Группа дополнительных занятий

Гимнастические упражнения следующим занятием, однако, портили картину. После них всегда слабость, и есть хочется еще больше. Элин шла к раздевалкам безо всякого желания, и раздумывала, как бы сказаться в очередной раз больной. Но и в прошлый раз госпожа медик поверила ей с трудом, хотя тогда Элин в самом деле было дурно. Она сжала зубы, зацепила лямку ранца за крючок, поставила ботинки к стене и ушла за одну из драных и зашитых нитками не в тон ширм. Натянула гимнастические брюки и короткую шелковую юбку сверху, влезла в блузку простого фасона, зашнуровала мягкие туфли. Мерку для всей формы, и для занятий гимнастикой тоже, снимали сразу, и тогда же нашивали эмблемы. Элин пригладила рукав, проверяя, не слишком ли заметно. По крайней мере, форма сидела, в отличие от брюк, внутри которых болталась Резель, как одинокая роза в вазоне, или от рубахи с завязками, которая была Конле до колена, и она теперь подворачивала ее и запихивала за пояс.

Господин Борбей подгонял их окриками. Элин втянула голову в плечи, сбежала со ступеней на дорожку и скрылась за Орифией (на которой все так удачно сидело, словно подгоняла модистка), но господин Борбей, наставник в гимнастике и в спасении и вспоможении дважды в месяц, увидел ее и сказал собрать волосы. Элин вздохнула, достала из-за пояса приготовленную ленту. Он каждый раз ловил ее, и каждый раз она надеялась, что пронесет.

И конечно, на нее сразу стали пялиться.

Они отошли с дорожки на траву, господин Борбей пригладил усы и прикрикнул куда-то в сторону. Из-за корпуса практических учений и изысканий потянулись мальчишки, на ходу туша окурки о подошвы и в пальцах. На рубахе Ферика красовалась вышивка, Элин прищурилась, разглядывая. Новенький тоже был тут, в таком же мешковатом в одних местах и узком в других, словно с чужого плеча, как брат с сестрою, крутил на запястье браслет и молчал. Волосы тоже собрал, и Элин подумала: брат мой по несчастью. У новенького сильно торчали уши.

Живот побаливал, и руки и ноги успели онеметь от холода. Элин напрягалась, слушая короткую и емкую речь господина Борбея, которая сводилась к тому, что он сейчас будет курить, а они будут бегать, и чем быстрее они нарежут десять кругов вокруг здания и помашут руками в виде физической подготовки, тем скорее все пойдут внутрь. На этом господин Борбей сел достал из-за пазухи газету, зажал под мышкой, достал следом портсигар, прикурил от пальца и сказал: вперед, вперед, мне незачетов не жалко.

Гимнастические упражнения не шли в минимальный аттестат, но шли в любой другой, какую бы профессию несчастный пленник «лесопилки» ни намерился получить. Элин пристроилась следом за Резелью и побежала сбоку от грязной тропы, огибавшей здание. Мальчишки были уже впереди, над головами висел дым. Их и собственный топот отдавался Элин в уши и голову, было шумно от крови и зарысившего сердца. Она склонила голову, так остановилось легче, а, завернув за угол, пошла шагом. Остальные тоже притормозили и шли мимо грядок и компостных куч, словно на прогулке.

– Наверное, едят вот это, – сказала Орифия, мотнула головой, качнув толстой косой, – мусор, отходы, и вырастают здоровенные. Собаки. Здесь же растят все на магии. Серьезно, вот такая! – она снова показала.

Кенан обернулся и сказал через папироску:

– А вот брешешь.

– А вот нет.

Элин сделалось нехорошо от дыма, закололо в боку, и она на секунду остановилась. Голову повело. Элин сжала зубы. Рук и ног она почти не чувствовала, но на таком холоде и во влаге после ночного дождя...

Голоса были совсем далеко, хотя Элин видела спины. Они зашли на второй круг. Господин Борбей почитывал газету. Элин сглатывала набежавшую вдруг слюну и покрывалась потом. Повело в сторону, она, сердясь на себя за слабость, поднажала и не стала замедлять бега за зданием, а обогнала Резель и Орифию, но тут вдруг стало тепло и легко, и спины впереди размазались и погасли.

...– дела, ваши, бабские?

Живота что-то коснулось.

– Не похоже.

Голосов было два.

– Делай что-нибудь тогда, раз ты такой умелец, – присоединился третий, девичий.

Элин приоткрыла глаза. Веки поднялись с трудом.

– Вот, работает! – сказал прямо в лицо Ферик. Элин попыталась отстраниться, но за голову ее что-то держало. Элин завозилась. Ферик убрал руки с висков, сел на пятки.

Все на нее смотрели. Ферик на коленях на земле, остальные – склонились, как над препаратом на лабораторной. Элин закрыла правый глаз и прикрыла щеку рукой. Попыталась встать. Ноги не послушались, и она шлепнулась обратно на ящик. Грязная форма липла к коленям, рукам и боку.

– Живая? – спросила Конла.

Элин тихонько кивнула.

– Ваша тонкая натура не выдержала упражнений на воздухе? – спросила Орифия. Резель ткнула ее локтем в бок.

Элин подобрала колени, сделала осторожный вдох. Снова повело, мир шатнулся. Ее придержало несколько рук.

– Ну тихо, тихо ты, – сказал Кенан. – Натурально, может, где-то кровь? – Он принюхался, его сестра тоже. – Бледная, как конец всему.

Элин тихо сказала:

– Нет.

– Болеете, мефрау? – спросил Нейл сквозь ладонь.

– Ничем таким, о чем я была бы осведомлена, – сказала Элин. Голос был хриплый и не слушался. Она оттолкнулась от ящика и встала. Переждала, пока мир перестанет качаться. Не стала сбрасывать поддерживающие руки, просто шагнула прочь от их прикосновения, прошла медленно между гряд, куда ее, судя по всему, отволокли с тропы. Грязная форма холодила. Элин начала дрожать.

Они шли вокруг, не обгоняли и не отставали. Больше не касались.

– Сожалею, что задержала вас, – сказала Элин, ни на кого не глядя.

– А и черт бы с ним, – сказала Конла, – как будто никому не срать, за сколько мы это пробежим.

Компания согласилась, что, наверное, срать, подвела Элин к господину Борбею и сказала: вот, упала, ужасный кошмар, женские дела, отпустите ко врачу. Элин опускала глаза и не возражала: возможно, так будет быстрее. Господин Борбей захрустел газетой и сказал: валите. Эй, куда все? Один сопровождающий, остальные займитесь чем-нибудь.

Ко врачу Элин не пошла, а сопровождающая ее Резель не настояла, сидела на лавке, пока Элин, подрагивая, обтиралась смоченным в тазу полотенцем, и один раз придержала под локоть, когда она, наклонясь зашнуровать ботинки, чуть не завалилась вперед. Отпустила, встала и, Элин показалось, ушла, но вернулась скоро, протянула тряпичный маленький сверток. Элин деревянно взяла. Резель села на лавку рядом.

– Совсем пусто, да?

Элин развернула сверток непослушными пальцами. Долго смотрела на хлеб и половинку лука, пока глаза не заслезились.

Прикрыла тряпицей и сказала:

– Благодарю, но это незачем.

– Надо сахару, – сказала Резель, словно не слышала, – и горячего. И супу. А потом каши... от хлеба может скрутить, но ты попробуй потихоньку.

– Право, это лишнее.

– Никто, наверное, про тебя это и не подумал, – сказала Резель, приподнялась, села на ладони. – Ты такая вся... ну, одеваешься там хорошо и выражаешься. Но я-то знаю, как выглядят такие «болезни», – она подняла глаза к разводам на потолке на последнем слове. – У нас была пара очень тугих лет. Зим. Зимой особенно, – она передернула плечами. – Холод, нужны дрова сначала, а потом на остальное, бывало, и не оставалось.

Элин поймала себя на том, что жует. Хлеба осталась только половина. Она спихнула сверток с коленей на лавку и постаралась не двигать челюстью слишком явно.

Резель вытянула ноги и качала туфлями в грязи.

Живот схватило, Элин скрючилась. Резель погладила ее по спине, и гладила, пока не ввалились в раздевалку девушки. Тогда Резель встала, незаметно подобрала сверток, и, ни слова никому не сказав, принялась раздеваться.

К середине следующего занятия живот отпустило, Элин смогла сесть прямо, и профессор Келемен перестал на нее коситься. На нее опять не глядели. И это было прекрасно.

Домой она шла без спеху, потому что от быстрого шага заходилось сердце, и грызла яблочко. Добравшись, уронила ранец прямо на пол, пила и пила воду, а потом, булькнув внутренностями, повалилась на кровать.

А утром снова была первой у аудитории некромантии. Воспитанники другого класса, ожидавшие занятия, поглядывали на нее, и еще внимательнее, когда подошел профессор Коппенс, и Элин попросилась войти с ним.

– Я что-то путаю, вам изменили расписание? – спросил он, разматывая шарф.

Элин молчала и втягивала носом воздух, обещая себе на следующем вздохе решиться. Скрипела ручка ранца в ее ладонях. Профессор охлопывал себя по карманам, потом выложил на стол длинный футляр, стряхнул куртку.

– Помогите мне, – сказала Элин едва слышно. – Прошу вас. Если... если предложение еще в силе.

– Я сегодня же поговорю с Марлен. Или завтра. – Профессор Коппенс клацнул застежками портфеля, вынул сброшюрованную стопку бумаг. – Ты кто? Какое направление?

– Поиск, – сказала Элин, сообразив. – Теория поиска.

– Поиск – это хорошо, – сказал профессор Коппенс. – Не у всех есть талант. Как средний балл, ничего? Ну вот и отлично, я поговорю с ответственными, – он заговорил, растягивая слова, что-то искал в бумагах, – лицами, не волнуйся.

– Благодарю, – сказала Элин тихо. – Спасибо вам.

Профессор Коппенс оторвался от бумаг, сказал:

– Что-то ты какая-то бледная. – Он вынул из воздуха, как умел, яблоко, бросил ей. – Полезно для железа. И позови там моих, ладно?

Элин сделала книксен.

Яблоко съела сразу же, огрызок завернула в испорченный тетрадный лист и спрятала в ранец. Потом передумала, сунула в карман. Ранец был тяжкий, Элин тащила его, словно ведро воды на второй этаж.

Записку она приготовила дома, и в первый же момент, когда на последнем занятии профессор Иллеш отвернулся к доске, потянулась через проход и бросила ее на парту брата с сестрой. Краем глаза наблюдала, как Конла ее разворачивает, а читают они вместе. И тут же уставились – оба. Элин зачесала волосы на глаз. Быстро обернулась, бросила такую же записку на парту сзади себя, и уже не видела, как Резель читает, а только слышала шорох.

Собрались они под доской с объявлениями, напротив библиотечной двери.

– Серьезно? – спросила Конла.

Элин раскрыла ранец, наполовину вынула оттуда учебник по развеиванию чар. Повернулась боком к двери, показала.

– Там есть столы, можно спокойно сесть. Интересуетесь?

Кенан сказал весомое «ну епт» и первым ворвался в библиотеку, сестра и Резель за ним. Застыли рядом с полками с философскими трудами, которые никто не брал, потому что философию отменили в училищах десять лет назад. Элин провела компанию в угол, под сень лампы. Кенан взялся за край стола, пошатал.

Элин выложила учебник на стол и хотела было уйти посидеть к полкам с романами, но стол шатался, стульев было меньше, чем людей, всякий рвался переписывать первым, и пришлось участвовать порядка ради.