Второе сердце

5

Электрические часы над проходной таксомоторного парка показывали двенадцать. За открытыми, перегороженными провисшей цепью воротами виднелись ряды почему-либо не выехавших или вернувшихся с линии машин. Над территорией парка, перехлестываясь через бетонный забор на соседние участки, разливался из репродуктора хрипловатый женский голос: «Водитель машины 85-83, зайдите к заместителю начальника колонны… Водитель машины 82-88, вас просят зайти в профком…»

Из проходной неторопливой походкой хорошо поработавших людей вышли трое автослесарей: двое пожилых — седой и лысый — и парнишка. Пожилых в парке так и звали — Седой да Лысый; парнишки в их бригаде время от времени сменялись, а они вот уже третий год работали вместе.

Слесари обогнули угол забора и сразу за углом — в тупике перед начинающимся пустырем — сели на груду бревен; жмурясь на раскалившееся к полудню солнце, разделись: парнишка до пояса, пожилые до маек, расстелили газету, повытаскивали из принесенных с собой сумок свертки с едой.

— Пообедаем — сходишь, Борис, на склад за запчастями, — толкнул парнишку локтем Лысый. — На верстаке в тисках бумажка мной оставлена, я там, что надо получить, записал. Возьми тележку — на себе всего не утащишь.

— Пружины подвески не забыл? — спросил Седой.

— Вписал.

— Старые еще пойдут — целые, их недавно меняли… — вмешался парнишка, дочищая синеватое под скорлупой яйцо.

— Что я написал, то и возьмешь!

— Добили ухари машину — руки-ноги бы им поотрывать! — Седой оторвал угол молочного пакета. — За три месяца новенькую в рухлядь превратили!

— Железно: половину гаек зубилом срубать приходится — никакой ключ не берет! — поддакнул парнишка.

— Ты у нас, Борька, — прищурился Седой, — тоже скоро баранку крутить уйдешь… В сентябре курсы-то заканчиваются? Крутить — крути, парень, да вспоминай иногда, каково нам, слесарям, приходится, почаще нынешнюю свою работу вспоминай.

— На месте начальства, — Лысый мотнул головой в сторону административного корпуса автопарка, — я бы всех водителей, прежде чем за руль сажать, на годик слесарями направлял поработать, в яму. Получше, глядишь, потом машины берегли, поменьше бы на ремонт тратиться приходилось. Тому же государству польза… Не знают шоферюги техники! Чуть что — звонок: стою, загораю, искра в баллон ушла, присылайте «техничку»! А у самого на движке провод от свечи отскочил — и всех делов! В одно место бы им ту свечку!

— Ладно еще, если в городе встал, а когда загородный рейс, да зимой, да в хороший мороз, да где-нибудь в лесу?! Там телефоны-автоматы под елочками не растут! И самому сгинуть — раз плюнуть, и пассажиров можно заморозить. Чуешь, Борька?

— У меня так не будет! Я уже… кое-что соображаю, а к сентябрю до последней шайбочки машину освою.

— Только не очень хвастайся… — подмигнул Седой Лысому.

Автослесари допили молоко, парнишка завернул в газету пустые пакеты, бумагу, очистки, сунул сверток под бревна. Разом закурили.

У ворот автопарка появился Алексей Бобриков, постоял в нерешительности, неторопливо прошелся вдоль забора, увидел разморившихся на солнце слесарей и, пройдясь еще раз туда-обратно, направился к ним, на ходу вытаскивая из пачки папиросу.

— Привет, мужики!

— Привет, коль не шутишь, — лениво ответил за всех Лысый.

— Прикурить разрешите? — Бобриков присел на бревна, расстегнул ворот рубахи: — Берет лето свое, берет…

Бревна неожиданно раскатились с глухим стуком, и все четверо полетели вверх тормашками.

— Леший тебя возьми!

— Во дает дядя!

— Извините, братцы! Честное слово — ненароком…

Бобриков с парнишкой, пыхтя и потея, уложили бревна на место, сели, Алексей закурил новую папиросу, дал папиросу потерявшему свою парнишке. Сели и пожилые слесари.

— На работу к нам намереваешься? — покосился на незваного гостя Лысый.

— Нет, не на работу. У меня, видите ли, какое дело…

Лысый перебил:

— Мы в рабочее время не шабашим! После смены да если по нашей части — иной коленкор! А так — ни-ни… Надо срочно — обращайся к другим: те скоро вернутся — пиво отправились пить. Ты сюда шел — видел ларек у гастронома? Там у ларька и договориться мог.

— У вас какая машина? «Жигули», «Москвич»? Какой модели? — Парнишка придвинулся к Алексею.

— У меня?.. Нет у меня никакой машины!

— Вот тебе раз! — Лысый недоуменно посмотрел на своих товарищей. — Извини тогда. У нас тут… этот, как его?.. рефлекс выработался: если кто со стороны подходит, так непременно частник! То ли очередной неудачник — «поцеловался» с кем-нибудь или в кювет сыграл, то ли «шибко грамотный» — бензонасос от карбюратора отличить не может. — Он засмеялся, вспоминая, видимо, горе-водителей. — Поверишь, временами отбою нет — косяками прут! Особенно по весне и в начале лета, когда они за руль садятся. Пока после зимней спячки усвоят снова, какая педаль — тормоз, какая — сцепление, какая — газ, много дров наломать успевают. И каждый — сюда. Мы, конечно, не отказываемся помочь — кому лишняя пятерка-десятка мешает?! — но лично у нас правило железное: только после работы.

— Нет у меня никакой машины, правда нет! Заработать на нее не заработал, а в лотерее мне не фартит. Я всего-то спросить у вас хотел: в какую смену сегодня Чижов рулит?

— Чижов? — парнишка вопросительно глянул на старших.

— Да, Николай Чижов.

— Таких нема вроде у нас, — оттопырил губу Лысый. — Может, из новеньких совсем?

— Да нет, он в вашем парке давно работает.

Седой, казалось дремавший под надвинутым на глаза, из газеты смастеренным колпаком, потянулся.

— Работал… Работал один Чижов, Николаем звали. Был, да весь вышел. Года два как уволился, даже поболее, чем два. Они, — он кивнул на приятелей, — не застали его уже — позже сюда устроились… Того тебе надобно Чижова?

— Наверное, раз других не имеется. Что ж он уволился?

— Кто наверняка знает?! Полагаю, из-за случившейся с ним аварии и суда. Не по себе, видно, среди родного коллектива стало — хоть и оправдали его, а не по себе. Был я на суде, послушал… Дело на поверку скользким оказалось — гололед, а не дело… — Седой вытянул из груды скинутых слесарями в начале обеда рубах свою, набросил на порозовевшие плечи. — Чижов, видишь, своей лайбой двух человек покалечил и одного убил, а виновным другого признали. Небольшая вина и за тем была, формально — была, никуда не денешься, но мы-то все понимали, кто есть убивец на самом деле. Вот именно — убивец. Эта кличка в парке к Чижову прилипла: нет-нет в разговоре между собой кто-нибудь и назовет, бывало. Приговор суда — это приговор суда, у людей же — свой приговор, негласный: никто не зачитывает, никуда не записывают, а обжалованию не подлежит. И как еще действует! Поневоле уволишься да сбежишь хоть к черту на рога.

— А куда он сбежал?.. Где эти чертовы рога искать?

— Вот не ведаю! Сам беглец не доложил, а интересоваться — никто, по-моему, не интересовался. Может, в отделе кадров известно?

— Тебе, собственно, зачем он? — вмешался Лысый.

— Привет передать просили. Я только что из Средней Азии вернулся — по найму на строительстве гидростанции мантулил. Был там у нас один парень, шофер тоже, он просил. «Родных, говорит, нет у меня в твоем городе, а кореш имеется — вместе в армии служили. Давненько на письма не отвечает, узнай: может, случилось что, да сообщи…»

— Кто-то из наших видел его зимой за баранкой… — Седой задумался.

— На такси?

— На такси. На ходу видел — даже номера парка не успел разглядеть. Одна у тебя надежда — на отдел кадров.

— Ладно, зайду… Закуривайте! — Бобриков протянул слесарям папиросы. — Да, постоит такая погода с месячишко — загорим, смотришь!

— Ты-то и так загорелый! — Лысый тоже накинул на плечи рубаху.

— На юге с февраля можно коптиться на полную железку.

— Загар твой на южный не очень похож… — И, ранее внимательно на Алексея поглядывавший, Седой откровенно рассматривал теперь его лицо. — Такой загар знаешь у кого бывает? У «отдыхающих» где-нибудь по-северней да повосточней — на лесозаготовках, к примеру.

— Возможно, возможно…

Снова оживший, как будто даже повеселевший после обеда голос из репродуктора прокатился по округе: «Автослесарь Рачков, вас просят зайти в комитет комсомола…»

— Борька! — толкнул Лысый закемарившего парнишку. — Тебя чего-то выкликают — в комсомол! Беги, да не задерживайся: оттуда — за тележкой и — прямиком на склад!

Парнишка убежал.

Поднялся с бревен и Алексей.

— Ну, спасибо, мужики, за компанию! Бывайте здоровы!

— Бывай, парень!

— Гуляй… — Седой проводил его взглядом до угла забора. — Видел я где-то этого молодца, спорить могу — видел! И не просто видел, а при каких-то… как бы сказать… особых обстоятельствах. Где же?.. Вот память!

— Какая наша память?! Откуда ей взяться, подумай: курить мы — курим, выпить — не отказываемся… Что тут с башки спрашивать?!

— Можно и спросить: своя, чай, пусть вспоминает, раз хозяину надо… Пошли?

Они вразвалочку двинулись к проходной, заправляя рубахи под ремни.

— Ты пружины подвески-то для кого берешь? Старые — правильно Борька разобрался — пойдут еще.

— Для нашего с тобой начальника. У него на собственной полетели…

— Ездил бы поаккуратней, не лихачил! А то других учит…

— Это верно!..