Старая погудка на новый лад. Русская сказка в изданиях конца XVIII века

Титульный лист «Старой погудки» издания 1795 года (ч. 1).

Автор «Погудки» развертывает эту ситуацию, не значимую в сюжете, в мотив чудесного рождения. Он подробно описывает, как ищут бездетные царь и царица врача, который смог бы «доставить прекрасной царевне Другистане плодородие», царь даже «обнародует» об этом «свое повеление». И вот находится благочестивый старец-отшельник, которому боги подсказывают, какие чудодейственные коренья могут помочь царице. Но «уху» из кореньев съедает не только царица, но еще и нянька. И рождаются два богатыря — царевич и нянькин сын.

Легко заметить, как автор, пользуясь традиционным фантастическим мотивом, трансформирует его: он убирает в нем, сколько это возможно, волшебный элемент и приближает сказку к жизненной правде. Так, действие у него происходит не в «некотором царстве», а в «некоторой восточной стране света в древние времена». Его старик, «удалившийся от света», живет в «прекрасной долине, окруженной высокими разноцветными холмами, у которой по правую сторону стояла зеленая кедровая роща, а по левую разливалось пространное озеро». Живет он в хижине, «устроенной из кедровых ветвей» и «покрытой лавровыми пучками».

Царская чета в его сказке живет без детища не семьдесят лет, а всего десять. Помощь ищется не у волшебниц, чудесных старушек и стариков, а у «докторов», «медиков» и «всех мелкотравчатых врачей». Да и понесла царица и вместе с ней нянька не от чудесной рыбы, как в народной сказке, а с помощью традиционного медицинского средства — кореньев, притом рождается одновременно с царевичем не коровий сын — Быкович, а всего лишь нянькин сын. (Любопытно, что даже в существенно переработанном мотиве остаются следы первоначальной основы — из кореньев варят уху: вместо чудесной рыбы в авторской редакции появились коренья, а уха-то осталась!)

Страница с текстом сказки «Сказка о царевиче Артобазе Хиразовиче, сильном могучем богатыре» из «Старой погудки» издания 1795 года.

Что касается стилистической обработки первоисточника, то тут составитель «Погудки» перекладывал, переводил на современный ему литературный язык лишь подвижные части сюжета. События он пересказывал по-книжному, а устойчивые части текста — сказочные формулы, клишированные диалоги, — то, что человек, знающий народные сказки, фактически помнит наизусть (а составитель, несомненно, был таким знатоком), он не менял, отсюда и стилистическая пестрота в ряде его текстов. Здесь можно встретить, как уже говорилось, лексику, часто экспрессивную, связанную с выражением чувств (злоба, изумление, восторг, обида, отчаяние, кручина, ярость, прискорбие), а рядом тяжеловесные сложные слова, иногда устаревшие, выражающие абстрактные понятия, связанные с общественными идеями эпохи просвещения (благо общества, благодеяние, благочестие, вспомоществование королю, канделябры стосвещные и т. д.). И все это соседствует с народнопоэтическим стилем, устоявшимися сказочными формулами, порой просторечными или диалектными словами и выражениями. Что удивительно, этот конгломерат лексических пластов и стилей, с позиций современного читателя, придает текстам особый аромат — такова лубочная сказка.

В фольклористике неоднократно поднимался вопрос, какой из сборников сказок, изданных в XVIII в. наиболее фольклорный. Назывались «Сказки русские» П. Тимофеева (вероятно, привлекала сохранность фольклорных сюжетов), «Лекарство от задумчивости» (принималась во внимание, прежде всего, фольклорность стиля). Называлась в этом ряду и «Старая погудка». Нам кажется, что вопрос о большей или меньшей фольклорности этих сборников — вопрос, не совсем корректно поставленный. Ведь у авторов не было цели передать в неприкосновенном виде фольклорную сказку, они обрабатывали, переделывали устную сказку, создавая новый вид ее — сказку лубочную, предназначенную для занимательного чтения. Но если говорить о том, какой из сборников дает нам больше всего знаний о сказочной фольклорной традиции в XVIII в., то это, конечно, «Старая погудка» с ее разнообразием жанровых разновидностей и сюжетов сказок. Этот сборник таит в себе ряд загадок, разгадать которые еще предстоит сказковедам. Например, в нем много редких для русской фольклорной традиции XIX—XX вв. сюжетов и редакций (версий) их. Почему? Так, мы привыкли к определенному набору мотивов в цикле сказок о проделках хитрой лисы, дурачащей волка. А в «Старой погудке» набор другой и детали иные, хотя явно фольклорные. Может быть, в XVIII веке сказка была богаче, а под влиянием книги и «учебной» литературы эти детские сказки унифицировались?

Сказки, изданные в конце XVIII в., неоднократно перепечатывались в лубочных изданиях на протяжении XIX в., на основе их создавались новые редакции, они использовались при создании лубочных картинок. Эти сказки оказали влияние и на устную фольклорную традицию.

В данной книге, кроме «Старой погудки», представлено еще несколько сказок, выходивших отдельными изданиями. Тексты, за небольшим исключением, оговоренном в комментариях, печатаются по первым их изданиям.

Редактура текста осуществлялась по принципам, принятым в предшествующем издании сказок данной серии, и сводилась к следующему:

1) длинные речевые периоды, характерные для стиля XVIII в. разбиты на предложения;

2) введено деление текста на абзацы;

3) пунктуация и написание слов приведены в соответствие с современными нормами в тех случаях, когда это не нарушает своеобразия оригинального текста (устранен Ъ в словах, оканчивающихся на твердую согласную; «ять» заменена на е; окончания -аго на -ого в прилагательных родительного падежа и т. п.);

4) стилистическая правка применяется изредка при механическом пропуске в тексте слова или буквы.

К. Е. Корепова.

Старая погудка на новый лад

Часть 1