Волчья ягода
- Автор: Ольга Ружникова
- Жанр: Любовные романы
Читать книгу "Волчья ягода"
Глава восьмая
Эту дорогу прозвали «Трассой Смерти» вовсе не за нынешнее состояние — хоть оно и холмистое, и разбитое, и временами скользкое. Да и проходит она местами над самым озером, неудачно соскользни — и всё. Название ускоренного пути в северную столицу как-то связано со Второй Мировой… но Зорку всегда больше интересовал девятнадцатый век. Балы, приемы, французский язык. Все — вежливые, и никто не кроет матом.
Справа — Женька, на переднем сиденье — мама, в багажнике — вещи (по минимуму) и подарки тете Тамаре, Виталику и Аньке. Как подозревала Зорка — не особо им интересные. И слишком дешевые. От таких даже Динка бы нос скривила. Но денег толком не осталось.
Тетка со скрипом, но действительно согласилась приютить бедную родню. Правда, «совсем ненадолго». Наверное, в ее восьмикомнатном коттедже гости займут слишком большую и самую нужную комнату.
Водила мчит не то чтобы слишком быстро. Просто Зорка редко ездила на авто, да и нервы ни к черту. Зато Женька — в восторге. И от их «тачки» («Жигуль» — ничего особенного, но цвет прикольный, и гонит хорошо»), и от неуклонно следующей за ними серой («шикарная тойота, класс!»).
Лучше бы эта «шикарная» чуть подотстала! Впереди — тот самый поворот, где в прошлом году мужик навернулся. Вместе с семьей. Никого не спасли.
Впереди слева сверкнула гладь озера, справа — черные копья елей. Узенькая дорожка жмется к хмурой стене леса.
Зорка стиснула кулаки. Всего несколько минут… ну ладно, пятнадцать — и всё будет позади! Ездят же здесь люди — и ничего. Почти все выживают. Небось бакланов не боялась!
Не боялась. Потому что там всё было ясно — ты дашь в морду или тебе. А из взорвавшихся машин только в кино выбираются.
Нет, не успеет взорваться — внизу озеро, вода не горит.
А тонуть в заклинившей кабине — тоже очень приятно! Разве что пассажиры «тойоты» помогут. Если успеют. И если…
Сонное осеннее озеро зловеще темнеет слева, деревья чернеют справа. Всего несколько километров…
Какое пронзительно-синее небо в окне! Такое яркое — для поздней осени…
Куда этот придурок?.. Он что — обкурился? Нормально же ехал…
Назад! Сейчас остановится… Должен остановиться… Давай же!
Вот сейчас… Сейчас же!..
Серый корпус «тойоты» догнал их в мгновение ока, водила «Жигуля» запоздало газанул вперед. Не успел.
Женька замер на сиденье, зачарованно глядя назад. Расширенными ужасом глазами.
Близко-близко тонированные стекла врага — за ними не видно ничего. У смерти нет лица…
Глухой удар в багажник.
Мир возвращается медленно. Сначала — болью и тяжестью собственного тела. Потом — дурнотой. И напоследок — голосами и лицами.
— С возвращением! — неопрятная хмурая бабка расчесывает волосы. Сбрасывает лишние на пол. Недовольно отряхивает застиранное платье. — Повезло тебе, девка.
— В чём? — Голова не работает.
Ясно, что «тойота» не примерещилась. Но думать об этом сил нет. Их вообще нет — ни на что.
— А потому, что лежала ты, милая моя, сначала на «колбасе» — в коридоре то бишь. А потом место освободилось — и тебя сюда. А сначала хотели пенсионерку вроде меня, да она до утра не дотянула.
Девушка тоскливо огляделась. Серый потолок, серые стены, огромное серое окно с серой хмарью за ним. Палата на семь человек. Еще три бабули, женщина под капельницей, очень полная дама лет под пятьдесят и Зорка. Здравствуй, новая тусовка по интересам. Век бы тебя не видать.
— Ты угодила в аварию, — с видимым удовольствием продолжила разговорчивая бабушка. — Эй, да ты хоть себя-то помнишь?
Забудешь такое!
— Где Женька? — опомнилась девушка. — Где мой брат?! Он со мной в машине был…
— Живой, в соседней палате лежит. Поправляется уже небось. Ему сразу место нашли — ребятенок же все-таки. Его и вытащили первым.
Облегчение едва не остановило сердце. И разом лишило сил.
— А мама? — торопливо продолжила девушка.
Точно — последняя дрянь. О матери даже не сразу вспомнила!
— Ох, а шофера-то вашего покалечило… — с видимым удовольствием продолжила старушка.
— А мама?
Ясно, что шофер — тоже человек, но ему Зорка уж точно ничем не поможет. И на него ужаса уже не осталось…
— Ты бы у врача спросила! — недовольно поморщилась дама. С явной неприязнью на лице. То ли к Зорке, то ли к больнице, а может — ко всему полному несправедливости миру. Несправедливости конкретно к ней. Все прочие, без сомнения, получают то, что заслужили. «Колбасу» или «не дотягивают». А вот дама здесь случайно…
Их пытались убить!
А чего удивляться? Динку не только пытались. А Никиту засадили на целую вечность. В ад. Ни за что, ни про что.
— Ногу твой брательник то ли вывихнул, то ли сломал, — продолжила старушка. — Врач сказал, ерунда — недели через три уже ходить будет.
Значит — точно не перелом. Всё в порядке! Хоть это.
— На молодых быстро заживает. Вот у меня вся нога поломатая… — радостно переключилась на себя любимую бабуля.
— Светлова? — молодая санитарка — лет на пять старше Зорки — замерла на пороге. Хмуро покосилась в сторону дамы. Нашла глазами новенькую. — Очнулась? Вот и хорошо. Тебе лекарство пить пора.
— А вон ей не пора капельницу снимать? — бойкая бабуля махнула рукой на лежачую.
— Точно — пора! — подскочила санитарка, схватилась за катетер. — Лекарство на исходе. Что ж не зовете-то никто?
— Так у меня нога-то — вся поломатая. Не могу я ходить-то… А она, — на даму, — не идет.
А всем прочим — плевать. Впрочем, даме — тоже.
— У меня больное сердце, — поджала та губы. — Мне волноваться нельзя. В палате есть молодежь, вот пусть и…
Санитарка вспомнила о «молодежи» — обернулась вновь:
— Светлова, таблетки на тумбочке — пей.
На тумбочке. Обшарпанной, как в Марининой квартире. А вода?
— В каком состоянии моя мама? — осмелилась Зорка.
И сердце почему-то застучало громче. Хоть у нее оно и здоровое. Или просто наглости меньше. А заодно и уверенности.
— Понятия не имею. Врач придет — к нему все вопросы. Пей спокойно — это не снотворное.
Бабуля протягивает свою чашку. Тоже — будто у Марины одолжила. А последний раз мыла — пару лет назад.
Ладно, дареной чашке… Любезно одолженной.
А что, кстати, с ней самой? Зорка наконец села. Руки-ноги — целы. Прочие кости — тоже.
Похоже, отделалась сотрясением мозга. А так как мозгов у нее, говорят, и так не было…
Ладно, сейчас выясним. Девушка нехотя проглотила таблетку, запила из подозрительной чашки. Состояние — как после часа на карусели, но стены не шатаются. Дойдем! «Доползем ли, долетим ли…»
Вот черт! Ее не просто уложили — еще и раздели до белья. Ладно хоть оно — новое. Если бы еще и застиранное, как халат той бабули…
Нашла, о чём беспокоиться!
— Где моя одежда? — И голова враз закружилась втрое злее.
А стены вспомнили, что стоят ровно непростительно долго.
— Понятия не имею, — уже суше повторила санитарка. Явно вообще жалея, что заглянула.
— Вот, возьми мой халат, — вмешалась вторая бабуля. — Запасной. Мы обе — худые, влезешь.
Не только влезла — утонула. Потому как халат — размера на три больше, а бабушка дистрофик — только в собственном воображении. Мама тоже себя любит причислять — только к интеллигенции. Потому что закончила первый курс техникума и иногда читала книги. Раз в месяц примерно — под настроение. Любовные романы обычно. В городке, где чаще читают лишь учителя, — действительно достижение.
Ровный ряд кабинетов. Пост медсестер (или санитарок?) с яркими журнальчиками. Глянцевыми.
Эти вряд ли что знают и вряд ли вообще станут вдумываться.
А вот и ординаторская.
— Я — Светлова… Зорина Владимировна.
Хмурый взгляд пожилого врача ясно показал, насколько «Владимировной» он ее считает. И насколько ужасно сидит бабкин халат. И когда его в последний раз стирали. И насколько качественно.
— Что вы хотели? — Голос эскулапа вполне может работать холодильником. Взгляд из-под роговых очков — тоже. И нетерпеливое постукивание пальцев.
— Я хочу узнать, в какой палате моя мать, Антонова Маргарита Викторовна?
Судя по глазам — с радостью изрек бы: «В морге». Просто чтобы поставить зарвавшуюся нахалку на место.
— К ней нельзя — она в тяжелом состоянии, — отрезал врач.
Хоть вообще ответил!
Жива! А… насколько?
— Что с ней? — Почему в драке Зорка без проблем лезет напролом, а сейчас так постыдно дрогнул голос? Почему он вечно дрожит так не вовремя? — Что именно?
— Физически — в порядке, руки-ноги целы. — Теперь в голосе — не только лед. Еще и одолжение. Так говорила учительница математики, прежде работавшая в школе для умственно отсталых.
Впрочем, она всегда подчеркивала, что «разницы нет». Просто «вам всем» еще диагноз не поставлен.
— Вы не договариваете, — решилась продолжить Зорка.
Эскулап явно поколебался, не выдворить ли ее вон. И… не выдворил. Засомневался, что в одиночку сумеет? Вдруг она — не настолько больна?
— Сильное сотрясение мозга, обширная травма. Это вызвало определенные повреждения нервных центров.
— Чем это грозит?
— При надлежащем уходе заболевание, возможно, с годами излечимо. Тем более что вопрос о переводе в соответствующее заведение уже решается.
— Каком переводе?! — Страх перед врачом исчезает по капле. Сметенный более сильным. И жутким. — И что именно с ней произошло? Мне из вас клещами каждое слово вытягивать?
Светило медицины вновь удостоил тупую собеседницу презрительным взглядом:
— Зорина… Владимировна, ваша мать сошла с ума. И должна находиться в соответствующем месте. Для таких, как она. На попечении государства. Раз уж ее родственники не собираются о ней заботиться. Еще вопросы есть?
Что? Что он несет? Он думает, Зорка — последняя дрянь?! Да какая разница, что он там думает, что они все думают…
— Почему? Я собираюсь…
— Светлова Зорина Владимировна, полных пятнадцати лет от роду, мне напомнить вам законодательство Российской Федерации? Вы не можете заботиться ни о ком. Вам самой будет назначен опекун, ваш брат будет воспитываться в детском доме, а мать — лечиться в психиатрической больнице. По достижении восемнадцати лет вы можете попытаться изменить текущее положение дел. И если соответствующие органы сочтут вас в состоянии…
— То есть моя мама попадет туда, где больные умирают с голоду, и их обкалывают неизвестно чем, а Женька угодит в детскую тюрьму, только потому, что мне нет восемнадцати?
— Именно так. А сейчас — извините, у меня еще есть на сегодня дела. Если вы не в курсе, то юридические консультации — не мой профиль. Я, видите ли, врач.
— А что лично я могу сделать?
— Выйти, закрыть за собой дверь и оставить меня в покое. Желательно выписаться отсюда поскорее. И больше здесь не появляться.
Зорка так и сделала — по крайней мере, первую часть. И в дверях едва не столкнулась с другим светилом с белом халате — уже женского пола. Врач или медсестра — не разберешь. Все они тут на одну… морду.
— Это что такое было? — донеслось сквозь неплотно прикрытую дверь.
— Это была девочка из поколения «пепси». — Можно даже представить, как он пожимает плечами. — Судя по одежде — из неблагополучной семьи. Очень неблагополучной. На редкость наглая и дурно воспитанная. Почему-то для всей страны российские детские дома и больницы — достаточно хороши, а вот для ее родственников…