Молчаливое море

Рассказывает Аллочка:

Ах, каким забавным парнем оказался мой Вася! То был серьезным до невозможности и надувался, как индюк, то, наоборот, становился смешливым и наивным, как первоклашка.

Как-то я обратила внимание на его красные, обветренные руки.

— Ну и что? — самолюбиво ощетинился он. — Я матери по утрам полы в конторе мыть помогаю! Если тебя это шокирует, значит, мы не пара.

Я не стала обижаться на него, только в душе рассмеялась: «Дурачок, если бы ты был другим, я бы тебя не полюбила!» Я уже созналась маме и показала ей того, кто оказывает на меня такое положительное внимание. Мама едва сумела скрыть свое разочарование. Она имела в виду Сергея Добрынина, моего одноклассника, который раньше изредка провожал меня домой. Я посочувствовала маме. Только в сорок лет можно не заметить разницы между прилизанным и самовлюбленным Сережкой и моим рыжим, мечтательным Дон-Кихотом!

— Ты знаешь, Алька, — говорит он мне, например, — я недавно «Гойю» Фейхтвангера прочитал. Обидно мне стало до слез. Великий художник был, а в нищете умер. И Рембрандт тоже. А ведь сейчас, встань они из могилы да распродай свои картины, наверное, не беднее братьев Рокфеллеров стали бы!

— Чего это тебе вздумалось чужие капиталы считать? — нарочно раззадориваю его. — Может, сам разбогатеть мечтаешь?

— Мое богатство вот оно, — обеими руками показал он на притихший вечерний город, на усыпанное яркими звездами небо. Потом, застеснявшись, добавил: — Да еще ты, Аленькая...

Он в первый раз назвал меня таким именем, да и это его полупризнание я услышала от него впервые, хотя давно уже ждала. Я повернулась к нему лицом, надеясь на его догадливость, но Вася не понял моего зова. от близких губ на моих ресницах таяли снежинки, стоило мне привстать на цыпочки, и наши губы встретились бы. Но не могла же я целоваться первой!

Никому на свете, даже маме, не призналась бы я в том, как хочется мне ощутить на своих плечах сильные Васины руки. Сережка Добрынин однажды нахально чмокнул меня в губы. Тогда я чувствовала только стыд и злость. И как бы стало мне хорошо, если бы так же поступил сейчас Вася.

Но он загребал снег своими длинными ногами, лишь вздрагивающая рука, в которой он держал мою ладонь, выдавала его волнение. Беда мне была с таким кавалером! Я легонько отстранилась от него и вполголоса замурлыкала насмешливую песенку:

Холодно, холодно на морозе петь,
Если милый не жалеет,
Если милый не умеет
Даже губы отогреть...

А Вася обиженно вздохнул.

Как-то я затащила его к себе домой. Он испуганно остановился возле порога моей комнаты, не решаясь ступить на ковер подшитыми кожей валенками. Я принесла ему папины домашние тапки. Он смущенно глядел на меня и не переобувался. Тогда я вышла на мамину половину. Когда вернулась, увидела тапки на босых Васиных ногах. Наверное, он стеснялся своих заштопанных носков.

Осторожно присев на краешек тахты, он бросал косые взгляды на сверкающее лаком пианино, на крышке которого выстроилось стадо розовых мраморных слоников.

— Ты играешь или мать? — спросил он, чтобы поддержать разговор.

— Мы обе. Я закончила музыкальную школу, а мама в ней преподает.

— А я вот играю только на патефоне, — неуклюже пошутил Вася.

— Знал бы ты, сколько я слез над ним пролила, — кивнула я на пианино. — Мама все твердила, что у меня абсолютный слух, а мне жуть как не хотелось целыми днями долбить гаммы! Я бы лучше в гимнастическую секцию записалась.

— Музыкальная грамота расширяет кругозор, — солидно кашлянул он. — Музыку я действительно очень люблю... радио почти каждый день слушаю.

— Здравствуйте, молодой человек! — сказала вошедшая мама. Она была одета в строгий жакет, волосы закручены в плотный узел, тонкие губы поджаты. С таким выражением лица она всегда входила в класс к своим ученикам, хотя дома с папой, со мною и с братишкой Димкой она была ласкова, всегда улыбалась и часто напевала.

— Вы и есть Вася? — спросила она. — А меня зовут Альбина Павловна.

— Очень приятно, — пробормотал Вася, вскочив с тахты и опустив руки по швам.

Он был забавен в этот момент, длиннющий, с растерянным лицом, с голыми пятками, торчащими из тесных ему тапок. Я заметила, как мама горько усмехнулась. «Ну и вкус же у моей дочери», — возможно, подумала она. Но ведь и она сама любила повторять поговорку: «По одежке встречают, по уму провожают».

Вася, конечно, почувствовал ее отчужденность и с этого раза неохотно переступал порог нашего дома.

Глава 5