Лихой ветер

Но Меламори скрываться не собиралась. Это было бы, как минимум, нечестно. Холодными, сразу замерзшими на ветру пальцами, она кое-как пригладила растрепавшиеся волосы и заколола их в пучок. Вскинула подбородок.

— Я только сегодня узнала, что это был… ты.

Добавлять что-нибудь вроде «прости» или «я не хотела» было бессмысленно.

— А я не так уж давно смог обнаружить, кто ты, — словоохотливо сообщил ветер голосом Лойсо. — Леди Меламори Блимм, Мастер Преследования Затаившихся и Бегущих, дочка Корвы Блимма из Семилистника. Да ещё и в подчинённых у Кеттарийца(8). Когда он изгнал меня из нашего Мира, ты ещё даже не родилась… Иначе я бы позаботился, чтобы всё сложилось по-другому.

Он не угрожал, просто констатировал. Не было смысла угрожать. И Меламори понимала, что, не родись она уже после принятия Кодекса Хрембера(9), Лойсо отыскал бы её — и вряд ли от дома Блиммов остался бы даже пепел.

Ехо. Давным-давно, на заре Эпохи Орденов

Началось лето, жаркое и бестолковое, от которого мелел Хурон, а в воздухе плыли приторно-сладкие запахи цветов. Лойсо давно забыл про свою тоску, пристрастившись к управлению сновидениями. Раз или два он наведывался даже в сны его Величества, но сонные телохранители отгоняли его — и Лойсо уходил, посмеиваясь. Он не хотел устроить ничего опасного — только проверить свою силу и убедиться, что в следующий раз ни голос, ни тело ему не откажут. Лойсо был твёрдо уверен, что теперь сможет заговорить с незнакомкой из сна, и что ей придётся ему ответить. Но сны нравились ему и сами по себе. Впервые он почувствовал что-то, напоминающее призвание, занялся тем, чем действительно хотел заниматься. А ещё он научился летать, проверяя, правда ли это «почти невозможно». Оказалось — сложно, сложнее всего, что он делал до сих пор, но — оно того стоило.

Лойсо с нетерпением ждал, когда же она приснится ему снова. Но «звёздная гостья» почему-то не появлялась. Её образ то и дело вторгался в его мысли, с каждым днём всё сильнее. Лойсо как будто чего-то не хватало. А ведь они даже не были знакомы по-настоящему.

Только когда воды Хурона понесли первые жёлтые листья, а Лойсо вернулся на студенческую скамью Высшей Школы Холоми, она приснилась ему снова. В ту ночь он заснул прямо на книге, посвящённой магии грибов-оборотней.

Шум крыльев большой птицы. Темнота. Знакомый силуэт в сине-звёздном лоохи.

Он поднялся с конспектов, потирая затёкшую шею, и хотел сказать просто «Привет», но вырвалось совсем другое:

— Я так по тебе скучал.

Он не помнил, чтобы она после этого заплакала, но помнил, что у её губ — холодных и твёрдых, будто у ожившей мраморной статуи, — был привкус соли.

— Ты меня помнишь? — раз за разом лихорадочно шептала она. — Ты меня помнишь! Наконец-то. Я думала, что никогда больше тебя не увижу. Я так старалась пробиться — и ничего. Совсем ничего. Только какие-то обрывки. Ты спал, как мёртвый. Не шевелился, не дышал… Я думала, что опоздала…

После стольких месяцев молчания, она тараторила, тормошила его, покрывала его лицо и шею быстрыми, тревожными поцелуями.

— Конечно, я тебя помню, — улыбнулся Лойсо, зарываясь носом в душистые чёрные волосы «звёздной девушки». — Ты снилась мне с самой весны.

И потянул было её к себе, но она — к его разочарованию — отпрянула.

— И всё? — взгляд серых глаз снова сделался тревожным. — Ты… ты знаешь, кто я? Как меня зовут?

Она практически тормошила его за плечи — для такой маленькой и худенькой девушки, руки у неё были очень сильными — и Лойсо даже смутился от её напора, чего никогда не случалось с ним прежде. Он чуть было не выпалил «ты — Магия», но отчего-то прикусил язык. Внезапно это показалось неуместным, как и разыграть, будто он помнит, кто она. Впрочем, почему «разыграть»? Ему действительно казалось, что они где-то виделись раньше. Что они как-то связаны, вот только как?

Вместо этого Лойсо сказал правду:

— Нет, я не помню твоего имени. Но у меня вот здесь, — он сжал ладонями виски, — здесь есть какое-то зудящее чувство, словно… как слово, которое вертится на языке. Будто я должен помнить и вот-вот смогу, но…

Он замолчал, не зная, что ещё добавить, а она расплакалась. Теперь он видел её слёзы, и они тоже сверкали, как звёзды. Как падающие звёзды в тишине ночи. Она сжала его руки в своих и поцеловала каждую костяшку.

— Ты вспомнишь, — прошептала она с такой безумной уверенностью, что Лойсо и вправду поверил ей. — Это проклятое место виновато, Тихий город, или как там его… Но ты вспомнишь. Я тебе помогу. Я расскажу тебе всё-всё-всё — и тогда мы сможем отсюда уйти. Ты ведь пойдёшь со мной?

— Куда угодно, — прошептал Лойсо в ответ. И проснулся, моментально осознав, что сказал чистую правду. Никогда раньше ему не приходила в голову идея уйти из Ехо в какой-то другой Мир. Но если с ней — то не всё ли равно?

Шамхум. Городской парк

— А теперь ты убьёшь меня? — напрямую спросила Меламори.

— А надо? — прошелестело над самым её ухом.

Складки одежды будто гладила невидимая рука. Легчайшее дуновение заставило волоски на шее встать дыбом. Сердце забилось чаще и мучительнее, как будто пыталось бежать наперегонки с рассудком.

— Ты должен быть на меня зол.

— Я никому ничего не должен. И злости в том числе. Но знаешь…

Теперь ощущение осязания сделалось сильнее. Это были руки, самые настоящие, большие и тяжёлые мужские руки на её плечах.

— Я хотел тебя убить. Когда я стал… «лихим ветром»(10), — он рассмеялся, и она ощутила его дыхание, — я увидел всё. Что было, что будет, что могло быть. Каждую травинку, каждый танец, каждый блик солнца. И я мог быть везде. Я видел тебя в колыбели, следил за твоими первыми шагами, стоял за твоим плечом, когда ты пришла на собеседование к Кеттарийцу — такая взволнованная и гордая, что обвела родителей вокруг пальца…

Он вздохнул, и сердце Меламори снова пропустило удар. Впрочем, оно и так билось хаотически, не разбирая ритма, будто кто-то запустил пригоршню металлических шариков в трубу, и теперь они отскакивали от стенок, выдавая вместо пульса тёмные магистры знают что.

— Но вряд ли я теперь смогу кого-нибудь убить. Потому что теперь я знаю, что они все настоящие. И я тоже настоящий.

Он развернул её к себе. Чёрные глаза, что она помнила. Лицо, что она считала принадлежащим другому. И волосы — белые как морская пена.

Против воли, это пересилило страх. Она протянула руку и дотронулась до его головы.

— Давно?

Сильные колдуны не седеют. Если только не испытают какое-то совсем уж нечеловеческое горе.

— Ты знаешь.

Ехо. Давным-давно, на заре Эпохи Орденов

Она рассказывала ему тысячи вещей. И ни в одной он не узнавал себя. Вначале. Но очень скоро Лойсо начинало казаться, что он почти может «вспомнить».

Что он сильный маг, но мечтательный и рассеянный.

— Сильнее многих, может быть, кроме сэра Джуффина, — сказала она.

— А кто такой сэр Джуффин? — непонимающе нахмурился Лойсо.

— О… — странно улыбнулась она. — Джуффин — это просто Джуффин. Мне кажется, его вообще никто не может победить. Он отовсюду выкрутится и всех перехитрит.

Лойсо тогда не понравилось, с какой уверенностью она говорила. Вообще сама мысль, что эта девушка могла восхищаться кем-то ещё — пусть даже безобидно — была ему неприятна. Но он запомнил это имя.

Своего ночная гостья, разумеется, не сказала: никто во сне не должен называть себя, иначе сон прервётся. Только другой может позвать сновидца по имени и так вытащить в свою реальность, а значит — пока он не вспомнит, как её зовут, она не сможет с ним остаться.

Лойсо жил от ночи до ночи, заполняя пространство между ними мечтами. Успеваемость его не ухудшилась: к тому времени он вообще мог бы не слушать лекции и всё равно быть лучшим студентом курса — но мыслями он был далеко.

О плохом она старалась не говорить, но всё же в её речи то и дело проскальзывали намёки, что место, откуда Лойсо родом, — скверное. Что ему там никогда не нравилось, что пару раз он даже в шутку призывал на свой родной мир всяческие кары и говорил, что, не будь его, — Вселенная ничего не потеряла бы.

Лойсо и вправду иногда вдруг ловил в Ехо и его жителях нечто неприятное. Они были слишком говорливы, прожорливы, обожали сплетни и шумели, как стая галок. Иногда, когда он выходил утром на улицу, покачиваясь от недосыпа (а сон с такими «плотными» сновидениями отдыхом не был — скорее уж от него потом надо было отдыхать), тысячи голосов били по ушам в какофонии, солнце казалось слишком ярким, прохожие — неповоротливыми и идущими как будто специально так, чтобы Лойсо было неудобно. Раз заметив, он теперь больше не мог от этого отвлечься, и раздражение нарастало с каждым днём. Проходя мимо трактиров, Лойсо вспоминал, как его «звёздная девушка» со смехом рассказывала, будто однажды он, Лойсо, во сне поджёг «Джубатыкскую пьянь», потому что ему это заведение не нравилось(11). Пожалуй, он был почти готов повторить этот подвиг, только теперь уже не во сне, а наяву. Сновидения Лойсо были нужны для другого.

Шамхум. Городской парк

— Когда я узнал, что Кеттарийца на самом деле зовут Джуффин, то понял, что мне несдобровать. С любым другим я бы сразу полез в драку, а от него бегал почти два года. И всё равно он меня поймал, да ещё и магию применил на одну ступеньку выше предела. Значит, он и правда оказался сильнее.

Он посмотрел на неё сверху вниз, провёл ладонью по её щеке:

— Выходит, это ты написала мою жизнь.

— А ты написал мою, — Меламори вырвалась из его хватки, незаметно перешедшей в объятия, и резко отвернулась. — Я с детства боялась. Не новой войны Орденов, не конца света, а Лойсо Пондохвы. Отец потешался надо мной, говорил, что в детстве я всё время твердила, будто Пондохва за мной наблюдает. «Мания величия, достойная Блиммов», — процитировала она нараспев. — А оказалось, это было правдой. Ты за мной наблюдал. Всё это время.

Глаза Лойсо сузились. Он улыбнулся, но не сказать, чтобы это была приятная улыбка. Меламори вдруг пришло в голову, что Макса с такой усмешкой она даже в страшном сне представить не могла.

— Только глупец ничего не боится. Я в детстве боялся всего, и это давало мне силы. Только тот, кто ощущает пустоту под ногами, начинает заполнять её знаниями… А вообще, — резко оборвал он сам себя, — маленький детский страх против жизни в иллюзии — не дороговато ли? Ни на одном рынке по такому курсу меняться не станут, так, Меламори?! Я, может быть, чуть-чуть отравил кровь твоей жизни, но ты мою убила.

Ехо. Давным-давно, на заре Эпохи Орденов

— Давай я просто угадаю по частям. Загадки — нормальная вещь для сна, верно? Ты можешь сочинить ребус, и я по буквам узнаю твоё имя, ни о чём не спрашивая. А?

— Ты же знаешь, что это так не работает, — насупилась она.

— Или… — он улыбнулся. — Давай я к тебе приду. Ты же знаешь моё имя, правда?

— Вот только не знаю, откликнешься ли ты на него, — сегодня она не была в настроении шутить и казалась усталой и едва ли не отчаявшейся. — Неужели ты сам не хочешь отсюда уйти? Неужели ты не хочешь обратно в Ехо?!

Что? «обратно в Ехо»?! Лойсо нахмурился. Медленно, очень медленно он произнёс: