождения думала только о себе. А потом еще и об этом уроде! Но хочешь ты того или нет — у нас не сажают невиновных. А твой Никита — единственный подозреваемый.

Хороший выбор. Что ни выбери — всё равно будешь дрянью. Кого предпочтешь предать — брата или любимого? Брата. Потому что это — не предательство. Даже если от каждого материнского слова ядовитые иглы пронзают твое черствое, эгоистичное сердце!

— Ты по сестре слезинки не проронила! Какая же ты злобная, бесчувственная дрянь!..

Кстати, о дрянях. Кому выгодно? Кто на самом деле мог убить Дину? Кто подстроил обвинение Никиты? У кого хватило бы денег, связей? Мотива?!

— Это же ее чертов Дима…! — Зорка выругалась, как ни разу прежде. — Козел вонючий! Значит, это он! Скотина! — девушка рванула к компьютеру, залезла в почту… — Ну, заряжайся… Вот! Мама, иди сюда. Тут куча Дининых фоток…

— Зачем?.. — у матери дрогнули губы. — Ты… Ты хочешь вогнать меня в гроб! Даже от тебя я такого не ожидала…

— Затем, что на одной из них Дина снята со своим убийцей!

Все-таки села. И даже вгляделась.

— Зора, с чего ты взяла… Такие милые мальчики… Зачем ты мне всё это показываешь?! Здесь Дина — такая… живая! Я же опять всю ночь не засну! Тебе совсем меня не жаль?! Ты…

— Мам, я понимаю, что Никита для тебя «милым» не был никогда, но, тем не менее, убийца — один из этих «мальчиков». Дина писала, что у этого Димы — крутая родня. Жаль, я письмо не сохранила, черт!.. Ничего, и так помню. И в наше время подкупить кого надо и подделать экспертизу — поверь мне, пара пустяков. А Никиту подставить — проще простого. Он же из деревни — что он там понимает? Этот Дима приучил Динку к наркотикам. А потом допетрил, что ему будет за несовершеннолетнюю, и решил от нее избавиться.

— Зора!

— Прости, мама… Но когда мы говорили о Никите — ты терминов не выбирала. Какие еще аргументы?

— Свидетельство моей сестры, — устало проронила мать. Даже почти без вызова. — Или ее тоже подкупили?

Тетю Тамару? Мда. С ее-то описанным Динкой коттеджиком. Двухэтажным. На восемь комнат.

— А ты ей доверяешь? — усмехнулась Зора. Или кто-то другой вместо нее. Тот самый — взрослый и даже старый.

Мать резко отхлебнула многовато. Закашлялась.

— Не слишком. Но больше, чем тебе, и тем более — твоему уголовнику. Ты не любишь, когда тебе говорят правду, Зора, но таких, как ты — еще поискать…

— Мама, черт побери! На секунду отвлекись от того, что Никита тебе не нравится. И что тебе не нравлюсь я. Подумай, у кого реально были и причина, и повод? Мам, неужели только из-за твоей нелюбви к Никите и ко мне настоящий убийца Дины останется гулять на свободе?!

— Ты права.

— Что?.. — Таким темпами — это у Зорки сейчас сердце откажет. Или это крепкого чая на сегодня — многовато?

— Ты права. Надо разобраться. Никита — не подарок, но если Дину убил не он… Зора… сейчас ты меня возненавидишь.

Что еще?!

— Говори, — почти прошептала дочь.

— У меня брали показания. И я дала Никите плохую характеристику. И тебе — тоже. Я сказала, что ты… не слишком умна и легко можешь соврать. И что… от Никиты можно ждать всего, и меня всегда пугали ваши отношения. И еще что-то… не помню. Но это же — правда. Никита всегда был угрюмым, злым, а ты — со странностями. Вечно сидела за книгами, когда все нормальные девочки…

Зорка прикрыла лицо руками. Кричать — поздно. Надо думать, как исправить.

— Мам, ты можешь ради меня еще раз сходить в милицию? Можешь дать другие показания?

— А как я объясню, почему сначала говорила иначе? Как мне в глаза…

— Мама, ты не поняла? Никиту могут посадить, потому что тебе стыдно признаться во вранье! Измени показания, пожалуйста! Если еще не поздно. Иначе… — Слез действительно больше нет. Теперь уже — окончательно. Глаза сухи настолько, что болят. Бывает ли больно выжженной пустыне? — Я действительно тебя возненавижу.3

Кто орет?!

Мобильник высветил три минуты четвертого. Глубокая ночь. Даже с улицы — ни звука. Одни уже улеглись, другие — не успели вскочить «за ещём».

Тогда откуда крик? Из коридора?!